Сандра Браун - Сбиться с пути

Она была готова расплакаться, если они не прекратят говорить об одном и том же.

Но, похоже, это вовсе не входило в их планы. Предмет беседы настолько засел у всех в голове, что шансы переменить его сводились практически к нулю. Тема обсуждалась на протяжении всего ужина с тушеной говядиной. Это воскресное блюдо было подано к столу так, будто бы событие, собравшее их вместе, относилось к разряду скорее радостных, чем скорбных.

На этот раз в готовке Сара превзошла саму себя. На столе стояли даже горячие, только что из печи, булочки из дрожжевого теста, предназначенные, чтобы окунать их в пряный говяжий соус, и домашний пудинг — блюда, просто кричащие о своих калориях.

Впрочем, вкусовые рецепторы Дженни могли бы и вовсе потерять чувствительность после того, что она испытала за ужином. Казалось, ее язык прилипает к гортани с каждым новым куском пищи, а горло отказывается его проглотить.

И даже сейчас за кофе, который Сара подала в украшенных желтыми примулами изящных чашечках, они по-прежнему говорили о предстоящей поездке Хола в Центральную Америку. Это путешествие могло затянуться на неопределенное время, поставить его вне закона и, вероятно, угрожать его жизни.

Между тем почти все сидящие за столом были восхищены и взволнованы предстоящим событием, особенно Хол, чьи щеки горели энтузиазмом. Его карие глаза светились предвкушением.

Это грандиозное предприятие. Однако, если бы не храбрость этих несчастных страдальцев в Монтерико[1], все, что мы сделали и что собираемся сделать, было бы напрасным. Честь принадлежит им.

Сара взволнованно коснулась щеки младшего сына, вновь заняв свое место за столом, после того как наполнила всем чашки.

— Но ведь вы же начали строительство этой подземной железной дороги, чтобы помочь им спастись. Мне кажется, это чудесно. Просто превосходно. Но… — Ее нижняя губа задрожала. — Ты же будешь осторожным, да? Ты не окажешься в реальной опасности?

Хол успокаивающе похлопал по ее мягкой руке, коснувшейся его запястья:

— Мама, я же тысячу раз говорил тебе, что политические беженцы будут ждать нас на границе Монтерико. Мы лишь подберем их, проведем через Мексику и…

— Незаконно переправите в Соединенные Штаты, — сухо закончил Кейдж.

Сара кисло посмотрела на старшего брата Хола.

Привыкший к презрительному отношению Кейдж, казалось, не обратил ни малейшего внимания на неодобрительный взгляд матери. Он вытянул далеко вперед обтянутые джинсами ноги и развалился на стуле, словно нарочно провоцируя Сару. Во времена его юности она до посинения твердила ему о необходимости сидеть за столом прилично, однако ее нотации никогда не достигали цели.

Он положил ногу на ногу и взглянул на брата исподлобья.

— Интересно, в твоих глазах по-прежнему будет гореть фанатичный огонь, когда пограничный патруль прихватит вас за задницы и отправит в ближайшую каталажку?

— Если ты не можешь выражаться прилично, будь добр, выйди из-за стола, — фыркнул его преподобие Боб Хендрен.

— Извини, папа. — Кейдж сделал глоток горячего кофе, не выказывая ни малейших признаков раскаяния.

— Если Хол попадет в тюрьму, — перешел в наступление пастор, — то, по крайней мере, он сделает это во имя высоких идеалов, во имя того, во что искренно верит.

— Ты говорил мне совсем другое в ту ночь, когда приехал вытаскивать меня из местной тюряги, — напомнил отцу Кейдж.

— Ты был арестован за пьянство.

Кейдж усмехнулся:

— Время от времени я искренно верую в пьянство.

— Кейдж, пожалуйста. — Сара испустила долгий, страдальческий вздох. — Хоть раз попробуй вести себя прилично.

Дженни опустила голову и уставилась на свои руки. Она ненавидела семейные сцены. Конечно, Кейдж вел себя провокационно, но она чувствовала, что в данном случае он был прав, откровенно указывая на все опасности, связанные с участием Хола в этом предприятии. Кроме того, она понимала, что насмешливые речи Кейджа были всего лишь его реакцией на очевидное предпочтение, оказываемое родителями Холу, смущенно ерзавшему на стуле. И хотя он прямо-таки купался в одобрении Боба и Сары, их нескрываемый фаворитизм также доставлял ему неудобства.

Кейдж изобразил на привлекательной физиономии виноватую улыбку, но продолжил спор:

— Просто этот священный труд, эта миссия Хола во имя всеобщей любви и братства, представляется мне всего лишь отличным способом отправиться на тот свет. Чего ради он рискует своей шеей в какой-то банановой республике, где они сперва стреляют, а потом задают вопросы?

— Неудивительно, что тебе не понятны мотивы Хола, — произнес Боб, презрительно махнув рукой в сторону старшего сына.

Кейдж распрямился и положил руки на стол, подавшись всем телом в сторону своих оппонентов.

— Я могу понять его стремление освободить людей, приговоренных к смерти, да. Но не понимаю избранный им для этого способ. — Он нетерпеливо пригладил рукой песочного цвета волосы. — Подземная железная дорога, сопровождение беженцев по всей Мексике, потом — нелегальный ввоз в Штаты, — насмешливо произнес он, загибая по пальцу на каждую стадию миссии Хола.

— И что же их ждет здесь, в Техасе? Где они будут жить? Что они будут делать? Подумали ли вы об их работе, крове над головой, пропитании, лечении, одежде? Неужели вы настолько наивны, что думаете, будто каждый встретит их тут с распростертыми объятиями только потому, что они прибыли из охваченной беспорядками страны? Да они будут выдворены из страны, как и другие нелегальные иммигранты. И отнесутся к ним соответственно.

— Мы уповаем на волю Божью, — немного неуверенно ответил Хол. Его идеализм никогда не выдерживал столкновений с прагматизмом Кейджа. Лишь только Хол думал, что данное условие неоспоримо и безупречно, как появлялся Кейдж со своими убийственными аргументами. Подобно землетрясению, Кейдж провоцировал трещины в незыблемом фундаменте мировоззрения Хола. Тот часто упоминал это обстоятельство в своих молитвах и в итоге пришел к выводу, что Господь использует Кейджа, чтобы испытать его. Или же проницательность Кейджа — дар дьявола, вознамерившегося его искусить? Его родители не сомневались в последнем предположении.

— Ладно, мне хочется верить, что у Господа окажется больше здравого смысла, чем у вас.

— Достаточно! — резко произнес Боб.

Кейдж сгорбился и поставил локти на стол, поднося кофейную чашечку к губам. Он не использовал для этого ее маленькую, изящную ручку. Дженни вообще сомневалась, смогут ли его длинные пальцы протиснуться в узкий изгиб фарфоровой ручки. Он держал чашечку, обхватив ее обеими руками.

Кейдж казался не на месте в этой кухне в доме приходского священника. В кухне с накрахмаленными пышными занавесками на окнах, пастельных тонов линолеумом и стеклянными дверцами уставленного фарфором серванта, где бережно хранилась посуда, которую дозволялось использовать только по праздникам.

Кейдж словно съеживал помещение кухни, делая кричащим ее буржуазный уют. И вовсе не потому, что его фигура была чрезмерно мускулистой или очень высокой. Физически Кейдж и Хол казались очень похожими. Издалека и со спины братья едва ли отличались друг от друга, разве что Кейдж был несколько крепче младшего брата. Однако эта дополнительная сила являлась скорее результатом разницы в образе жизни и занятиях, чем наследственной предрасположенности.

Впрочем, сходство между братьями на этом и заканчивалось. Главное различие между ними заключалось в позиции, отношении. Облик Кейджа не вписывался ни в одно помещение, и любая комната казалась маленькой, когда он входил в нее. Дженни порой думала, что он скорее был бы дома среди больших, открытых пространств прерий, где много неба и земли. Он словно нес в себе вольный дух, ветер свободы, скрывавшийся под полами его одежды и в непокорных волосах.

Дженни никогда не приближалась к нему настолько, чтобы удостовериться в этом, но ей казалось, что его кожа пахла солнечными лучами. Следы долгого пребывания на солнце проступали на его лице, особенно тонкая сеточка морщинок в уголках золотисто-карих глаз. Эти морщины делали его старше, чем он был. Однако он и в самом деле уже многое повидал в свои тридцать два года.

Сегодня, как и всегда с его появлением, готова была разгореться ссора, если не открытое противостояние. Строптивость и мятежный дух буквально шествовали за ним по пятам. Он был хищником, продирающимся сквозь джунгли, распугивая мирных обитателей, задирая робких пташек и выдергивая их перышки, нарушая тишину и порядок, даже не имея на то очевидных намерений.

— Ты уверен, что вы обговорили все детали встречи? — спросила Сара. Она была расстроена тем, что Кейдж испортил ее прекрасный прощальный ужин, специально устроенный для Хола, однако героически пыталась игнорировать своего непослушного сына и создать видимость порядка на потерпевшем крушение корабле.

Поскольку Хол обсуждал свои дорожные планы уже как минимум сотню раз, Дженни потихоньку принялась убирать со стола. Когда она склонилась к плечу Хола, чтобы забрать его тарелку, он взял ее руку, сжал, поднес к губам и поцеловал запястье, проделав, однако, все это, ни на минуту не прерывая своего вдохновенного диалога.

Ей хотелось бы наклониться и поцеловать его в затылок, прижать к груди, пригладить его белокурые волосы и попросить никуда не уезжать. Но конечно, она так не сделала. Подобное поведение выглядело бы вызывающим, и каждый за столом подумал бы, что она, вероятно, сошла с ума.

Дженни подавила нахлынувшие на нее эмоции и молча закончила убирать посуду в раковину. Никто не предложил ей помощь. Никто даже не взглянул на нее. Это была обязанность Дженни — убирать со стола и мыть посуду с тех пор, как она стала жить в пасторском доме.

Они по-прежнему продолжали беседу, когда через пятнадцать минут Дженни вытерла руки полотенцем, повесила его на крючок у раковины, осторожно открыла заднюю дверь и спустилась по ступенькам. Она прошла по двору и облокотилась на белый заборчик.

Стояла прекрасная ночь, почти безветренная, что было редким подарком небес в западной части Техаса. Лишь легкая песчаная пыль носилась в воздухе. Огромная круглая луна выглядела как сияющий стикер, который кто-то прикрепил к черному войлоку неба. Звезды, которых не затемняли городские огни, казались большими и близкими.

Это была ночь объятий, ночь поцелуев, ночь романтического шепота влюбленных. Совсем не ночь расставаний. И даже если бы прощанию и суждено состояться, оно должно было быть затоплено потоком страсти и сожалений, смягчено нежностью и лаской, а вовсе не обсуждением деталей предстоящего путешествия.

Дженни было немного не по себе, она словно ощущала неясное беспокойство, зуд, который не могла вполне идентифицировать.

Задняя дверь снова приоткрылась и тихо захлопнулась с приглушенным стуком. Обернувшись, Дженни увидела медленно спускающегося по ступенькам Кейджа. Она отвернулась и продолжала смотреть прямо перед собой, даже когда он подошел к ней ближе и прислонился к изгороди.

Не говоря ни слова, он пошарил рукой в нагрудном кармане и достал оттуда пачку сигарет, привычным жестом встряхнул и, ухватив губами одну, вытащил ее из шуршащей фольгой пачки. Когда он поджег ее зажигалкой, яркая вспышка осветила его хмурое лицо. Сделав глубокую затяжку, Кейдж спрятал зажигалку и убрал сигареты в карман.

— Это убивает, — заметила Дженни, по-прежнему глядя прямо перед собой.

Кейдж повернул голову и долго смотрел на нее, не говоря ни слова, потом развернулся всем телом и прислонился спиной к изгороди.

— Я же еще не умер, хотя начал курить, когда мне было не больше одиннадцати.

Она, улыбаясь, посмотрела на него и покачала головой:

— Как не стыдно. Подумай, какой вред ты причиняешь своим легким. Ты должен бросить.

— Да что ты говоришь? — произнес он с ленивой ухмылкой, безошибочно поражавшей прямо в сердце женщин — молодых и старых, замужних и одиноких. В JIa-Боте не было ни одной особи женского пола, способной устоять перед его улыбкой. Некоторые смущенно останавливались, раздумывая, что бы она означала. Однако большинство прекрасно понимало ее смысл. «Я — мужчина, ты — женщина, и этим все сказано».

— Да, тебе следует бросить. Но ты, похоже, вовсе не собираешься этого делать. Я слышу, как Сара просит тебя не курить, уже много лет.

— Только потому, что она не любит грязные пепельницы и едкий табачный дым. Уверяю тебя, ее никогда особенно не беспокоило состояние моего здоровья. — В его янтарных глазах промелькнула горечь. Человек с менее обостренной чувствительностью, чем у Дженни, едва бы это заметил.

— Я беспокоюсь о твоем здоровье, — ответила она.