Как можно быть уверенным на все сто? Она почувствовала привкус сомнения, но тут же подавила его.

Все сидели в зале ожидания, пока, наконец, регистратор не пригласил их войти, и короткая церемония состоялась.

Потом у них был очень веселый ленч. Вино развязало языки. Фиона болтала с Джоэлем; Ангус разошелся и обсуждал проблемы медицины с отцом и матерью Эйлин; Эйлин молчала, но сидела сияющая. Она их всех любила. Лишь в редкие минуты она вспоминала, что, должно быть, чувствует ее мать.

Она была столь приятна и спокойна, так готова помочь, относилась к Джоэлю с неожиданным дружелюбием; говорила об их предстоящих планах с таким сердечным одобрением, что Эйлин начала думать, что мать со всем смирилась. Она даже сказала, что собирается вернуться на работу.

— Эти два года были необычайно интересны, но теперь мне хочется испытать себя в чем-то новом. Думаю, что попробую работать с трудными детьми.

— Хорошая мысль, — одобрил отец.

Лишь однажды она задумчиво произнесла: «Как вы думаете, вы сможете навестить нас на Рождество? В этом году Гей уже достаточно подрастет, чтобы оценить елку и подарки».

— Не знаю, — пробормотала Эйлин.

Потом, проснувшись как-то ночью и отправившись на кухню выпить глоток воды, она услышала из спальни родителей звуки рыданий.

Слушать под дверью так же презренно, как и читать чужие письма, и все же есть мало людей даже среди тех, у кого высокие принципы, кто не откажется от этого. Ее мать плакала. Ее мать, которая редко повышала голос, никогда не теряла терпения и не выражала мнения, не будучи полностью уверена в его правильности.

— Я не могу выносить этого, — доносился голос матери, такой странный, прерывающийся от слез. — Я не могу выносить этого, Генри.

И затем голос отца, более уверенный.

— Ты моя хорошая смелая девочка. Конечно, ты вынесешь это.

— Но Генри, я… я люблю этого ребенка.

— Я знаю.

— Я не смогу пережить ее отъезд.

— Что поделаешь, нам обоим придется смириться с этим.

— Помоги мне, Генри, помоги!

Слезы застилали глаза Эйлин, и она вернулась в свою комнату, не дослушав конца беседы.

Надо же, два человека, прожив вместе двадцать лет, все еще чувствуют теплоту по отношению друг к другу. Будет ли она испытывать такую же уверенность в Джоэле, а он в ней после двадцати лет совместной жизни?

Лежа в постели, Эйлин думала над тем, что ни секунды не считала она «этим ребенком» себя. Мать любила ее спокойно и разумно, но Гей она любила с такой безумной непосредственностью, какой Эйлин никогда не замечала в ней раньше. Она не могла пережить мысль об отъезде Гей. Мать никогда не беспокоилась об Эйлин так, как о Гей, она покупала ей дорогие игрушки и одежду, часто ласкала ее, употребляя ее детские словечки.

Было что-то в ней и в ее матери такое, что соответствовало характеру столь своенравных и импульсивных людей, как Джоэль и Гей. Брак с ним не будет спокойным, разумным, построенным только на любви. У нас будут бурные взаимоотношения с несчастьями и восторгами. Джоэль никогда не изменится. И полного счастья с ним не будет никогда. И ради таких взаимоотношений она собирается совершить самый жестокий поступок в своей жизни — лишить свою мать Гей, и ее мать, с ее острым чувством справедливости, даже не разрешает себе выплакаться вслух! Эйлин вспомнила, как она прочитала где-то, что человек взрослеет, когда осознает, что может причинять боль другим. Да, она теперь повзрослела, и невозможно снова стать маленькой девочкой, какой она однажды была.

— Я вынуждена сделать это, я должна быть жестокой, — простонала она. Эйлин ничего не могла сделать или сказать, чтобы смягчить удар. Только отец мог помочь матери залечить рану.

Теперь на платформе Эйлин смотрела на мать и жаждала найти в себе силы, чтобы сказать ей честно и прямо, сказать ей, что она все понимает.

Багаж был упакован, носильщики захлопали дверями, отъезжающие и провожающие неловко жались у вагонов.

— Ну все, пора, — сказала мать наконец. — Глупо тянуть время. До свидания, Джоэль. До свидания, милая Гей, желаю вам хорошего путешествия.

Она поцеловала внучку и не выпускала ее из своих объятий до тех пор, пока та не высвободилась.

— Гей поедет на поезде, — объявила она. — Гей поедет в Лондон.

Эйлин обняла отца. «Заботься о маме,» — сказала она. Затем она обняла мать.

— До свидания, мамочка. Спасибо тебе за то, что ты такая замечательная, спасибо тебе за все.

— Ты не должна благодарить меня, что за ерунда, — отрывисто сказала мать. — Я не выношу благодарности со стороны детей.

— Но я так благодарна.

— Почаще пиши и посылай мне побольше фотографий.

— Конечно. Обещаю.

Эйлин взяла на руки Гей и передала ее Джоэлю, который уже вошел в поезд. Эйлин вытерла слезы. Конечно, она была ужасно счастлива. Но можно одновременно испытывать и очень сильную грусть. Она в последний раз обняла родителей и поднялась в поезд. Потом стояла у окна, пытаясь не расплакаться. Как бы часто потом она ни навещала их в будущем, она уже будет больше женой Джоэля, чем их дочерью.

Прозвучал свисток, и поезд медленно отошел от платформы.

Эйлин высунулась из окна, продолжая махать, и видела, как две знакомые фигурки становятся все меньше и меньше. Она увидела, как мать достала носовой платок, отец обнял ее, потом оба их очертания слились в одно, и они исчезли из виду.

Эйлин повернулась и увидела рядом с собой Джоэля. Он обнял ее и поцеловал в мокрую щеку.

— Ты храбрая девочка, — нежно сказал он. — Давай больше не будем жениться.

— Давай, — всхлипнула Эйлин.

— Пойдем в купе. Твой отец дал мне полбутылки шампанского, чтобы с чего-то начать. Ты не возражаешь, если я налью в бумажные стаканчики?

— Не возражаю.

Гей подпрыгивала на нижней полке, прижимая к себе мишку, и нетерпеливо кричала:

— Гей хочет сока, хочет сока!