— Но отчего он не хотел, чтобы они там были? Это его дети, они…

— Вот вы все и сказали, — спокойно заметил Адам.

Я уставилась на него.

— Я знал и должен был бы остановить вас, — покаянно продолжил он. — Я думал об этом и теперь готов сам себе дать тумака. Просто мне казалось, что детям уже пора стать посамостоятельнее, а Колину понять, что публика не настолько уж непостоянна, чтобы потерять к вам интерес, когда вам перевалило за тридцать.

— Вы хотите сказать… он скрывает свой возраст и не хочет… О, этого не может быть! Он их обожает.

— Согласен. В Торкомбе или в Шотландии, за четыреста миль отсюда. Не на сцена в Сикоуве, когда он скачет, будто двадцатилетний.

Я сказала: нет. Сказала несколько раз. Никто не мог принять Колина за двадцатилетнего; он не стал бы на это рассчитывать. Это было бы совершенно нелепо. И все же — эти шуточки насчет мозолей и эркеров, какая в них доля правды? Не это ли та чепуха, о которой упоминала Магда? Такого не могло быть — или все же могло?

Мягкий, извиняющийся голос Адама прервал мои мысли:

— Вы не хотите спросить, что он имел в виду, говоря, что вы готовы все простить?

У меня вдруг все похолодело внутри:

— Вы и это знаете?

— О да, — коротко сказал Адам, — я и это знаю. Я не часто согласен с Колином, но это один из таких случаев. Он считает меня совершеннейшим подлецом, и он прав. Да ну, что толку говорить об этом. Я вас использовал, и тут уж ничего не поделаешь.

Использовал меня? Все еще не понимая, я уставилась на него.

— С коттеджем, — выпалил он. — Он не мой, никогда моим не был и никогда не будет. Это собственность «Орчардс». «Орчардс Пабликейшн», — добавил он, потому что мое лицо все еще выражало полнейшее непонимание. — Они увидели некоторые из моих работ еще в одном журнале и попросили сделать работу по обновлению коттеджа, начиная с нуля. С работой, рассчитанной на разные затраты — вам это все известно, — и мне задали только косметические изменения, без перестройки. Ну вот, тогда я подумал, что все эти денежки могут быть мои, если бы я сумел сделать сам все, а не только фотографии. Им было все равно, лишь бы иметь фото…

— И тут вы встретили маму, — вставила я. Я не понимала, оскорбилась я или нет; пока я еще ничего не чувствовала. — И мама сказала вам, что я приезжаю. Ладно, Адам, можете не продолжать. — Карточный домик развалился на глазах, каретный фонарь, зеленая краска цвета Нила, золотистый ковер, коттедж, который должен был стать точно таким, как я себе представляла…

— Я хочу, — говорил Адам, — хочу, чтобы вы поняли мои чувства, когда я увидел, как вы принялись вкалывать. Я не очень разбираюсь в таких вещах, я понятия не имел, что там будет столько работы. Все, что Колин говорил в понедельник, было правдой. Вы отдали мне и время, и пот, и деньги.

Колин? И разговор в понедельник. А я-то думала, что они говорили о Магде. И совсем это была не Магда. Это была я.

— Откуда Колин?..

— По-видимому он сразу что-то заподозрил, как только вы сказали ему, что собираетесь здесь делать. Видите ли, полтора года назад через место, где стоял мой старый коттедж, проложили шоссе, и Колин знал это. Вы, милая моя, должны бы чувствовать себя польщенной — сам маэстро отправился в Торкомб, чтобы кое-что вынюхать. Он узнал, кому принадлежит коттедж, — не спрашивайте как, но он это сделал, это всегда можно сделать, если захотеть, — и тут ему повезло, потому что он знаком с редактором из «Орчардс». Два года назад она сделала статью о нем. На прошлой неделе шило, так сказать, вылезло из мешка, и в понедельник он появился, извергая пламя. Но не слишком обольщайтесь — это не только из-за вас. Тут было пятьдесят процентов желания добраться до меня.

— Но почему, Адам? — спросила я. — Почему? Вам надо было только попросить меня, и я бы конечно помогла. Без всяких обязательств с вашей стороны. — Я выдавила из себя смешок.

Адама передернуло.

— Ладно, Деб, я это заслужил. И знаю, что теперь вы не приняли бы мое предложение, даже если бы я предлагал золотой рудник.

Наступило молчание — жаркое, пульсирующее. Не хотел же он сказать… это. И я больше не собиралась выглядеть дурочкой.

— Конечно, не приняла бы, — отшутилась я. — Что бы мы с ним делали?

Его глаза заблестели.

— Вы хотите сказать…

— Следите за дорогой, Бога ради, — предупредила я, переводя дыхание. Сегодня я не была способна принимать решения. Слишком многое вырвалось наружу. Я надеялась, что уже вышла из того возраста, когда дуются по мелочам, и когда у Адама был такой вид, мне хотелось только — мне всегда только этого хотелось — утешить и приласкать его. Но сейчас я просто обязана была оставаться спокойной и собранной.

— Нет, не хочу. Но просто потому, что нам обоим требуется время, — твердо сказала я. — И я надеюсь, что очень скоро у меня вновь будет работа. А что касается коттеджа, то это уж дело прошлое. Все равно кухня мне не нравилась! — Я снова засмеялась.

— Знаете, Деб, — смущенно заметил Адам, — таких, как вы, надо увидеть, чтобы в них поверить. — Теперь мы не спеша катили по широкой и почти опустевшей дороге. — Я знал еще только одну такую.

Мои мысли непроизвольно вернулись к тому вечеру два с половиной года назад, когда он этими отрывочными фразами говорил мне о девушке, которую любил и которую украли. Я знала, что снова услышу о ней, и я оказалась права.

— Я знаю, что считается недостойным все эти годы цепляться за воспоминания, но я ничего не мог поделать. Мой отец хотел, чтобы я вообще уехал из страны, но… — он вздрогнул, — я как-то всегда чувствовал, что может настать время, когда я ей буду нужен. Как ни грустно, оно настало.

— Грустно? — эхом отозвалась я.

— Она была нездорова, Деб, — объяснил он с вызванным болью раздражением. — Ее здоровье подорвала беременность. Конечно, ей вообще не следовало бы иметь детей, но он их хотел. И все эти годы, пока она болела, он был где-то далеко, странствуя по всему свету. Даже когда она умирала, только я был рядом.

— О Адам! — Я с трудом могла найти слова. Ничего удивительного, что это столько лет отравляло ему жизнь. И что же должно было случиться, размышляла я, когда он снова встретил человека, способного так мерзко себя вести.

— Как жаль, — беспомощно сказала я. — Мне очень жаль.

— Я как-то сказал… — Адам помолчал, подбирая слова, — что путь назад — это длинный путь. Мне хочется, чтобы вы знали, сколько я передумал за последние несколько недель.

В этот момент мне потребовалась вся моя выдержка, чтобы оставаться разумной и удержаться от принятия каких-то обязательств. Когда я встречала страдание — а столько страдания было вокруг, — все во мне стремилось помочь.

Я не должна была бы чувствовать себя такой усталой, потому что Адам все время вел машину, но когда я помогала уложить близнецов в постель, я почти так же валилась с ног, как и они.

— Вы все выглядите так, как будто вам здорово досталось, — иронически заметила Магда.

— Боюсь, это оказалась не слишком хорошая мысль, — неохотно сказала я. — Колин как будто совсем им не обрадовался.

Она широко раскрыла глаза.

— Вы хотите сказать, что это было для него неожиданным? — Несколько мгновений она казалась совсем расстроенной. — О Господи, если бы я это знала, то никогда бы не отпустила вас. Он был очень недоволен?

— Боюсь, что да, — жалким тоном сказала я. — Я все пыталась понять, почему.

— Конечно, все это куча старой ерунды, — без обиняков сказала Магда. — Но это его дело, и так как он родной брат Дон-Кихота, то думаю, что мне не стоит вам рассказывать. Но не волнуйтесь. Все равно это надо было сделать рано или поздно, и к воскресенью он и сам это поймет.

Я не совсем поняла, какое отношение к этому имел Дон-Кихот, но ее слова меня немного утешили. Мы с Магдой и Адамом выпили в баре, и потом я пошла спать.

Глава девятая


Я выключила свет уже после полуночи и, казалось, проспала всего несколько минут, когда внезапно проснулась. Я часто просыпаюсь ночью, прислушиваюсь к издаваемым пони звукам и снова засыпаю. Это пробуждение было совсем другим — ужасным. В комнате стоял шум — резкий, отчаянный, непрекращающийся. Он добирался до самых чувствительных закоулков моих ушей, и это было просто пыткой. Что это звякает? Что-нибудь сорвалось, хотя?.. Почему все это не разбудило Роджера Росса? Почему?..

Я резко села в постели. Что-то включилось, хотя и не должно было… Да это же пожарная тревога!

Висевшую в моей комнате инструкцию о порядке действий на случай пожара я прочла так же небрежно, как месяц назад читала руководство по аварийной эвакуации из самолета. «Если принято решение об эвакуации, сигналом будет служить звон колокола. Услышав тревогу, немедленно покиньте здание по главной лестнице. Если это невозможно, используйте пожарный выход слева от двери этой комнаты».

Нелепо дрожащими руками я накинула пальто и натянула туфли. Что еще? О да, закрыть окна и двери. Мое окно всегда открыто. Закрывая его, я увидела, что некоторые постояльцы уже вышли. А мама? Магда с близнецами? Я их не увидела.

Почти с чувством облегчения я прошла вдоль коридора вместе с обитателями соседних комнат. Все выглядело как обычно, и на главной лестнице не было дыма. Мы спустились по ней и вышли в ночную прохладу. И тут я увидела огонь. Он оказался совсем не в главном здании, а в крыле, где размещались кухня и комнаты персонала. Его уже охватили клубы густого дыма, и с одного конца пламя жадно лизало стену.

Мама, ощущая тошноту, подумала я, и закрыла глаза.

— Есть там… там еще кто-нибудь остался? — Не знаю, как мне удалось это выговорить.

Мне ответил кто-то, стоявший поблизости.

— Слава Богу, нет. Все вышли, — и в это мгновение ко мне бросилась мама. Она обняла меня, как ребенка, и я обнаружила, что делаю то же самое.

— Да где же пожарные? — стонала мама. Она могла бы этого и не говорить.

Жаркая сухая погода не способствовала тушению огня, и казалось заранее решенным, что кухня выгорит, несмотря на героические усилия Роджера Росса и его помощников. Оставалось очень немного времени, чтобы спасти главное крыло и новую пристройку, и хотя мне, возможно, и не следовало горевать по поводу кирпичей и цемента, когда персонал благополучно спасся, но я успела полюбить старое здание с чудесной лестницей и длинной анфиладой комнат. Если бы оно сгорело, у меня бы сердце разорвалось. За те несколько недель, что я здесь жила, у меня было столько радостей; конечно, случались и плохие моменты, но вообще здесь жилось тепло, нежно и счастливо.

Мама отошла. Я заметила Магду и подошла к ней. Близнецы с совершенно круглыми глазами стояли рядом с ней.

— Пожарная машина выехала, — сообщил мне Йен. — Дебора, у нее будет звонить колокол, верно? Верно? — Я кивнула. — Вот это да, вот здорово!

— А папа приедет? — вдруг пропищала Руфь. — Дебора, я хочу, чтобы он приехал. Мне не нравятся все эти люди. — Она бросила неодобрительный взгляд на разрозненную коллекцию ночного белья и бигудей, и я чуть было не улыбнулась. Следующее замечание сразу стерло мою улыбку: — Хани! — завопила Руфь, еще шире раскрывая глаза. — Мы же не взяли Хани! Она же в моей кровати!

— Мы ее обязательно достанем, милая, — неопределенно сказала я. Я подумала, что от маминой спальни теперь мало что осталось и только могла надеяться, что ей удалось прихватить с собой немногие драгоценности, которые ей подарил папа.

— Я ее достану! — крикнула Руфь и выдернула руку из моей.

Я видела, как она понеслась по траве, виляя между попадавшимися на пути группками людей. Даже тогда я не слишком взволновалась. Она будет вынуждена остановиться, когда окажется близко к жару и реву пламени. Впоследствии я поняла, что это была преступная небрежность, но я даже не крикнула, чтобы они ее задержали. Я просто не спеша побежала за ней, размышляя, где купить новую Хани и как успеть сшить ей одежду до моего отъезда в понедельник. Но я рассчитывала без учета того, что создатель Руфи не вложил в нее никакого страха. Она не остановилась у двери, и никто как будто не обратил на нее внимания. Она наклонила голову и бросилась прямо в слепящий дым.

Как она на это отважилась? Какой другой ребенок не был бы парализован ужасом? Я сама была почти парализована, когда нырнула следом за ней. Света уже не было, и я только могла предположить, что она побежала вверх по лестнице к своему номеру.

— Руфь! — Мои легкие сразу наполнились удушливыми испарениями.

Я с трудом вспоминаю, что было дальше. В какой-то момент я усилием воли заставляла себя подниматься по лестнице — в следующий меня крепко и с яростью схватила мужская рука, обладатель которой очевидно полагал, что я бессмысленно рискую ради вещей или денег.