– А то! – обрадовался Ногир. – Так пыхнуло, отсель видно было, ведьму в печёнку!

Ольга побледнела. Вейр насторожился.

– А вот и врёшь. Что отсюда можно увидеть? – поддела я гнома.

После длительного возмущённого бульканья и сопения Ногир выдохнул:

– Ты, девка, языком лучше пол подметай! Проку больше будет! Не видали мы ничего? Мы! Не знаем? Да? Да я такое видел! Если бы ты видела, штаны бы промокли!

– Ног, помолчи, – поджал губы старый колдун.

– А не надо молчать, – зазвенел натянутый, как струна, голос Ольги. – Я и так знаю. Пять лет назад отряд жрецов совершил набег на окрестные хутора, согнав взрослых и детей, как скот, на древнее капище. Им нужны были дети. Дети с силой. Таких оказалось всего два. Остальных, как нераскаявшихся идолопоклонников, они … уничтожили. Убийцы не спешили скрыться, не ожидая, что в глухомани сыщется заступник. На беду, неизвестный благородный идиот оказался рядом и не мог не вмешаться. Он не знал, что неподалёку орудовал ещё один отряд чернорясых. Оставив за собой десяток трупов длиннобородых, Кин… неизвестный был вынужден отступить в лес. Я всё правильно сказала? – змеиные зрачки сузились до толщины волоса, костяшки впившихся в столешницу пальцев побелели.

– Ты, вампирша, всё верно баешь. Чего тады спрашивать? – дрожащим голосом спросил холмовик.

– Ольга, – прохрипел колдун тихо.

– Я уже сто лет как Ольга! – взвилась вампирша. – Эти выродки убили всех на капище, когда люди отказались отречься от веры в древних и отдать детей! Жрецы посмели применить силу! Мы видели то, что осталось. Когда тебя убивает твоя же сила веры…

Она долго молчала, глядя вдаль пустым, отстранённым взором, лишь пальцы сжимались и разжимались, словно пытались нащупать рукоять меча.

– Я долго живу. Я чего только не видела… Но седых детей… мёртвых седых детей я не видела никогда, – глухо проговорила она, встала, взяла плащ и вышла из дому, аккуратно прикрыв дверь.

Воцарилась тишина. Лишь стук сердца отмерял крохи времени, и где-то там, в небытии, призраки мёртвых молили об отмщении, отозвавшись на сказ о своей страшной судьбе. Я встала и вышла вслед за Ольгой в прохладную ночь, не в силах больше выносить тишину склепа.

Уселась рядом с подругой, прижавшись плечом. Не всегда нужны слова.

Гавкнул цепной пёс, из дому вышел Север, потянулся и лизнул вампиршу в лицо. Та не ответила. Волк боднул её головой. Ольга покачнулась на ступенях. Боднул ещё раз, и ещё, навалился тушкой, и, наконец, смеющийся клубок покатился по двору.

Встав, Ольга отряхнула комья земли с плаща, притянула Севера за уши и звонко чмокнула его в морду.

– Спасибо, безобразник! Жаль, тебя с нами тогда не было. Может, поэтому мы и не нашли следов Кина? Ты мне поможешь? – склонив голову почти к самому волчьему носу, Ольга пристально посмотрела в янтарные глаза.

Север не отводил глаз. Они словно вели немой разговор, слышимый только им двоим. Волк сел, облизнулся и мотнул головой. Я улыбнулась.

– Оль, неправда твоя.

– Что, неправда? – она резко обернулась.

– Тебе не сто лет.

Она немного расслабилась.

– А сколько?

– Девяносто девять.

Захохотав, она взбежала по ступеням и скрылась в доме. Север последовал за ней.

Я сидела и любовалась звёздами, мерцавшими над сияющим в ночи призрачным бело-голубым лесом. Затявкал вдалеке койот, еле слышно ухнула сова. Там, за дальними далями, привычный родной мир. Со своими радостями, горестями и бедами. А здесь, на краю земли, дышал холодом мёртвый лес, оскалив зубы. Неизвестно, что хуже. Сотворённое людьми зло или неведомое нечто, поджидающее нас среди льдов. Прощай, Царица Ночь. Может, уже и не свидимся. «Прощай, веда…». Вздрогнув, прислушалась. Я была одна, как перст. Призрачное эхо тихо смеялось.

Мне было не до смеха.

Глава 20

В которой герои в Хладном лесу воюют не на жизнь, а на смерть


– А тебе, борода, не страшно здесь жить, рядом с лесом? – спросила я холмовика, которому вздумалось с утра пораньше заняться уборкой.

Мы завтракали, и клубы пыли, поднятые метлой, которой рьяно орудовал Ногир, не слишком способствовали аппетиту. Но, судя по грозно посверкивающим гномьим глазкам, нам и заикаться не следовало, чтобы он отложил домашние хлопоты.

– Я? Боюсь? Тут страшнее дурни, которые туды пруться, а не то, что лезет оттель, – проворчал гном, усердно подметавший пол.

– А что лезет оттель?

– Хрень всякая.

– Ясен пень, что не добрый фей, – заразилась я гномьей манерой.

На столе дымились блины, стояли разноцветные плошки с вареньем, грибами и лесной ягодой. Несмотря на храп Севера, я всю ночь продрыхла без задних ног, поэтому чувствовала себя заново родившейся на свет. И, как всегда, жутко голодной. Дом Шенва, снаружи обычная изба, на самом деле был магической крепостью, поэтому об аггелах на эту ночь можно было забыть. Вейр, судя по его виду, тоже не провел ночь в слезах и тяжких раздумьях о своей горькой судьбинушке. Лихорадочный румянец исчез, пепельный хвост тщательно, волосок к волоску, расчёсан, а очередная рубаха торжествующе сверкает белизной назло нам с Ольгой. Нет, пытать буду, но скажет, как он это делает… Колдун неторопливо завтракал, вампирша задумчиво помешивала ложечкой кошмарный напиток. Друзья смаковали последние крохи уюта и тепла.

– Не, не фейки. Духи там, зверье несусветное, но хуже всего великаны ледовые, – ответил Ногир, придирчиво разглядывая сосновый пол. Он хмурил брови, сопел и дёргал себя за ухо размером с оладью. Неудовлетворённый осмотром, он снова рьяно замахал метлой, бурча себе под нос.

– Я и спрашиваю, – терпеливо повторила я, – как же вы не опасаетесь, что они перейдут поле? Дом-то совсем рядом!

– Ты, ведьма, сама рассуди, щас сочтём, – Ногир замер, оперся на метлу, поднял руку и растопырил пальцы, приготовившись считать. Я затаила дыхание. – Дом собран без единого гвоздочка – раз, – он согнул палец, – в лес мы не премся – два, хозяин у меня великий колдун – три, а, главное, у нас сторож есть, ведьму ему в печёнку! – он уставился на большой палец, оставшийся несосчитанным, согнул и его, подумал и добавил:

– Ещё труха всякая, навроде кругов и обережников, – донельзя довольный, он разжал кулак и взялся за метлу.

– То есть, если на нас не будет железа, то, может, и пронесёт? – не поверила я своим ушам.

– Думай головой-то, а не задницей! Ежели и жизнь из тебя высосать, тады, мож, и пронесёт, но за энтим уж к вампирше на поклон.

Ольга прищурилась и улыбнулась, глядя на разговорчивого гнома. Ногир позеленел и торопливо замахал метлой, двигаясь в противоположную от вампирши сторону.

Я ухмыльнулась.

– И что это за сторож у вас такой?

Истошный, неистовый крик оглушил, ударил, впился безжалостными когтями в уши. Вопль взмывал ввысь, горячей волной тошноты окатывая тело, вибрировал, то усиливаясь, то спадая, чтобы вновь с удвоенной силой подняться до бесконечных пронзительных высот. Казалось, ещё мгновение, и я сойду с ума, рассыплюсь в прах, умру. Чувствуя, что настал мой последний час, попыталась встать, но ноги не держали, и тут, когда уже не осталось сил выносить эту муку, крик оборвался. Я открыла глаза, дрожащей рукой пригладила вставшие дыбом волосы и оглядела поле боя. Ногир, выронив метлу, ожесточённо тёр уши и мотал бородатой головой. Вейра и Ольги в комнате уже не было. В ушах пребольно щёлкнуло, я услышала поскуливание Севера и истошное ржание лошадей.

– Ччч-т-то это? – прохрипела я пересохшим горлом. От крика до сих пор мелко дрожала посуда, колыхалась на небольшом окне весёленькой расцветки занавеска, а пыль, сметённая домовитым гномом в кучку, висела в воздухе. От такого голоса и мертвый оживет, поседеет, превратится в заику и вновь помрёт, твёрдо убеждённый, что на этом сумасшедшем белом свете ему делать нечего.

– Это оно и есть, сторож-то, печёнку в ведьму, – отмер холмовик. – Бежим!

В проёме гном и я оказались одновременно. Попихавшись и поругавшись, я вывалилась первой на крыльцо и замерла в изумлении.

Вейр стоял на ступенях, помахивая кочергой, у Шенва в руке мерцало оголовье крепкого деревянного посоха, глаза пристально смотрели на кромку леса. Ольга замерла посреди двора, держа светящуюся спицу, которой она сражалась с охраной Лоринии. Север сидел у её ног и, склонив голову набок, разглядывал существо, гордо вышагивающее по двору.

Ярко-алые перья размером с кухонный нож блистали на солнце, золотой гребень грозно топорщился. Взгляд круглых огромных жёлтых в черных ободках глаз словно говорил «вот он я какой!». Я очень о многом хотела побеседовать с птичкой, но пока мне было не до возмутителя спокойствия и грозы наших бедных ушей.

За полем, у самой кромки леса призрачная тень размытым пятном скользнула по земле и исчезла. Солнце слепило глаза, не давая толком рассмотреть тварь, лишь снег, осыпавшийся с ледяных ветвей снежным водопадом, говорил о том, что тревога не была напрасной.

Холмовик выругался, плюнул под ноги и замахнулся метлой на петуха-монстра. Щёлкнул клюв, половинки древка упали на землю. Петух взрыл когтистой лапой землю, готовясь растерзать обидчика. Глаза загорелись алыми угольками.

– Тебе скока, павлин ощипанный, говорено – на сонников не орать! – завопил гном.

Ужас в перьях копнул землю и шагнул вперёд. С деревенскими Петьками птица размером с перекормленного индюка имела лишь отдалённое сходство. Север спрятался за Ольгу, из-за спины вампирши наблюдая за кочетом-великаном, бедный малыш до сих пор встряхивал головой.

– Цыпа-цыпа-цыпа! – присев на корточки, позвала я.

Петух тряхнул головой, гребень воинственно затрясся. Глаза моргнули раз, другой, и кошмарная птица важно шагнула ко мне. Ногир попятился, круглыми от ужаса глазами глядя на меня, и сложил пальцы в известном жесте, выразив своё мнение обо мне в целом и в частности. Я вытащила из кармана куртки корку хлеба, завалявшуюся ещё с дороги, и протянула открытую ладонь, зажмурив глаза и мысленно на всякий случай попрощавшись с рукой. Вейр ругнулся, подскочил ко мне, схватил в охапку, забросил, словно мешок с мукой, на плечо и потащил в дом. Я уже привыкла, что он меня таскает и швыряет, когда ему вздумается, и возражать не стала. А немного выдранных пепельных волос можно объяснить потрясением от петушиного концерта.

Отшвырнув бархатную чёрную ленту на стол, я бросилась к дверям и остановилась, любуясь открывшейся мне картинкой.

Загнав гнома на забор, чудище бродило по двору, вышагивая, словно генерал перед войском. Шенв, размахивая посохом, подпрыгивал и пытался огреть гнома. Наверное, в воспитательных целях, чтобы привить любовь к природе. Ногир отбрыкивался, поджимал ноги и вопил на весь двор, озвучивая свое мнение о противоестественных отношениях петухов с колдунами.

Шенв, утомившись, подошёл к кочету, задумчиво разглядывающему Ольгу с торчащей из-за её спины волчьей головой. Шепнул пару слов. Петька вскинул голову, я зажала уши, ожидая нового вопля, но петух удовлетворился тихим «ко-ко», склевал оброненную мной корку и скрылся в сарайчике.

Ногир бесстрашно ссыпался с верхотуры, словно не впервой проделывал этот трюк, и побрёл в дом, протиснувшись мимо меня в угрюмом молчании. Конечно, здорово, что у них есть такой монстр, который при приближении врага поднимет всех на ноги, но, по-моему, Шенв не был бы так сед и лыс, если бы птичка орала немного тише. Хорошо, что петух не приветствует солнышко по утрам, как принято у нормальных обычных птиц. Представляю, что было бы, если бы мы проснулись от такой побудки… Три скромных холмика зеленели бы по весне… Интересно, может Петька аггелов приговорить? Те, не будь дураки, ночью не явились. Ушлые какие… Правды ради, будь я на их месте, тоже бы на рожон не лезла.

Размышляя о волшебных петухах-великанах и лесных чудищах, я пошла собираться в дорогу. Тварь, затаившаяся в лесу, как объяснил хозяин, в общем-то, не была опасной. Сонник никого не ел и не разбрасывал окровавленные части тел по ветвям, он мог лишь усыпить. «Не опасной», как же… Сон на холоде превращался в вечный.

Утро кусалось морозцем, но день обещал порадовать теплом. Бабья осень, погрозив кулаком зиме, отвоевала пару солнечных дней. По всемирному закону подлости, солнце нам сегодня только мешало, искрящиеся в лучах ледяные свечи слепили глаза даже издалека. Напялив волшебную одёжку, купленную в Лесицах, мы походили на трёх медведей, как в старой сказке, не хватало только невоспитанной наглой девочки. Правда, если Вейр с Ольгой смахивали на двух тощих медведей-шатунов, то я сама себе напоминала перекормленную мышь. Шуба и штаны были велики, моего размера не нашлось во всех Лесицах, а ушивка требовала задержаться не меньше, чем на пять-семь дней, поэтому получилось то, что получилось. Навоевавшись с хитроумными костяными крючками и верёвочками, я взмокла и пришла в бешенство. Лёгкая, невесомая двусторонняя шуба плотно соединялась с меховыми штанами, не оставляя даже крохотной лазейки ветрам и морозу. Я потрогала странную вышивку, украшенную бусинками и клыками животных, прощупывающуюся сквозь мех. Короткий ворс наощупь напоминал мягчайший мох, но выглядел, как побитая молью шкура. Впрочем, мы не к эльфам на бал собрались. Я поправила капюшон и взяла небольшую сумку, набитую травами и зельями. Всё необходимое для похода было в волшебной торбе у Ольги.