– Ты что творишь, змей колдунский?

Он сделал шаг назад, потёр щеку и скорчил такую физиономию, словно отведал прокисшего вина:

– Иначе тебя было не остановить. Смотри.

Я посмотрела. И замерла, не в силах отвести взгляд. Лёгкая серая дымка лианами обвила тело ведьмы, лежащей без чувств. Щупальца множились, разрастались, заползали в уши, глаза и рот Верховной. Она походила на труп, который с бешеной скоростью пожирали огромные черви. От жуткого зрелища у меня зашевелились волосы. Лориния простонала, попыталась встать, упала без сил и замерла. Вой тысяч разъярённых глоток заморозил тело льдом и холодом смерти. И стих.

Всё было кончено.

– Почему? – еле выдавила я.

Вейр брезгливо посмотрел на древнюю старуху, лежащую у его ног.

– Ни Тьме, ни Свету предатели не нужны.

Тело зашевелилось, мелко затряслось и опало, как сдувшийся шар, оставив на полу лишь очертания того, что было когда-то Верховной ведой. Ну, и изумрудный плащ. С капюшоном.

На дрожащих ногах я двинулась к выходу. Обогнув неподвижных охранников, подошла к Ольге, прижавшейся к стене у выхода. На полу кучкой лежало несколько тел, густая кровь заливала сосновый пол и стены. Вампирша полоснула чем-то, похожим на длинную плоскую сияющую спицу, охранника, выскочившего в проем и размахнувшегося дубиной, и добавила ногой, отчего тот впечатался в стену и упал плашмя, перегородив проход другому, который оказался умнее и просто метал ножи из-за угла. Отбив спицей нож, другой рукой она метнула что-то в коридор, отступила, полезла в карман и достала коробочку. Щелчок крышки, и на ладони вампирши появилась крохотная пилюля. Проем озарило фиолетовое пламя, послышались дикие вопли, ножи больше не летали.

– Пей, – разноцветные глаза прищурились.

– Что это? – взяв пилюлю, машинально спросила я.

– Противоядие, – ответила она спокойно, словно сообщала, что это присыпка от опрелостей. – Я пустила дымку смерти, ты вдохнула остаточный газ, – и она отвернулась, чтобы встретить очередной балахон, показавшийся в конце коридора.

У меня не осталось сил. На злость. На обиду. На гнев. На вопросы. И на ответы. Я сунула пилюлю в рот и побрела к выходу. Потом. Всё потом. Когда просплю тысячу лет.

Я шла по коридору, словно в тумане, видя перед собой только обтянутую коричневой кожей спину Вейра. Я слышала топот, отдалённые взрывы, звуки падающих тел, крики и стоны раненных, звон клинков и рычание Севера. Вокруг меня клубилась сила. Не щит, но меч. Меня оберегала Тьма. Мечом и магией. Переступив через дымящийся труп, я наткнулась на раненного охранника, придерживающего руками дымящиеся окровавленные кишки, похожие на сырые серо-синие колбасы. Я должна лечить. Я веда. Я знала, что, если мы прорвёмся, свидетелей Ольга и Вейр не оставят. И побрела дальше, едва не застонав от мучительной боли, полоснувшей сердце.

Свернув в узкий коридорчик, толкнула первую попавшуюся дверь, вывалилась на улицу и без сил сползла по стене, усевшись прямо на землю. Оперлась головой о стену и закрыла глаза. Я убила. Впервые в жизни. Веды не убивают, но я уже не знала, кто я. Да, убила Лоринию не своей рукой, но такой конец можно было предвидеть, и не след оправдывать чёрное дело незнанием. Мне не оставили выбора. Пострадала бы Лида, Север, Вейр. Тот самый выбор, о котором говорила Лориния. Как там? «Я вынуждена принимать решения, которые так или иначе идут нам на пользу, но при этом калечат судьбы других. Я знала, на что иду». Теперь я на собственной шкуре почувствовала, каков он, этот выбор, но ни вины, ни тошноты, ничего похожего на байки бывалых в корчме Золтана о первой крови, я не испытывала. Навалилась страшная усталость, словно на плечах пару вёрст тащила Мир. Умерев, светлая могла стать Берегиней. Я свой шанс похоронила собственными руками. Спустя века послышался шорох, толчок локтем вернул меня в реальный мир. Пахнуло дымом. Приоткрыв глаз, я разглядела, что рукав кожаной колдунской куртки сожжён у запястья и изрезан. Вейр, усевшись рядом, молчал. Молчала и Ольга, примостившись с другой стороны. Правая щека, светлые растрёпанные пряди и губы в крови. Чужой.

Слова были не нужны. Я прошла испытание, пусть о нем меня никто и не предупреждал, но я понимала, почему. Мрак недоверия и подозрений отступил. Дружеские плечи, молчаливая поддержка и ощущение силы трёх, которая слилась в одну, всё было для меня внове.

Чирикали воробьи, щелкал зубами Север, воюя насмерть с какой-то наглой блохой, посмевшей покуситься на его густую серую шкуру. Дом Ведовства стоял на окраине, что нам только на руку, ибо в том, что нам срочно надо уносить ноги, не сомневался никто, но сейчас пара минут принадлежала только нам.

Я не спрашивала, почему Ольга дала мне противоядие, и не допытывалась, почему колдун не сказал мне о переселении душ. Я повзрослела? Или постарела? Такова цена… Наверное, Ольга именно это и имела ввиду, говоря о награде. Да и ведьма что-то бормотала о мудрости и взрослости… «Нет, не это», – ответила Ольга. «Опять? Почему ты опять в моей башке?». «Потому что это мой амулет».

Я открыла один глаз и посмотрела на вампиршу. На её лице сияла такая ухмылка, что сразу становилось ясно, чья она дочь. Помолчав, вздохнула:

– Теперь при виде сирени я буду вздрагивать. А Лида малиновое варенье уже, поди, наварила… И, в конце-то концов, мы когда-нибудь сходим в гости, как приличные люди?

Порыв ветра заколыхал ветви. Солнечные блики упали на Вейра, сидевшего с закрытыми глазами, засверкали, отражаясь в капельках пота, и смягчили черты лица.

Глава 16

В которой герои держат совет и принимают героическое решение


Небо искрилось звёздами. Серая тень мелькнула, взмыла вверх, к залитым лунным светом облакам. Сова, как и лиса, мышковала, но четвероногой хищнице этой ночью не везло.

Привлечённая ароматами, лисица прокралась ближе к источнику чудесных запахов. Огненный Цветок вспыхнул, взметнув рой слепящих глаза пчёл, осветил лица, зашипел, капая с кусков мяса, нанизанных на прутья, жир. Лиса втянула воздух, облизнулась. От густого, сильного аромата мяса и крови, заполонившего прохладный ночной воздух, пустой желудок сжался в комок. Самец, самка. И хищник, которого боится даже сам Хозяин. Кончик хвоста нервно подрагивал, прядали уши, но лиса не отважилась подойти ближе. Рядом с черноволосой самочкой лежал волк. Волк, и не волк. Таких зверей она ещё не встречала. Инстинкт гнал прочь, но голод был сильнее. О визите лисы Похожий на волка знал, но не стал прогонять. Рыжая села и, склонив голову, стала наблюдать за небольшой стаей двуногих. Стрёкот сверчков заглушал слова, но лиса чуяла запах мыслей и отчасти понимала, о чем шла речь на поляне.

– Что, жрецы? Мы перерыли все, что у них есть. И, уверяю, ничего, похожего на смешение сил, у них нет. Кроме того, это очень опасно. Сила веры, которую они используют, может стереть нас в порошок, – сказала беловолосая хищница.

– Может, поедем к прорицателю? Я слышала, в Разломе живёт тот, кто знает и видит всё, – тихо сказала черноволосая самка, кутавшаяся в тёмный плащ. Именно её охранял Похожий на волка. Рыжая никогда ещё не видела, чтобы лесной зверь имел такую почти осязаемую крепчайшую связь с их исконным врагом. Человеком. Лиса принюхалась, вычленив из запахов леса запах черноволосой. Самка больна. Звери избегают того, кто пахнет смертью, поэтому связь волка и больной самочки была тем более непостижима.

– Прорицатель может только сказать, останетесь вы живы, или нет. Вы хотите это знать? – спросила беловолосая хищница. Ухнула сова. Люди вздрогнули. Самец в темной куртке, от которого за версту веяло колдовской силой, промолчал, но даже рыжей стало понятно, что ни он, ни больная самочка отвечать на вопрос не будут. Они боялись. Боялись ответа.

– Рецептов вы от него не дождётесь, – мягко, словно мурлыкнула лесная кошка, добавила хищница. – Мы столько шишек набили в наших поисках, мы испробовали всё, что можно, и что нельзя. Ни один прорицатель не знает, ЧТО может помочь. Они знают, ПОМОЖЕТ, или нет. А ответа на этот вопрос у нас нет. Пока нет.

В наступившей гнетущей тишине крик козодоя прозвучал, как вопль баньши. Лиса дёрнула шкуркой, поймав янтарный взгляд волчьих глаз, пригнула голову, не сводя глаз с волка. Он отвернулся, но рыжая успела заметить нечто странное, не свойственное зверю. Волк здоров, в расцвете сил, так почему у него такие глаза, будто его мучает чуждая зверю душевная боль, словно он – двуногий? Однажды она наткнулась на раненного человека. В его глазах была та же самая мука. Рыжей чувства двуногих были непонятны. Жизнь есть жизнь. Смерть есть смерть. Сегодня съел ты, завтра съели тебя. Это знают даже глупые хохлатки, которые блестящими глазками смотрят, как она тащит их сестру себе на ужин, вмиг прекращая истошное кудахтанье. Сегодня смерть прошла мимо, и эту ночь можно спать спокойно. А завтра будет новый день, новая ночь и новый страх. Страх лиса понимала. Умный страх спасал жизнь, но тот страх, который висел над поляной, и который она ощущала всей своей шкурой, до кончика каждого волоска, до сих пор был ей не знаком. Люди боялись. Не за свою жизнь, а за жизнь другого. Черноволосую самочку и самца связывала странная лёгкая дымка, едва видимая даже звериному глазу, но ни самец, ни черноволосая её не замечали. Лиса такой дымки никогда ещё не видела. Как заворожённая, она смотрела на мерцающее живое сияние. Хотелось подползти поближе, в самое сердце дымки, упасть брюхом вверх и замереть, словно щенок, который подставляет брюшко под ласковый язык матери.

– Думаю, нам надо переговорить с древними, – глубокий мелодичный голос самца поплыл над поляной, разогнав пелену мертвенной тишины.

– А я кто? – фыркнула хищница. Черноволосая закуталась в плащ, поёжившись от дуновения ночного ветерка.

– Нам сейчас не до шуток, Ольга. Я про эльфов. Почему нет? – проворчал самец.

– Единственное, что их может заинтересовать – это земли. Шантаж тут не пройдёт, на нас у них тоже кое-что имеется. Слишком долго мы вместе… Можно, конечно, переговорить с отцом, но то, чем владеем мы, им не нужно. Никакие артефакты и чудеса остроухим не надобны. Только нетронутые, девственные земли. Можно оставить твою идею на потом. Переговоры с эльфами – дело долгое и хлопотное, поэтому лучше отложить дивных на самый крайний случай. У нас мало времени. Зоря держится, но ни я, ни ты, ни сам Всевидящий не знаем, сколько ей отмерено. Да и у тебя времени ненамного больше.

– А если вызвать Знающего? – не сдавался самец, от которого за версту веяло чуждой лесу колдовской силой.

– Ты же знаешь, он потребует Имени. Если хочешь жить рабом, тогда можно рискнуть, но Знающий ответа может и не дать. Полегло немало наших в попытках узнать ответ, который ищем мы… Если бы страдали только те, кто вызвал… Жертвами становились близкие. Отец запретил вызывать демона. Даже за попытку узнать, как это сделать, он карает беспощадно. Любого, – в голосе беловолосой прозвучала такая тоска, что лисе стало зябко. Она легла, плотнее прижимаясь к хранящей тепло земле, укрытой шубой опавших листьев, и стала наблюдать дальше, не в силах уйти от соблазнительных ароматов мяса, которое люди напрасно портят, бросая в Огненный Цветок.

– Мне что-то вспоминается… Лида рассказывала… Может, это легенда, а, может, и нет… – вступила в беседу больная самка. – Драконы. Как квинтэссенция магии. Они, легенды говорят, знают всё…

– Легенда права. Но драконы мертвы, – перебил колдун.

Луну скрыло облако, сгустилась тьма. Лишь буйный цветок огня рассеивал мрак ночи, отпугивая ночных духов.

– Нет, – ответ хищницы прозвучал, как выстрел. И самец, и черноволосая одновременно вскинули головы, заблестев глазами, как блестят глаза лисиц при виде добычи.

– Ты уверена? – спросил тот, кого звали Вейром.

– Да. По крайней мере, один дракон уцелел. Только добраться до него – занятие безнадёжное. Гиблое. Бесперспективное.

– Да сколько можно? То нельзя, это невозможно! Сюда ходи! Туда ходи! У нас нет выбора! – взвилась больная самка. – Может, объяснишь, почему гиблое, или всё-таки что-нибудь и сама предложишь?

– Дракон жив, но… Его нет в нашем мире.

– Как это? – спросила чёрненькая самка.

– Так, – отрезала хищница. У лисы шерсть стала дыбом.

– Я уверен, что ты знаешь, как его найти, – ответил самец хищнице и перевёл взгляд на черноволосую самку. Лиса знала этот взгляд и понимала чувства самца. Каждую весну она забывала сама себя. Неумолимый, всепоглощающий зов продолжения рода, но сейчас лес готовился к Белому Времени. Щенки в лютые холода не выживут, неужели глупый самец об этом не знает?

– Не я. Был один… Он знал. Он… его нет.

– Ты опять загадками говоришь? – зарычала больная самка.

– Помолчи, – сказал самец.

– Сам помолчи! – оскалилась черноволосая самочка. Лиса насторожилась. Назревала драка, а где дерутся двуногие, зверям делать нечего.