– Кофмай! – пискнула Вероника Адамовна. – Бедное животное чуть было не закопали живьем, как великого Гоголя!

– Я стала белой колдуньей мамбо! – в экстазе прогремела Нина Геннадьевна. – Именно в тот момент, когда совсем не ожидала этого! Это я! Я! Оживила собачку! Это благодаря моей внутренней силе и моему энергетическому полю она воскресла!

Первую минуту Адочка ничего не могла понять, потом минут пять визжала от радости, целуя Афродиту куда придется, а затем накинулась на «одинакового» и его «копию»:

– Вампиры! Изверги! Живодеры! Вы хотели убить мою Фроденьку! Я на вас в суд подам! В суд! Немедленно отведите меня к директору кладбища! Лишь бы деньги захапать! Шарлатаны! – и Адочка, подхватив свое сокровище, понеслась вон с кладбища, а за ней вся теперь уже обрадованная чудесным оживлением Афродиты процессия.

В конторе кузина в течение получаса неистово орала на директора кладбища домашних животных, и тот не только возместил ей затраты, но и компенсировал нанесенный им с Фроденькой моральный ущерб и, что немаловажно, пожертвовал автобусом, чтобы водитель с зычным голосом довез компанию незамужних и по-настоящему свободных женщин до ресторана, где Пулька сняла зал.

– Я все-таки не поняла ничего с этими похоронами! – фыркнула Мисс Бесконечность, проверяя задом на мягкость все подряд стулья в уютном небольшом зальчике в терракотово-бежевых тонах.

– А я не поняла, что было с Афродитой! – проговорила Икки.

– Летайгический сон! Фто тут непонятного? – поразилась Вероника Адамовна, осторожно усаживаясь на стул, будто боялась, что кто-то выдернет его из-под нее.

– У собак не бывает летаргических снов! – категорично заявила Анжела, усаживаясь у окна рядом с Ниной Геннадьевной, которая возмущенно проговорила:

– Какой там летаргический сон! Это я ее оживила! Что, я зря два месяца кур в жертву приносила, что ли?! – но ее никто не слушал.

– Бывает! Просто у животных это называется спячка! А по-другому – состояние пониженной жизнедеятельности, – с умным видом проговорила Пулька и тоном радушной хозяйки добавила: – Садитесь, кому где удобно. Сейчас принесут закуски.

– Не бывает у собак никакого такого сна! – настаивала Огурцова.

– Конечно, не бывает, – поддакнула Нитра. – Это я ее спасла!

– А я как врач тебе говорю, что у енотовидных собак при резком наступлении неблагоприятных условий бывает!

– Ты не ветеринар!

– Я ничего не поняла с этими похоронами! – бабушка огляделась по сторонам и, сильно дернув дочь за локоть, спросила: – А где тот чудненький гробик? Голубой, с рюшками?

– Зачем он тебе? Ты все равно в него не поместишься!

– Зойке покажу, – важно проговорила Мисс Бесконечность. – Как образец.

Официантки принесли закуску и шампанское.

– А сейчас, сейчас-то мы что празднуем? Поминки? – не унималась старушка.

– Сейчас, Вера Петровна, мы отмечаем нашу свободу! – весело объяснила Пулька. – Все присутствующие здесь дамы разошлись со своими му... му... – она запнулась, – мужьями, – наконец выговорила она.

– За свободу! – прогремела Нина Геннадьевна.

– Мы теперь свободны, как Соединенные Штаты Америки! – воскликнула Икки.

– Как ветер в поле!

– Как женфины Востока после еволюции!

– И мне теперь не придется каждое утро готовить вместо глазуньи противный омлет!

– И никто нам не указ!

– Теперь мы можем делать, что хотим!

– Да, хоть целый день ходить по дому голыми, с маской на лице и в бигуди!

– Выпьем за это!

– А вот меня тут недавно своровали! – брякнула Мисс Бесконечность, опустошив бокал шампанского.

– Как?! – На нее во все глаза смотрели счастливые свободные женщины.

– Да! – с гордостью проговорила она. – Завернули в ковер и увезли в какую-то Тмутаракань.

– Кто? – хором воскликнули женщины.

– Панкратка! И я, коренная москвичка, должна была ему в корыте!.. Да, да! В корыте стирать его тухлые носки! Очень мне это надо! Я сбежала! – с достоинством сказала бабушка, и вдруг в зале раздались громкие и продолжительные аплодисменты незамужних женщин.

Старушка зарделась от удовольствия – наконец-то она попала именно туда, куда нужно, – не на презентацию моей книги и не на мою свадьбу. Сейчас она переживала свой и ничей больше звездный час.

И тут бабушку понесло. Мисс Бесконечность врала как сивый мерин, придумывая на ходу историю о том, как искусственный осеменитель коров – Панкратка – хотел продать ее за большие деньги какому-то заморскому хану в гарем, где она должна была стать любимой женой и выполнять непотребные интимные супружеские обязанности (она именно так и выразилась, что супружеские обязанности «непотребные» и «интимные»). И если бы она вовремя не договорилась с местным тмутараканским джигитом, который подхватил ее ночью с крыльца и, усадив на лошадь, отвез к вокзалу, сейчас бы она не пила с нами шампанское, а ублажала бы иноземного греховодника.

– Еще и билет купил! – взахлеб врала несостоявшаяся наложница.

– Все-таки есть еще на свете мужики-то приличные! – прогнусавила Нина Геннадьевна.

– Он не мужик был! – ляпнула жертва искусственного осеменителя.

– А кто ж? – удивленно спросили свободные женщины.

– Евнух, – спокойно ответила бабушка и с жадностью набросилась на цыпленка табака.

– Кофмай! Похитить такую безобидную стауфку! – Вероника Адамовна была в ужасе от бредовой бабушкиной истории, в которой в роли евнуха выступали мы с Власом, а в роли заморского хана – Васька из деревни Хрячкино, к коему она все порывалась уйти от Панкрата Захаровича.

– Кстати, Вероника, а что вы думаете на счет квартиры? – спросила Нина Геннадьевна.

– А фто думать?! – Даже очки гоголеведки, казалось, от возмущения соскочили на самый кончик носа, и тут Пулькина мамаша сказала слово, которое я с детства мечтала услышать в ее «исполнении», но которое она настойчиво избегала, заменяя на «нафа девочка», «дитя», «чадо» или «малыфка». – Я не собиаюсь менять квайтиу и не намеена жить с ебенком в коммуналке! Это пусть Аполлинаий Модестович живет у Поотычкина или в институте, в комойке стоожа! Меня это не волнует!

– И правильно! – поддержала ее Нина Геннадьевна, а Огурцова, давясь от смеха, поперхнулась хлебом и надолго закашлялась.

– Ах! Все они кровопийцы и вампиры! Все! Вот моя Афродиточка никогда с кобелями не связывалась – она у меня девственница! Да! Девственница! – воскликнула Адочка и ни к селу ни к городу закричала: – Сестрица! Сестрица! Сестрица! Я так счастлива!

– А я намедни с таким жлобом познакомилась! – не выдержала моя родительница и поведала историю о герре Бультерьере, начиная с инцидента в магазинчике зоокормов и заканчивая шлемом его предка-тевтонца, в котором тот участвовал вместе с остатками разгромленного Ордена меченосцев в захвате Восточного поморья с Гданьском в тысяча триста девятом году, который она приняла за ведро, приспособив в отхожем месте для сжигания уже использованной туалетной бумаги. После чего все за столом покатились со смеху.

– Выпьем за освобождение от мужицкого ига! – воскликнула Икки.

За свободу пили до десяти часов вечера, кроме моей мамы и Пульки. Нет, они не были против свободы и освобождения от «мужицкого ига», как выразилась Икки, просто им еще предстояло развезти по домам вольных птиц.

Пол-одиннадцатого мы вышли из ресторана шумной толпой – совершенно счастливые и беззаботные. В Пулькину «каракатицу» набились мамаши членов содружества, сами члены решили взять такси, а мы с родительницей отправились на окраину города, чтобы доставить в целости и сохранности ревнивому сыночку Жорику его мать – неисправимую врушку.


Домой мы приехали в час ночи. Мама бросилась кормить Рыжика, потом приняла душ и, пожелав мне «спокойной ночи», легла в постель. Завтра она собиралась отчалить на постоянное проживание в деревню Буреломы, которая была воспета мной в новом романе под рабочим названием «Любовь пастуха и птичницы».

Я приволокла компьютер на кухню с целью описать последние события, которые произошли со мной и моими друзьями на кладбище домашних животных и в ресторане. Если честно, мне хотелось как можно быстрее отправить третий том «Записок», хотелось порадовать Любочку, которая, отчаявшись из-за отъезда Кронского в Бурятию, творческого кризиса Мнушкина и запоя Кабздецкого, послала нас всех к черту. На мой взгляд, два романа за три месяца – совсем неплохой результат. Мне даже кажется теперь, что я доросла до Бальзака – недаром, накачавшись кофе, я творила по ночам, подобно великому французскому писателю.

Что же касается моей личной жизни, личной жизни моих подруг и наших матерей – то, по-моему, на сегодняшний день все мы испытываем тот неподдельный вкус свободы, который однажды почувствовала Афродита, бегая кругами от Адочки по деревне Буреломы...

Что всех нас ждет завтра – пока остается загадкой.

Может, Вероника Адамовна помирится с Аполлинарием Модестовичем и ему не придется ютиться в институтской коморке сторожа.

Анжелка снова сойдется с рослым чернобровым детиной – Михаилом, который добивался ее руки и сердца целый год, и ей все-таки удастся отыскать какой-нибудь талант у Кузи.

Женька оставит свою бредовую идею с полетом на Марс, и Икки опять станет для него «майн либе».

Моя мама простит Николая Ивановича и перестанет называть его изменщиком и Навозным жуком.

Людмила Александровна вдруг ощутит острое желание готовить Роблену Ивановичу его любимый омлет по утрам, а Пулька внемлет Аркадию Серапионовичу и поймет, что главное в жизни – это всепрощение.

Ивану Петровичу надоест Лидия Ивановна, и он затоскует по своей жене, постоянно чем-то увлекающейся...

Быть может, и я еще выйду замуж и переживу очередную печать в своем растерзанном паспорте. Был бы достойный человек, а место для печати всегда найдется – хотя бы и в графе «Место жительства».

А может, ничего этого не произойдет и жизнь преподнесет нам новые сюрпризы? Кто знает, что будет там, за поворотом судьбы?