– Ничего конкретного, – вздохнула. – Раз Миша остается дома, пойдем, погуляем куда-то.

– А потом приготовим праздничный ужин и доедим торт! – добавил мальчик.

Женя встретилась глазами с подругой, кивнув на сына.

– Вот тебе и ответ про наш распорядок.

Поднялась из-за стола, собираясь заняться посудой, но ее остановил звонок в дверь. Неожиданный и оттого заставивший сердце забиться быстрее, напоминая другое утро, когда родившаяся внезапно сказка столь же быстро угасла, не позволив насладиться ею.

– Не рановато для гостей? – Света смотрела с явным недоумением.

– Какие гости? Я не жду никого.

Подруга усмехнулась.

– Значит, это ко мне пришли. Пойду, встречу принца.

– Почему… принца? Ты что несешь? – голос задрожал. Ей не нужен никакой принц, потому что единственный человек, которого была бы рада увидеть, не придет.

– А кто же еще может заявиться в такую рань, в твой день рожденья, кроме меня и принца? Да расслабься, Женька, я же шучу!

Она выскользнула в коридор, щелкая замком на входной двери. Мишка бросился следом, вернувшись через мгновенье с папкой в руках.

– Мамочка, это тебе. И никакой там не принц был, а какой-то незнакомый дядя.

Вошедшая следом Светлана протянула … розу. Роскошную солнечную красавицу. Всего одну.

Женя прикусила застывшую возле дрожащих губ ладонь, а глаза впервые за многие дни затянула пелена слез.

– Жень? – подруга нахмурилась, опускаясь рядом на корточки. – Ты чего? Плакать собралась? Что случилось-то?

Она не хотела плакать, уж точно не при Мишке, но сердце отчаянно заныло от понимания того, что цветы передал не Антон. Получается, что ждала, хотя не признавалась и самой себе. А мужчина вряд ли вообще помнит о ее дне рожденья.

– Не хочешь посмотреть, что там?

Сынишка умчался в свою комнату: ни цветок, ни узенькая папка, в которой для него точно не могло быть ничего нужного, не вызвали интереса. Женя скользнула глазами по темной пластиковой поверхности, прислушиваясь к собственным ощущениям.

– Поверишь? Мне все равно. Совсем. Можешь глянуть сама.

Взяла в руки длинный стебель со странно изящными шипами. Как такое возможно? Острые иголочки были красивы, как и яркий янтарь на нежных лепестках. И почему только желтые розы ассоциируются с чем-то грустным? Ей-то сейчас на самом деле невесело, но дело совсем не в цветке. А он великолепен…

– Это был просто курьер, – сообщила Светлана. – Удивительно, что нет никакой карточки. Может быть, в папке? Жень, ну чего ты расстроилась? Почему решила, что не от него?

– От него было бы МОРЕ роз… – ответила шепотом, отчаянно борясь со спазмом в горле, и отвернулась к окну, стряхивая набежавшие на ресницы капли.

Подруга задумчиво понюхала розу, чей аромат превзошел даже насыщенный запах шоколада от торта, все еще царящий на кухне.

– Изумительно… Знаешь, а ведь это гораздо оригинальней МОРЯ… Дай-ка сюда, – потянулась к папке. – Тебе все равно, а мне – нет.

Женя невольно улыбнулась в ответ на откровенное любопытство. Не зря ей с самого начала не хотелось ничего праздновать. Теперь даже остатки хорошего настроения улетучились. Она смотрела на лежащий на столе одинокий цветок, понимая, что никогда не видела ничего прекрасней. Маленькое благоухающее солнце было неповторимо, но мысль, что эту красоту покупали, желая доставить ей радость, причиняла неудобство. Зачем? С какой целью кто-то вздумал делать ей подарки?

Света вдруг тихо охнула, роняя бумаги на пол.

– Что?

Перевела на подругу почти ошарашенный взгляд.

– Ты кому говорила о том, что мечтаешь о собственном салоне? Мишкиному дедушке?

Женя растерялась.

– Нет… Мы это никогда не обсуждали. А … почему ты спрашиваешь?

Вместо ответа женщина сунула ей в руки несколько листков. Планы. Какие-то схемы. Фотографии. Документы, на которых… отчего-то стояло ее имя. В голове взвился целый рой вопросов, но ответ напрашивался всего один. Невозможный. Нереальный. Стало холодно, хотя прежде никогда не приходилось жаловаться на недостаток отопления. Она выпустила из рук бумагу, вновь касаясь дрожащими пальцами шелка лепестков.

– Вызови мне такси.

* * *

В машине почти все силы ушли на то, чтобы сдержать слезы. Нет, она не боялась испортить макияж, который и так вышел не слишком удачным из-за неуемного волнения. Просто знала, что лишь одна слезинка, сорвавшаяся из глаз, уже не позволит остановиться. В горле застрял противный комок, не дающий спокойно дышать, а сердце колотилось так, что, казалось, отдавалось где-то в висках.

Ее укачало, хотя это ощущение не посещало с самого детства. Женя ничего не понимала. Мир кружился перед глазами, мысли путались, а губы пересохли, хотя и успела их накрасить. Будто панцирем – твердым, ледяным – стянуло страхом. Если она ошиблась… Если все не так…

Это было слишком не похоже на него и причиняло такую боль, что едва получалось держаться на ногах. А когда услышала за дверью шаги, привалилась к стене, чувствуя, как подгибаются колени. И слезы все-таки сорвались, на мгновенье раньше, чем встретилась с ним взглядом.

– Почему одна?

Прикосновение рук, сомкнувшихся на плечах и втянувших ее в квартиру, вызвало почти истерический всхлип.

– Малыш, я не понимаю… Ты из-за чего плачешь? Женечка?

– Роза одна… и желтая… ПОЧЕМУ???

Глава 26

Такого страха она не испытывала прежде никогда в жизни. Больше всего на свете хотелось прильнуть к его плечу. Не чувствовать себя сильной и способной бороться с окружающим миром, а просто забыться, растворяясь в том, что так отчетливо выражали глаза мужчины, поверить еще раз (который уже по счету?).

– Знаешь, что обозначают желтые розы? – спросила сухими губами, спекшимися от волнения, шепотом, почему-то боясь излишнего шума. Никому не признавалась, что ей нравится этот цвет. Случайно оказываясь в цветочных павильонах, позволяла себе любоваться лишь издали яркими солнечными оттенками. Их всегда было мало, возможно, от того, что роскошный колор в сознании людей слишком отчетливо ассоциировался с чем-то грустным?

В его глазах на мгновенье мелькнула растерянность.

– Понятия не имею… Она похожа на тебя. Мое единственное солнце…

Оказывается, всего за несколько недель можно забыть любимый запах: не дорогого парфюма – кожи, для описания которого не найти привычных категорий. Только снова оказавшись рядом, поняла, как не хватало его тепла, как скучала, безумно скучала, даже себе не смея признаться в этом.

– Обними меня…, пожалуйста.

Это было преждевременно. Между ними стояли годы лжи, сотни несказанных слов, мечты, умершие прежде рождения, обиды, боль. Но гораздо сильнее не сделанных еще откровений Женя нуждалась в ощущении того, что он снова с ней. Что этот ослепительный желтый цвет – на самом деле как солнечный луч в жизни, которая слишком давно не имела такого оттенка.

Подалась вперед, навстречу распахнутым объятьям, выдыхая облегчение вместе с новой порцией слез.

– Мне никто не дарил таких цветов.

– И слез, наверное, столько ты больше не из-за кого не проливала.

Антон склонился к ее лицу, собирая губами бегущие капли, прижался к виску, почти смешивая их дыхание.

– Прости меня. Я представить не мог, что способен совершать такое количество ошибок. И с трудом представляю, как это теперь исправить.

– Но все-таки представляешь? – шутить, сдерживая рыдания, было нелегко, однако понимание того, что у них получается просто говорить, не ненавидя друг друга и не кипя от отчаянья, наполняло внутренность какой сумасшедшей радостью.

Антон не походил на человека, терпящего неугодного визитера. Сквозь слезный туман удалось рассмотреть в его глазах тот же самый восторг, который вибрировал в собственном теле, робкую, трепетную надежду, вспыхивающую почти с детской наивностью. Точно так же Мишка, боясь признаваться в совершенных шалостях, в то же время рассчитывал на мамину безграничную любовь. Мишка…

Она застонала, роняя голову на плечо мужчины. Слезы полились сильнее, мгновенно оставляя на тонкой ткани неровные, очень заметные пятна. Видеть их оказалось тяжело, но игнорировать – еще сложнее, словно это была не простая влага, которая высохнет бесследно, а отражение их жизни: покореженной, надломленной, перепачканной заблуждениями.

– Прости. Антон, ты даже не представляешь, как я сожалею, что не рассказала тебе про него…

Она чуть отстранилась, чтобы видеть лицо. Нелегко возражать плачущей женщине, почти невозможно не кинуться утешать ее, но, как бы не хотелось забыться в его руках, нужно хотя бы попытаться все объяснить.

– Мне было так… нестерпимо обидно. Я мечтала о том, что однажды ты узнаешь, как у нас все хорошо, как мы счастливы… без тебя, и поймешь, чего оказался лишен. Хотела причинить боль… Чтобы ты раскаялся в том, что наговорил тогда… А теперь… если бы могла вернуть все назад…

В его глазах зияла бездна, и смотреть в нее было невыносимо, но и отвести взгляд Женя не осмеливалась. Тонула, захлебываясь разрывающей душу тоской, понимая, что и он сейчас испытывает то же самое.

– Мне больно. И я раскаиваюсь… И все это заслужил, милая. Ну не плачь, не могу видеть твоих слез.

Еще немного подалась назад, упираясь спиной в стену. Мужчина потянулся следом, опуская локти по обе стороны от ее головы, наклонился почти вплотную к лицу, но при этом не касаясь. И знакомые, родные черты в этом непривычном положении вдруг показались какими-то искаженными. Только теперь заметила тени под глазами и чрезмерную бледность. Кожа выглядела смятой, уставшей, а скулы как будто стали острее, но не потому, что он похудел. Тут было что-то иное, и это ей не понравилось. Антон походил на человека, изо всех сдерживающего… боль?

Все время после встречи с Кристиной сходила с ума, внушая себе, что не нужна ему. Ни она, ни сын. Но мужчина ничего не забыл, даже ее мечты, озвученные (страшно подумать!) шесть лет назад.

Тотчас пришла паника. Как только могла забыть о втором презенте? Еще дома в шокирующие Светлану листки бумаги Женя почти не вникла. Поняла, что это как-то связано с салоном, однако осознание личности дарителя перекрыло саму сущность подарка. Но как он мог? Зачем?

Мечтала долгие годы. Ждала, надеялась, представляя неоднократно, как все будет происходить в реальности, планировала обустройство, размышляя даже о таких вещах, как форма для персонала. Но поверить теперь, что все это даром неописуемой щедрости легло в руки, не получалось. Не укладывалось в голове…

– Антош… ты на самом деле арендовал мне салон?

Он моргнул, и Женя вдруг поняла, что ответ не требуется. Прочла в оставленной на лице печати растерянности. Какая аренда? Ну, какая может быть аренда у НЕГО?

– Ты что натворил?

Мужчина устало вздохнул, пожимая плечами:

– Просто поздравил любимую женщину с днем рожденья.

– Это называется «просто»? – ее заявление было неуместным, но все равно сорвалось с губ: – Я же до конца жизни не рассчитаюсь с тобой…

Сказала – и тут же пожалела, ожидая увидеть в его глазах обиду. Сама бы точно оскорбилась, оказавшись в таком положении, когда кто-то пожелал бы расплатиться за преподнесенный от души дар. В том, что подарок Антона был искренним, не сомневалась. Он никогда не был жадным, но в этом шаге виделось гораздо большее, чем просто роскошный жест: мужчина запомнил то, чем она поделилась с ним в пору их безоблачного, как тогда казалось, счастья, хотя вполне мог продемонстрировать свою щедрость каким-то иным способом. Так что и не в щедрости совсем было дело…

– Нет никакого долга, Жень… – почти прошептал, и в его голосе почудилась смертельная тоска. – Не надо ни за что рассчитываться…

Она не знала, как реагировать. Если бы это происходило в кино, следовало бы завизжать от восторга, бросаясь ему на шею. Или гордо швырнуть в лицо документы, заявляя, что в подачках не нуждается. Но бумаги остались дома, да Женя и не смогла бы совершить ничего подобного. Перед глазами вспыхнули теплыми солнечными лучами нежные лепестки единственного цветка, яркого и неповторимого, не похожего на другие, но от того не менее восхитительного. Такого же, как мужчина, застывший сейчас перед ней в ожидании следующих слов. Она была вправе оттолкнуть или вернуть его туда, где все равно не могло быть никого иного: в свое сердце. Но как можно возвратить то, что уже обосновалось там прочно и навсегда?

– Люблю тебя.

В ту ночь не успела сказать. А себе самой доказывала, что это уже не имеет значения, ничего не весит и никогда не станет озвученным вслух. Но сейчас не было иного ответа. Не в благодарность за подарок, который действительно превосходил разумение, не в обмен на нескрываемую нежность в его глазах – просто потому, что больше не могла молчать. Любила. Его. Сумасшедшего. Непредсказуемого. Самого лучшего, несмотря на все недостатки.