Ну вот и все, вот и все… Текст пошел в одну сторону, папка с фотографиями в другую, благо флешка тридцать два гига. На нее слона положить можно. А потом она сидела, пила жиденький чай, грызла сухую колбасу и в упор смотрела на Димочку, размышляя, жалко его или нет. По всему выходило, что не жалко. Человека, который делает такие ужасные бутерброды, жалеть нельзя. К тому же все это надо для общего дела.

…Первое октября, как на заказ, выдало солнце, прозрачный, с запахом первых заморозков воздух.

– Многообразие всего живого и его постоянное совершенствование были бы невозможны без изменчивости, – нараспев, громко говорила биологичка, пытаясь донести свою мысль не только до одиннадцатиклассников, но и до вороньих гнезд на верхушках берез. – Мы уже знаем, что связана эта изменчивость с тем, что генотип последовательно реализуется в фенотип в ходе индивидуального развития организма и в определенных условиях среды обитания…

С утра спортзал оказался закрыт. Макс стоял, подпирая плечом березу, на руке его висела безжизненная сумка, сейчас больше похожая на грязно-зеленого дохлого удава с длинным рисунком татуировок и россыпью значков. Ваня с Федей топтались рядом с видом не выспавшихся филинов: красные глаза, бледные лица, взгляды отсутствующие.

– Так, давайте посмотрим, какие примеры приспосабливаемости мы можем найти в нашем парке!

Учительница, внезапно уподобившись волшебнице, взмахнула руками и ринулась к ближайшей осине. Девчонки рванули следом. Ватикан держался на расстоянии. Черное пятно пиджаков заметно выделялось среди блеклой действительности. Тихон был в сером. Упрямый попался.

– Я понял, у вас что-то типа секты.

Соня осторожно подняла глаза. Интересно, кто его родители. Такое спокойное уверенное лицо.

– Где секта? – Хотелось сказать что-нибудь резкое, даже грубое.

– Эксперимент такой, да? По зомбированию? Фильм был немецкий, «Волна». Там учитель создал с детьми группу нацистского толка.

– Нет никакого эксперимента! – Соня отошла за березу. – Что привязался?

– Вы ходите вместе. Вместе все решаете. Точно – секта!

Тихон выглянул из-за шершавого ствола. И даже ладонью его погладил, словно дерево ему было родным.

– Отстань, а? – Соня крепче обнялась с планшетом: доклад, надо читать, надо готовиться. – Мы живем как нам удобно. Тебе – неудобно, вот и не живи!

– Но ведь этот парень все за вас решает. Он говорит, а вы поддакиваете, как слоны.

– При чем здесь слоны?

Не хотела отвечать. Вообще говорить с ним не собиралась, но Гладкий как-то ухитрялся делать так, что отмолчаться не получалось.

– Я рад, что с первым утверждением ты согласна. Вы его рабы!

Соня всего на мгновение подняла на Тихона глаза, пытаясь понять, что он вообще говорит.

– Неокрепшие детские умы любят подчиняться.

– А не пошел бы…

– Тихон! Ты бы лучше вместо того, чтобы к девушке приставать, меня послушал, – напомнила о своем существовании биологичка. – Ты же ничего не запомнил.

– Ну почему же? – выступил из-за деревьев Гладкий. – Самый распространенный пример, который можно встретить в учебниках и научных докладах, – это примула, которая в обычных условиях имеет красные цветки. Но если ее перенести в оранжерею и содержать при высокой температуре, градусов тридцать – тридцать пять, и высокой влажности, то через некоторое время все цветки станут белыми. Если растение вернуть в обычные условия, то распустившиеся цветки снова приобретут красный цвет. Наши деревья темнеют из-за плохой экологии. Воздух грязнее – стволы темнее. И не только деревья…

Он развернулся к слушателям. Ага! На Ватикан намекает. А вот это он зря…

Ответом ему было гробовое молчание. Гладкий снова посмотрел на Соню. С плеча Макса свалилась сумка и чем-то там подозрительно звякнула. Учительница удовлетворенно кивнула и пошла в глубь парка.

– Фил! – остановила Кудрю Соня. – Я вчера была у Падалкина…

– Я знаю. – Лучший друг Димочки довольно улыбался.

– Ну, так он просил тебе передать. Для газеты. – Она достала из сумки флешку.

– Передумал? – В вопросе лукавство, во взгляде – ехидство.

– Да, – соврала Соня.

Фил глянул на бледную тень, бродящую за спиной Томочки.

– А ты теперь с ним?

Этого уже Соня не выдержала. Сунула планшет в сумку и отправилась в школу. Может быть, в столовой ей удастся спрятаться и от замечаний Гладкого, и от повышенной наблюдательности Кудри, и от заданий Тырина?

– Перезащиту можно? – Соня подняла руку сразу, как только историк вошел в класс.

– Но у вас сегодня еще как минимум один доклад и новая тема.

– Хотелось бы исправить оценку, – упрямилась Соня.

– Тогда бери в оппонента новенького. – Учитель сел за стол.

– У нас темы разные.

– Ничего, я попробую, – стал выбираться из-за парты Тихон.

– У меня есть оппонент, – чувствуя, что зря ввязалась в эту игру, бестолково гнула свое Соня.

– Два оппонента лучше, чем один. Что у тебя? – Историк сиял. Давно на уроках истории не было такой активности. В физматлицее нажимали на точные науки.

– Общественные движения.

– Чудесно, а у Гладкого… – глянул историк на свой стол, куда новенький успел положить доклад, – «Изменение системы ценностей и утверждение новых форм общественного устройства». Вы почти совпадаете. Падалкин, ты не против сотрудничества?

Димочка улыбался. Он был не против.

– Отлично! Тогда начинайте.

Соня взяла в руки планшетник, коснулась его пальцами, заставляя ожить.

– К началу двадцатого века в России сложились три политических группировки. Первые – консерваторы, как их в России называли, «охранители», которые стояли на страже устоев самодержавия; либералы, сторонники западного пути развития, и радикалы – те, кто считал, что к идеальному устройству в России, к социализму, можно прийти только через революцию. Социальной базой для либералов были люди умственного труда. Порой слово «либерал» употреблялось как синоним слова «интеллигент». В основном либералы выступали в земствах, где они обсуждали и принимали свои программы, составляли обращения к властям, настаивали на созыве Учредительного собрания и учреждении Конституции. Но в целом про них можно сказать: «Много слов, мало дела…»

– Слово! – подпрыгнул наученный Димочка. – А как же либеральная весна тысяча девятьсот четвертого года?

Соня коснулась планшетника, прогоняя текст вперед. Где-то у нее тут было про назначение нового министра внутренних дел…

Найти не успела. Все еще стоящий около своей парты Гладкий заговорил:

– Но ведь земства были учреждены указом Александра Второго. Поэтому мы не можем начинать картину политических партий в России, говоря, что это больше присуще началу двадцатого века. Такая картина сложилась уже к середине девятнадцатого века.

Соня замерла. Александр Второй был убит народовольцами в восемьсот восемьдесят первом году. Движение петрашевцев… когда лучше начать?

– Реплику! – напомнил историк. – Не молчим.

– Революционное движение, так же как и либеральное, действительно зародилось в середине девятнадцатого века, и не имело четкой структуры, скорее носило стихийный характер, – выпалила Соня.

– А как же боевые ячейки черносотенцев? – Тихон говорил спокойно – ни сарказма в голосе, ни ухмылки на лице.

– То, что мы имели к началу двадцатого века, – звенящим голосом заговорила Соня, – было логичным завершением процессов века девятнадцатого и привело сначала к революции, созыву Думы и окончательному распаду империи в семнадцатом году!

Соня перевела дух.

– Браво! – воскликнул Тырин, и Ватикан наградил ее звонкими аплодисментами.

– Можно ли считать эсеров продолжателями идей народников? – не сдавался Гладкий.

Соня глянула на планшет:

– Можно!

Волнуясь, а потому местами прикрикивая, она стала быстро-быстро наговаривать свой доклад, пропуская те места, где должен был вступить Падалкин. Недовольно морщилась, когда ее перебивал Тихон, и вновь начинала тараторить, давая объяснения, с чем-то соглашаясь или нет.

Класс молчал.

– Ну что же, блестяще! – остановил их бесконечную перепалку историк. – Про фашизм и социализм мы поговорим в следующий раз. Тихон, ты не против? А пока засчитаем оба выступления как отличные.

На этот раз хлопал один Тырин. Медленно. Как будто камни бросал.

Не чувствуя под собой ног, Соня пошла к своему месту.

– Великолепно! – склонился к ней через проход Тихон.

– Я тебя убью! – вырвалось у Сони.

Она быстро глянула на него и тут же отвела глаза. Увидела, как ухмыляется Макс, как вопросительно приподняла бровку Томочка, как улыбается своей сухой улыбкой Димочка. Катрин так вообще сидит с видом объевшегося чеширского кота, который вот-вот исчезнет, и от него останется…

– Да, было интересно, – громко произнес Гера, садясь ровнее. – Я бы сказал, забавно.

– Внимание! Новая тема! – напомнил о себе историк.

Новая тема Соню не занимала.

– Послушай! – кинулась она к новенькому, как только прозвенел звонок. – Ты можешь меня не трогать?

– Могу, – легко согласился он. – Да я и не трогаю. Просто хотел помочь!

– У меня уже есть парень! Понял? Есть! И дружить я с тобой не хочу!

Откуда взялось это детское слово «дружить»? Сказала бы лучше «общаться»! И, чтобы сразу все стало понятно, чтобы больше не задавали вопросов, рванула к выходу:

– Падалкин! Подожди!

Соня побежала по проходу, сумкой снося еще не убранные учебники и тетради. Подхватила Димочку под руку:

– Спасибо! – и поцеловала его в щеку.

Или не поцеловала? Ведь могло же и показаться.

Щека Димочки наливалась медленно краснотой.

Не показалось. Поцеловала. У всех на виду.

– Ты сейчас куда? – спросила вдруг охрипшим голосом.

– Куда все, – растерялся Димочка. Приподнял руку, чтобы коснуться щеки, но не завершил движения. Замер.

Мимо, весело улыбаясь, протопал Фил. Он в этой игре участия не принимал.

– Вот и пошли! – Соня дернула Димочку за локоть. Но Падалкин словно прилип к полу.

– Куда?

Димочка осторожно взял свою сумку, словно боялся, что его сейчас уведут без вещей.

– Куда все! – бодро отозвалась Соня.

Но все сейчас, к сожалению, шли кто куда, потому что урок был последний и народ стремительно разлетался по курсам и репетиторам. Вот и Димочка убежал на тренировку. Вышедший в коридор Макс поднял голову, словно гончая – то ли прислушивался, то ли принюхивался.

– О! – поднял он палец и убежал к лестнице.

Чего это его так возбудило? Хотя… вроде как кричали на пятом этаже. И топали. И падали. И мяч стучал.

Тихон пошел следом. Ничего не сказал. Только из-за поворота послышалось: «Максим! Можно тебя?»

– А не устроить ли нам вечеринку?

Тырин являл задумчивость.

– По случаю чего?

– Надо же как-то новенького вводить в коллектив.

Мысленно Соня застонала. Славку не поймешь: то у него одно, то другое.

– Зачем?

Соня столько боролась с Гладким, что одна мысль: теперь он может стать одним из них – ввергала в ужас.

– Правильно. Незачем. Проведем вечеринку просто так. И кстати – за тобой кино! Ты обещала.

– Когда?

– Когда в любви мне признавалась.

– Это когда ты мне про дизентерийных амеб говорил?

Славка прищурился. Он был очень хитрый, командир их маленького дружного отряда Слава Тырин. У него всегда в голове были прожекты, планы, выстраивалась цепочка взаимоотношений.

– Позвал бы ты Леночку, – грустно произнесла Соня. – А то она от тебя уйдет к Гере. Вон он как красиво глаза к потолку закатывает.

– Все к Гере уйти не могут. Давай сегодня в кино.

– У меня курсы до девяти.

– Жаль.

Он тоже пошел к лестнице. Соня провожала его взглядом. Славка всегда был склонен к театральным жестам. Сейчас доберется до поворота, может быть даже повернет, но вновь появится. Как бы ставя красивую точку в бестолковом разговоре.

– А с новеньким ты поосторожней. Я недавно телевизор смотрел, показывали «Их разыскивает полиция». Я долго думал, кого он мне напоминает. Сейчас только догадался. Точно! Маньяк!

– И физический гений, – согласилась Соня.

Чем-то новенький пробил Большого Брата – физик был к нему теперь особо расположен, пару раз ходил с ним к директору. Натаскает его на золотую медаль, не иначе.

Все эти мысли рождали в душе раздражение. На себя, на новенького, на весь мир. И почему все меняется не в лучшую сторону?

Утро следующего дня началось с неожиданного явления.

Дверь кабинета распахнулась, изрисованная сумка, бряцая значками, пролетела заданную траекторию.

– Бунин! – вступил в класс Макс.

– Куприн, – поправил русиш. – «Гранатовый браслет».

– О! Можно стих?

– Прозой, Максимов.

Макс смело шел от двери к своему месту.

– Прозой я не могу! Только высоким штилем.