— Знаешь, о чем я думал вчера вечером во время ужина? Джулия отрицательно покачала головой.

— Я думал о том, каковы на вкус твои губы, и о том, действительно ли твоя кожа такая нежная, какой кажется.

Пальцы Зака ласково гладили ее щеку, и Джулия почувствовала, как по телу снова разливается сладостное оцепенение.

— Но на ощупь твоя кожа еще нежнее, чем кажется на первый взгляд, — продолжал он, обводя большим пальцем контур ее губ, — а твой рот… он такой сладостный, что этого просто невозможно себе представить, — вопреки приказам мозга, его рука упорно скользила вниз по стройной шее, атласным плечам и наконец коснулась груди. При этом Джулия почему-то отвела взгляд, уставившись на темные вьющиеся волосы на его груди.

— Посмотри на меня, — прошептал Зак, заставляя ее поднять голову, — у тебя красивая грудь.

По мнению Джулии, эти слова были настолько далеки от истины, что она поневоле усомнилась во всем том, что он говорил раньше. Мгновенно заметив скептическое выражение ее лица, Зак сразу понял причину такой перемены и серьезно сказал:

— Если бы это было не так, то разве бы мне хотелось все время гладить и целовать ее? — С этими словами он начал слегка поглаживать сосок, который моментально затвердел и напрягся. Зак почувствовал, что им снова неумолимо овладевает безумное желание. — Ты же знаешь, что я говорю правду. Ты можешь видеть по моему лицу, как сильно я хочу тебя.

И Джулия действительно видела это.

Умирая от желания поцеловать ее, Зак коснулся языком ее губ, стараясь постоянно помнить о том, что он должен держать себя в руках.

— Ты такая сладкая, — прошептал он, — ты даже не представляешь, какая ты сладкая.

Но если ему еще и удавалось каким-то чудом сдерживать себя, то Джулия этого делать больше не могла. Тихо застонав, она обвила руками его шею и начала целовать со всей страстью, на которую была способна. Плотно прижавшись к нему, она упивалась ощущением сильного, напряженного тела, по которому от ее прикосновений пробегала мучительная судорога. Каким-то шестым чувством, о существовании которого Джулия даже не подозревала, она безошибочно определила, что Зак отчаянно пытается сдерживаться и не делать этот поцелуй слишком страстным, и ощутила безграничную, почти непереносимую нежность. Потершись раскрытыми губами о его рот, она попыталась заставить Зака сделать поцелуй более глубоким. Когда же ей это не удалось, она начала целовать его так, как он это делал раньше. Ее язык коснулся сомкнутых, напряженных губ, и Джулия услышала, как судорожно втянул в себя воздух Зак. Вдохновленная, она начала постепенно, неторопливо приоткрывать языком его губы, пытаясь проникнуть внутрь…

И добилась своего.

Остатки самообладания покинули Зака вместе с протяжным стоном. Перевернув Джулию на спину, он начал целовать ее с такой страстностью и ненасытностью, что она почувствовала себя одновременно и очень могущественной, и очень беспомощной. Его руки жадно гладили ее грудь, спину, живот, и когда ему наконец удалось оторваться от ее губ, Джулия испытала такое же нестерпимое желание, как и он.

— Открой глаза, малыш, — прошептал Зак. Джулия подчинилась и увидела перед собой великолепную, мускулистую мужскую грудь, покрытую густыми темными волосами. Ее сердце забилось чаще. Немного поколебавшись, она перевела взгляд выше, наблюдая за переменами, происшедшими с Заком под влиянием страсти. На напряженном и потемневшем лице ярко горели янтарные глаза. Чувственные губы шевелились, хрипло повторяя два слова:

— Погладь меня. — Это было и приглашение, и приказ, и мольба.

И Джулия тотчас же откликнулась. Приподняв руку, она коснулась смуглой щеки. Не отводя взгляда от ее глаз, Зак слегка повернул голову и нежно коснулся губами ее чувствительной ладони.

— Погладь меня.

Чувствуя, как бешено бьется сердце, Джулия медленно провела кончиками пальцев по его скулам, подбородку, сильным мышцам шеи, широким плечам и наконец коснулась груди. У нее появилось ощущение, что она гладит обтянутый атласом гранит. Когда же она поцеловала эту неожиданно гладкую и упругую кожу, грудные мышцы Зака конвульсивно напряглись. Упиваясь этой новой, недавно обретенной ею властью, Джулия поцеловала его маленькие соски, а потом начала опускаться все ниже и ниже, по направлению к узкой талии и мускулистому животу. Застонав от мучительно сильного наслаждения, Зак резко перевернул ее на спину и, крепко прижимая к ковру, начал целовать с таким неистовством, что жар, разгорающийся у нее внутри, стал совершенно непереносимым. Вырвав руки из объятий Зака, Джулия обвила его шею, возвращая опьяняющие поцелуи и гладя широкие плечи и мускулистую спину. Когда же его губы снова коснулись ее груди, она застонала от наслаждения, даже не почувствовав, что его рука опять скользнула вниз. Лишь когда опытные пальцы начали ласкать низ живота и проникли между ног, Джулия поняла, что происходит. Но на этот раз она не стала сопротивляться, а наоборот — постаралась максимально расслабиться и отдаться тому невыразимому наслаждению, которое он ей доставлял.

Изо всех сил сдерживая сжигающее его желание, Зак наблюдал за прелестным лицом, где, как в зеркале, отражались все те чувства, которые она испытывала от его изощренных ласк. И при каждом стоне, который срывался с ее губ, при каждом беспокойном движении головы, при каждой судороге наслаждения, которая пробегала по ее телу от малейшего прикосновения, его переполняла невыразимая, почти мучительная нежность. Горячая и влажная, она открывалась ему навстречу, но Зак продолжал сдерживаться, позволяя пока только пальцам проникать внутрь. Джулия обвила руками его плечи, и ее тело сотрясала безостановочная дрожь. Это внезапно напомнило Заку о тех словах, которые он смутно слышал сегодня утром.

— Дрожь — это хорошо, — прошептал он, неторопливо проникая все глубже и глубже. — Дрожь — это очень, очень хорошо.

Плоть под его изучающими пальцами казалась такой непривычно узкой, что Зак на мгновение испугался, что он слишком велик для нее и не сможет войти в нее, не навредив и не причинив боли.

Руки Джулии все смелее гладили его тело и наконец сделали то, чего он давно хотел и ждал. Но в тот момент, когда ее пальцы наконец сомкнулись вокруг его возбужденной плоти, бездонные синие глаза вдруг широко распахнулись и удивленно встретили его взгляд. Если бы ситуация не была настолько необычной, Зак наверняка бы улыбнулся при мысли о том, что на нее явно произвел впечатление его «размер». В неровном свете камина она неотрывно смотрела в его глаза, как будто ожидая какого-то знака, какого-то решения с его стороны, в то время как ее руки возбуждали его до такой степени, что он был готов кончить в любую секунду — прямо сейчас, в ее нежной ладони. И в это мгновение ее вторая рука нежно погладила его скулы и подбородок, как бы пытаясь снять напряжение, а слова, которые сорвались с ее губ, окончательно свели его с ума:

— Вы стоите, того, чтобы вас ждали двадцать шесть лет, мистер Бенедикт.

Зак почувствовал, что совершенно утратил контроль над собственным дыханием. Сжав ладонями разрумянившееся лицо Джулии, он смог лишь хрипло прошептать:

— О Боже…

Кровь бешено пульсировала в висках, и Зак начал неторопливо проникать внутрь ее сладкого, горячего, влажного тела, которое охотно принимало его в себя. Дойдя до хрупкой преграды, он задержал дыхание, приподнял изящные бедра и рывком погрузился еще глубже. Тело Джулии на мгновение напряглось от резкой боли, но уже в следующую секунду она открылась навстречу ему, как цветок, как бы умоляя не останавливаться и двигаться дальше. Чувствуя, что может кончить в любую секунду, Зак продолжал сдерживать себя и двигаться как можно медленнее, но это стало совершенно невозможным, после того как она начала двигаться вместе с ним. Остатки самообладания улетучились вместе с желанием продлить этот акт как можно дольше Закрыв рот Джулии жадным поцелуем, он начал двигаться все быстрее и быстрее, стараясь довести ее до оргазма скорее, чем это произойдет с ним. На это не потребовалось много времени — вскоре Джулия издала сдавленный крик, впилась ногтями в его спину, и по ее телу начали одна за другой пробегать ничем не сдерживаемые волны дрожи. Еще выше приподняв ее стройные бедра, Зак погрузился в нее как можно глубже — он испытывал непреодолимую потребность зарыться в нее, слиться с ней, когда то же самое произойдет с ним. Оргазм был настолько сильным, что он протяжно застонал и продолжал двигаться и двигаться, как будто это могло избавить его от горечи прошлого и неопределенности будущего. Но наконец, когда каждая его нервная клеточка отозвалась на сильное и давно забытое ощущение, по его телу пробежала последняя судорога, и он почувствовал себя совершенно обессиленным И опустошенным.

Заставив свое ставшее внезапно вялым и непослушным тело откатиться на бок, он тем не менее так и не разъединился с ней окончательно. Пытаясь восстановить дыхание, он гладил ее спину, бедра, стараясь ни о чем не думать и из последних сил цепляясь за неумолимо исчезающую эйфорию Но через несколько минут это стало совершенно бесполезным. Теперь, когда страсть наконец нашла выход, между его мозгом и совестью больше не осталось никакого барьера Глядя в огонь камина, он начинал видеть все свои поступки последних трех дней в безжалостном свете правды А правда заключалась в том, что он сделал своей заложницей совершенно беззащитную женщину Угрожая пистолетом, он шантажировал ее, обещая отпустить, если она довезет его до Колорадо. Он угрожал ей физическим насилием в случае, если она попытается бежать, а когда она все же не испугалась его угроз и бежала, он заставил ее поцеловать себя при свидетелях, так что теперь вся пресса страны всячески поносит ее, считая его сообщницей. Правда заключалась в том, что он захотел переспать с ней в тот самый день, когда взял своей заложницей, и использовал все уловки, имевшиеся в его распоряжении, чтобы заставить ее сменить гнев на милость. Омерзительная правда заключалась также и в том, что ему таки удалось достичь своей грязной цели — он совратил невинную дочь священника, чистое, одухотворенное существо, которое на всю его подлость и жестокость ответило тем, что спасло его жизнь. Причем «совратил»— это слишком мягкое слово для того, чтобы описать его сегодняшний «подвиг». Испытывая непреодолимое отвращение к самому себе, он перевел взгляд ниже и уткнулся в ковер. Он даже не удосужился донести ее до кровати и взял прямо здесь, на полу, у камина!

Угрызения совести становились почти невыносимыми. И то, что она не сопротивлялась, не кричала, ничем не выказывая того, что он причиняет ей боль, не только не умаляло, а наоборот — усугубляло его вину. Она просто не знала, что достойна гораздо лучшего, чем то, что получила. Но ведь он знал! В юности он не пропускал ни одной юбки, а когда стал взрослым, то имел гораздо большее количество любовных похождений, чем мог сосчитать. Поэтому вся ответственность за то, во что превратилась теперь жизнь Джулии, и за ее первое знакомство с сексом лежала исключительно на нем. И это еще если не учитывать вполне реальной возможности того, что Джулия забеременеет! Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить, что дочь священника никогда не пойдет на аборт, а значит, ей предстоит испытать все «радости» безмужней беременности, или же переехать в другой город, или же навязать воспитание его ребенка этому ее почти жениху.

Зак прекрасно понимал, что может быть убит в любую минуту, после того как придет время покинуть гостеприимные стены этого дома. Правда, теперь ему бы хотелось, чтобы его убили еще до того, как он сел в ее машину. До тех пор пока он не попал в тюрьму, ему бы и в голову не пришло вмешивать в свои грязные проблемы ни в чем не повинное человеческое существо, а уж тем более угрожать пистолетом и совращать совершенно невинную девушку. Очевидно, тюрьма таки сделала из него неисправимого социопата, лишенного всяких моральных принципов.

Теперь он понимал, что гибель от пули — слишком мягкое наказание для такого чудовища, которым он стал.

Зак был настолько поглощен собственными мыслями, что не сразу понял, что женщина, лежащая в его объятиях, плачет, и та влага, которую он чувствует на своей груди, — отнюдь не пот, а слезы. Сердце его сжалось от почти непереносимой боли, и он попытался разжать объятия и освободиться, оставив Джулию лежать на ковре, но ее изящная рука продолжала мертвой хваткой цепляться за его плечо, а лицо по-прежнему оставалось крепко прижатым к его груди.

Облокотившись на руку, Зак тщетно пытался успокоить ее, убирая со щек влажные шелковистые пряди, но у него самого в горле стоял комок, и когда он заговорил, его голос казался более хриплым, чем обычно:

— Джулия, если бы я мог повернуть время назад, я бы никогда не допустил того, что только что произошло. Все, что я делал до сегодняшнего дня, объяснялось по крайней мере жизненной необходимостью. Но это… — Он осекся и, судорожно сглотнув, убрал с виска еще один влажный каштановый локон.