Мы пылко поблагодарили, но больших надежд не питали. Стасик, конечно, гений, но не до такой степени!

Розыгрыш лотереи состоялся в конце марта, в горячее время квартального отчета. Как всегда после зарплаты нарисовался сутяга, зануда и вообще мерзкий тип Адам Амуров. Ему постоянно кажется, что мы его обокрали, обсчитали, взяли лишние налоги. Словом, недоплатили. Расчет зарплаты — моя сфера обязанностей. Амуров — автор постоянной рубрики «Наука любви» в журнале для подростков. Та часть нашего коллектива, которая имеет детей старшеклассников, Амурова ненавидит, потому что ни в какой подворотне не услышишь того, о чем поведает Амуров. У меня с ним личные счеты.

Творческая лаборатория Амурова оригинальностью не отличается: он сам сочиняет письма в газету и сам же на них отвечает. Однажды «к нему пришло письмо» от девушки Лены, которая работает в бухгалтерии, хороша собой и страдает, потому что в свои двадцать лет еще не познала радости плотской любви. В ответе Амуров лихо разобрал так называемый комплекс девственности и дал советы, за которые его бы следовало побить отцам взрослых дочерей. В редакциях почему-то дружно решили, что я и есть та самая мученица-девственница с комплексом. Журналистки хихикали за моей спиной, а журналисты-совратители двинули на меня широким фронтом. По электронной почте они слали мне письма, смысл которых сводился к утверждению: тебе со мной понравится! Пока писали безусые практиканты, я усмехалась, когда подключились разведенные и женатые бабники, мне стало не до смеха, а получив недвусмысленное послание от начальника экспедиции толстопузого шестидесятилетнего коротышки, я разревелась.

Стасик, выяснив, что я рыдаю не по покойнику и оплакиваю собственную жизнь, а не судьбу героини очередного женского романа, в два счета решил проблему. Он разослал всем моим «корреспондентам» послания одинакового содержания, в котором говорилось, что я благодарна за внимание и готова рассмотреть предложение, как только получу из кожнове-нерического диспансера результаты анализов. Поклонники присмирели.

Короче, Адам Амуров (настоящая фамилия Криворылов очень ему подходящая) потребовал пересчитать выплаты. Я мысленно натянула на лицо железную маску и застучала по калькулятору, объясняя Амурову-Криворылову каждое арифметическое действие. Мы с ним не сошлись на восьмидесяти трех копейках. Амуров принялся вопить и обвинять меня в непрофессионализме. Железная маска дала трещину, я достала из кошелька металлический рубль и положила перед ним:

— Возьмите!

— Дело не в копейках, а в принципе! — разорялся великий журналист. — Вы меня оскорбляете! Вы меня унижаете!

Маска окончательно сползла, я изобразила крайнее удивление:

— Оскорбляю? Помилуйте! Вот если бы я распространяла слухи, что вы страдаете органической эректильной дисфункций, от которой безуспешно лечились всеми возможными методами, вплоть до протезирования, тогда конечно. Но вы ведь не страдаете? Все люди врут?

Амуров онемел от возмущения. Правда, ненадолго.

Замечу в скобках, что у меня бабушка медицинский работник, с пеленок читала мне справочник фельдшера — мечтала, чтобы внучка врачом стала. А когда я подросла, бабуля мне книги по сексопатологии подсовывала — боялась, как бы с извращенцем не связалась. Вот я этих мудреных терминов и нахваталась.

— Чем-чем он страдает? — послышались вопросы моих коллег.

Она! — вскочил на ноги Амуров и ткнул в меня пальцем. — Эта вертихвостка меня импотентом обозвала! Девушки прыснули.

— Я этого так не оставлю! — кричал Амуров-Криворылов. — Буду жаловаться вашему руководству! Где главный бухгалтер?

Он побежал кляузничать к Дим Димычу, а я — к Стасику просить о защите. Выслушав меня, Стасик заметил:

— Этого певца «Камасутры» давно следует проучить.

Повернулся в компьютеру и что-то отстучал на клавиатуре. Когда из принтера выполз листок, Стасик взял его, поднялся из-за стола:

— Пошли к Дим Димычу. Потупь глаза, изображай раскаяние.

В кабинете главбуха разыгралась уморительная сцена. Мы застали конец гневного монолога Адамова. У Дим Димыча лицо было, как при зубной боли.

— Господин Криворылов! — заговорил Стасик. — Позвольте вас уверить, что за свой проступок Елена Васильевна будет наказана самым строгим образом! Ей будет объявлен выговор! Строгий выговор! Примите наши соболезнования! А Елена Васильевна сейчас перед вами извинится. Не так ли? — он строго посмотрел на меня и незаметно подмигнул.

— Простите, пожалуйста! — пропищала я голосом маленькой девочки. — Я больше не буду!

Амуров еще немного попыхтел и ушел. Стасик положил перед Дим Димычем листок:

— Подпишите!

— Что это?

— Приказ о выговоре.

Дим Димыч вчитался и заерзал на стуле:

— А не слишком это? Мужская солидарность…

— Вы хотите быть солидарным с мерзавцем Амуровым или со своими сотрудницами, которых он ославляет почем зря? — перебил Стасик.

Дим Димыч поставил подпись.

Я ничего не понимала, пока Стасик не протянул мне бумагу:

— Шлепни печать и повесь на доску для приказов!

О! Это была бомба. В приказе мне объявлялся строгий выговор, только послушайте: «…за неэтичное поведение и разглашение врачебной тайны интимного характера, касающейся состояния здоровья Криворылова Александра Петровича»! Теперь только ленивый не заинтересуется «тайной» Криворылова.

Легкие угрызения совести: все-таки нехорошо бить человека ниже пояса — я подавила, напомнив себе, что идея осмеять мужские достоинства журналиста принадлежала Стасику. А меня хорошо было выставлять перед всем честным народом комплексующей девственницей?

Вернулась в общую комнату, меня встретили с ликованием. «Пляши! Беги за шампанским! И тортом! Вот счастье привалило!» — коллеги вскочили с мест и бурно меня приветствовали.

— Еще рано в литавры бить, — выразила я сомнение. — Неизвестно, как Амуров отреагирует.

— При чем здесь Амуров? Ленка! Твой билет в лотерею выиграл. Миллион рублей! На всех делим! — напомнили мне уговор.

Не знаю, как другие реагируют на обрушившееся с неба богатство, но я почему-то заверещала поросенком и стала подпрыгивать на месте. Мой визг сработал вроде резонанса, и через секунду уже пять женщин вопили и скакали. На шум прибежали Дим Димыч и Стасик. Застыли на пороге, пораженные картиной коллективного безумия. Наша радость была столь велика, что мы бросились качать Стасика. То есть попытались подбрасывать его в воздух, как делают с чемпионами, но уронили на первой же попытке. Дим Димыч попятился спиной к двери.

— Девочки! — бормотал он. — Спокойно! Главное — спокойствие.

Сойдите с меня! — просил валявшийся на полу Стасик. — Ой, больно! Не бегайте по мне! — уговаривал он женщин, бросившихся через его тело к Дим Димычу с объятиями, благодарностями и поцелуями.

На этом бравурная часть счастливого события была завершена. Далее меня попросили показать корешок выигравшего билета.

— А где он? — спросила я, с ужасом сознавая, что не помню, куда миллион положила.

Такой уборки и наведения порядка наша бухгалтерия никогда не знала. О квартальном балансе было забыто. Мы проверили каждый стол, ящик, полку, каждую папку перетрясли. Обнаружили две золотые сережки (одна нашей, другая неизвестной растеряхи), двадцать семь закатившихся шариковых ручек и семь тюбиков губной помады, один кошелек с купюрами старого образца, непочатую бутылку коньяка, десяток заколок для волос, упаковки с колготками, с прокладками, с окаменевшими конфетами — словом, массу полезных вещей и хлама. Мой стол, а также сумка и карманы, естественно, обследовались многократно и особо тщательно. Корешка не было.

Мы подавили вялое сопротивление начальства и устроили обыск в их кабинетах. В сейфе у Дим Димыча хранился большой ассортимент рыболовных крючков и прочих снастей. В ящиках стола — черствые пироги и недоеденные бутерброды. У Стасика (кто бы мог подумать?) документы содержались в идеальном порядке. Я предполагала найти какое-нибудь свидетельство его бурного успеха у корреспонденток, вроде стратегического запаса презервативов, но неожиданно вытащила собственную фотографию.

Так боялась не найти заветный миллион, что даже не задумалась, почему мое фото оказалось у Стасика. И была настолько зла на свою неорганизованность, что в качестве мести черным маркером нарисовала себе жирные усы.

Оставалась еще возможность, что корешок выигравшего билета находится у меня дома.

Подруги велели не приходить завтра на работу, пока не найду пропажу.

Лучше бы я не говорила своим домашним, что выиграла гору денег! Мама тут же принялась мечтать о пристройке к даче, папа радостно планировал покупку автомобиля, а бабуля по телефону требовала, чтобы все деньги положили в банк под проценты на мое приданое.

Когда я промямлила, что есть одна загвоздка, корешок потерялся, родители тут же принялись за поиски. Мы всю ночь обыскивали нашу квартиру. Действовали тщательнее, чем следователи в доме подпольного миллионера. Бабушка звонила каждый час: нашли? Потом она приехала. На такси! Второй раз в жизни. Первый раз такое с ней случилось, когда я получила травму в метро. Шпилька каблука застряла в ребристой ступеньке, я упала на выходе, на меня с воплями и проклятиями валился и наслаивался народ, пока не остановили эскалатор. Короче, бабушка забрала меня из медпункта с переломом ноги и множественными синяками.

К пяти утра мои родные перестали спорить, на что потратить деньги. В разгромленной квартире они обессилено свалились на диваны и принялись перечислять мои недостатки. Растяпой, оказывается, я была от рождения, чему свидетельством многочисленные примеры из моего детства и юности. Я расплакалась от обиды и на свою растяпистость, и на маму с папой, которым так хотелось незаработанных денег.

— Лотерея — дьявольский соблазн, не Божье дело, — выступила на мою защиту бабушка. — В качестве приданого я готова отдать Лене свою однокомнатную квартиру, к вам перееду.

Папа застыл с открытым ртом. Мама осуждающе толкнула его локтем в бок и сказала, что приданое — это пережиток прошлого. Папа обрел дар речи и пригрозил мне:

— Только попробуй нищего без жилплощади привести!

На следующий день, после короткого и тревожного сна, мне страшно было идти на работу, увидеть разочарованные лица подруг, услышать повторные обвинения в преступной расхлябанности. Поэтому с утра я отправилась в бассейн.

Я уже подбираюсь к рассказу о моем страшном позоре — основной теме данного опуса, но опять вынуждена сделать отступление. Потому что в детстве я чуть не утонула в мелкой речушке возле нашей дачи. Меня вытащили деревенские мальчишки, у которых, наверное, в школе отлично преподавали физику. Пока я извергала из себя воду, они рассуждали о том, что центр тяжести у девчонок — из-за отсутствия важного органа в нижней части тела и наличия двух добавочных в верхней — смещен, и они (девчонки) поэтому бултыхаются вниз головой.

Вследствие физического несовершенства и утопления у меня выработалась жуткая водобоязнь. Я пила компот, зажмурив глаза, отказывалась умываться и чистить зубы. Чтобы затолкнуть меня, упирающуюся руками и ногами, в ванну собиралась вся семья.

Мой папа не гомеопат, а прораб, но придерживается принципа лечения подобного подобным. Процесс «выпил-опохмелился» у него иногда затягивается на недели. Из запоя его выводит бабушка. Она работает медсестрой в проктологическом отделении больницы, то есть ловко и умело ставит клизмы. По зову мамы бабушка приезжает со своим оборудованием решительно настроенная на очищение папиного организма. Он баррикадируется в спальне, но через некоторое время выбрасывает белый флаг. Кричит из-за двери:

— Все! Я завязал! Обещаю! Уведите тещу!

Короче, папа отвел меня в бассейн. Первое занятие, сорок пять минут, я простояла по пояс в воде, вереща так оглушительно, что у всех заложило уши, и свистка тренера было не слышно. Поскольку голос я сорвала, то на втором занятии мои хрипы уже не вызывали эхо в гулком зале, а дети показывали на меня пальцем и смеялись. Папа дежурил у бортика и пресекал мои попытки выбраться из лягушатника. Через неделю я смирилась, через две рискнула лечь животом на воду, через месяц научилась плавать.

Водобоязнь превратилась в страстную водо-любовь. В прошлой жизни я, наверное, была существом с жабрами, потому что водную стихию воспринимаю, как родную. Для меня нет лучшего отдохновения, чем плавать, нырять или просто киснуть в воде. В спортивной группе я не задержалась только по причине того, что фигуры девочек-пловчих из старшей группы разительно отличались от моего абсолютного идеала — куклы Барби. Спорт я бросила, но с плаванием не рассталась — при любой возможности бегу в реку, озеро, пруд. У меня годовой абонемент, позволяющий в любое время посещать открытый бассейн.

И в то злополучное утро я отправилась в бассейн растворять свои горести и несчастья.