— Ваше лицо не вытянулось, — сказал Колин, — но, наверное, потому, что вы привыкли им управлять.

При этих словах я вдруг вспомнила мамину теорию насчет «экономки». Требовалось ли дальнейшее подтверждение? Он хотел, чтобы дом мне понравился, и так оно и вышло. Нет, «понравился» было не то слово. Мне нравились современные дома с центральным отоплением и оборудованные по последнему слову техники. Я их знала от А до Я. Этот же дом как будто был викторианским и принадлежал тем временам, когда семьи были велики и слуги не составляли проблем. Наверное, это тронуло меня больше всего. У человека, который его купил, были жена, сын и дочь. Возможно, он рассчитывал и хотел, чтобы больше детей заполняли большие комнаты и кувыркались на широкой неухоженной лужайке?

Голос Йена прервал мои мысли.

— Вот наша лодка! — Она была укреплена на стоявшем рядом с домом трейлере. — А это машина дедушки. — Он показал мне на «Моррис 1100», припаркованный на дорожке. — Мы продали нашу вторую машину, — добавил он. — Некому было на ней ездить.

Меня тащили посмотреть лодку, когда со ступеней донесся голос хозяйки:

— Подожди с этим, Йен, и все заходите. Обед уже на столе.

Мать Колина была небольшого роста и моложе своего мужа, чей возраст я оценила в семьдесят с небольшим. У нее были седые волосы и такие же голубые глаза, как у Колина. Ее вязаный костюм точно подходил им по тону.

Она сжала мне ладонь, нетерпеливо поглядывая на остальных. Только Руфь поднялась со мной по ступенькам. Йен с отцом и дедом задержались, изучая правую заднюю шину.

— Думаю, она слегка ослабла, — говорил Колин.

Миссис Камерон яростно уставилась на него.

— Бога ради, вы только на него посмотрите, мисс Белл! — Она повысила голос. — Колин, ты зайдешь, наконец? Ты же знаешь, что тебе еще нельзя разгуливать на этих ногах.

От ее строгого тона я чуть не захихикала. Ясно, что миссис Камерон считала своего сына не знаменитостью, а ребенком, каким он был когда-то. И он как будто не имел ничего против.

— Как раз думал, до чего жаль, что я не научился ходить на голове, — отозвался он и заковылял к входной двери. Я могла поручиться, что ему было очень больно. Через одиннадцать дней — в концертное турне. Да, это точно показывало характер.

— А, все равно что об стенку горох. Остается только рукой махнуть, — заключила миссис Камерон.

Ее «ничего особенного» оказалось супом, ростбифом, йоркширским пудингом, цветной капустой в белом соусе и золотистыми жареными картофелинами, за которыми последовали рассыпчатый яблочный пирог и сливки. Очевидно, воскресный ленч являлся немаловажным событием, и большую его часть миссис Камерон не сводила глаз с близнецов, приказывая им передать соль, или соус, или горчицу.

— Теперь идите, переоденьтесь для церкви, — сказала она, когда с едой было покончено.

— Но, бабушка, не сегодня же! — возразил Йен. — Дебора приехала. — Он повернулся к отцу. — Папа, я должен идти сегодня?

Трудный вопрос. Я видела, что Колин колеблется.

— Ну, я думаю, может быть… — неопределенно начал он, но мать сразу же прервала его.

— Этого достаточно… — Мгновение я боялась, что она собирается сказать «Колин». Она не сказала, но наверняка именно это было у нее на уме. — Йен, ты отлично знаешь, что можешь не ходить в церковь, только если заболеешь.

— Но я все объяснил Богу. — Иен не собирался сдаваться. — Утром я сказал ему, что ко мне приезжает друг.

— Йен, ты пререкаешься с бабушкой? — коротко спросил мистер Камерон.

— Нет, — закричал Йен. Щеки его раскраснелись. — Просто я думаю, Богу не очень нравятся друзья!

Наступило тяжелое молчание, нарушенное тонким голоском Руфи:

— Какой он ужасный, верно? — Ни дедушка, ни бабушка не сказали ни слова, а Колин закрыл глаза с выражением ненамного взрослее, чем у виновника случившегося.

— И я думаю, что может быть, друзьям не всегда нравится Бог, — в отчаянии сказала я. — Во всяком случае, не настолько, как должно бы. И раз сегодня такой приятный день, можно мне пойти с вами в церковь поблагодарить за него, как вы думаете?

Теперь молчание прервал Йен:

— О да. Мы так и сделаем? Папа, сделаем мы так?

— Не ходите, Колин, — прошептала я, мучаясь угрызениями совести. — Вы уже и так много времени провели на ногах.

Однако последнее слово осталось за Руфью.

— Церковь, — авторитетно сообщила она, — это не станция. Папа может пойти туда в тапках. Бог не рассердится.

Что Колин и сделал, несмотря на все протесты. Служба была короткой, и хорошо, поскольку в середине проповеди я заметила, как он снял один тапок, но так как это была служба для детей и они составляли большинство прихожан, никто не проявил к нам особого интереса. Вскоре мы снова усаживались в большую голубую машину.

— Теперь послушайте, вы двое, — объявил Колин, когда мы подъехали к Слигачану. — Деборе и мне надо поговорить, так смотрите, чтобы примерно час я вас не видел.

«Надо поговорить» — у меня внутри снова екнуло. Если он попросит тебя стать его экономкой, предупредила я себя, ни за что не соглашайся.

Для начала шедший в одних носках Колин показал мне в Слигачане то, чего я еще не видела. Каждая увиденная комната снова возвращала меня к печальным размышлениям о доме для большой семьи. Просторные квадратные комнаты так и просились, чтобы их использовали как спальни и детские, и они были достаточно велики, чтобы им шли яркие цвета и обои с узором. Если в этот дом вложить деньги, он мог бы стать очаровательным.

Последняя комната, в которую мы зашли, была расположена на самом верху, и ее окна выходили на другую сторону долины.

— Этот вид должен помогать, когда вы работаете, — заметила я.

Ясно, что комната использовалась именно для этой цели. При таком расположении она должна быть почти звуконепроницаемой, и в ней стоял рояль. В этой комнате я внезапно ощутила сопричастность и сильнее почувствовала то, что я последнее время переживала все больше и больше, когда слышала его пение. Этот голос не просто счастливо достался ему, как я считала раньше, — конечно же, он был даром Божьим, но его заботливо растили, над ним работали. Никаким другим образом нельзя было добиться безукоризненных дыхания и дикции. Да, хотя он временами и паясничал, но этот человек рядом со мной, который наконец уселся и задрал перебинтованные ноги, признавал только совершенство.

— Мама хочет, чтобы я избавился от Слигачана, — вдруг сказал он. — Наверняка, она сказала вам.

Она сказала, когда мы мыли посуду.

— Так дольше продолжаться не может, — сказала она и объяснила, что у «Джеймса» бронхит и в Крилли ему всегда было хуже, чем дома в Ланарке. — Этот дом слишком велик — его просто невозможно обогреть. А наш совсем маленький. Мы купили его, когда он уволился. Кроме того, там центральное отопление. Колин хотел установить его здесь, но я бы не вынесла этого беспорядка. — И тут она снова вздохнула и сказала, что ей хотелось бы к ноябрю вернуться с Джеймсом в Ланарк. Ноябрь и февраль были его плохие месяцы. — А теперь еще и школа Йена. Как раз поэтому… — Спохватившись, она замолчала, и я почувствовала, что она, обычно сдержанная, как все шотландцы, немного шокирована такой своей разговорчивостью при первой же встрече.

— Да ладно, я уже столько наговорила, что могу и продолжить. Вы знакомы с Магдой, вдовой моего старшего сына. — Я кивнула. — Может, это глупо с моей стороны, но я все думаю, до чего было бы удобно, если бы они с Колином… Как раз поэтому я и предложила этим летом взять детей на юг. Конечно, из этого ничего не могло получиться, теперь я это вижу. Он ей в какой-то степени нравится, но ей никогда не сойтись с детьми. И все равно Колин не желает и слышать об этом.

Голос Колина вдруг прервал мои мысли.

— Составьте мне компанию, — просительно сказал он, — снимите туфли.

Я разинула рот.

— Зачем?

— Потому что у меня болят ноги.

Псих. Я в отчаянии качнула головой, но одновременно моя рука опустилась и стянула с ног лодочки на высоком каблуке. Мои пальцы с наслаждением распрямились.

— Устраивайтесь, стоянка бесплатная. — Он подвинул свои ноги на табуретке, и мои расположились рядом.

— Так лучше? — заботливо спросила я.

— Да, спасибо. Так гораздо удобнее. — Он откинулся на спинку и совершенно естественным жестом тепло обхватил меня рукой за плечи.

Я знала, что это не было естественно; это было просто частью сна, в котором я жила с того момента, как поезд остановился на станции Крилли, но, как всегда в волшебных снах, мне не хотелось просыпаться. И тут Колин заговорил снова.

— О Дебби, — потерянным голосом сказал он, — помогите мне. Что же мне делать?

— Ну, спорна я скажу, что вам не надо делать, — уверенно отозвалась я. — Две вещи. Вам не надо беспокоиться, и вам не надо сегодня еще больше наказывать свои ноги. Посмотрим, может мне удастся управиться с вами лучше, чем вашей матери.

Вроде до него дошло. Загорелая щека Колина довольно прижалась к моему правому плечу, и мне осталось только разглядывать курчавые темные волосы в дюйме от моего носа. Будь я настолько глупа, чтобы сделать то, что мне хотелось, то я бы погладила ему голову, пригладила волосы, ласково обхватила плечи. Но ведь это должен быть деловой разговор.

Как будто в подтверждение этому Колин опять вернулся к своим заботам.

— Что вы на самом деле думаете об этом месте? Я знаю, что оно запущено. Энн не могла много сделать — видите ли, она была не очень здорова, а меня хватало только на нее и детей. Будь вы на моем месте, вы бы его продали?

— Ни за что, — твердо ответила я. Он любил дом, и ему нравилось жить в Крилли; почему он должен от них отказываться? — У него есть все, что требуется для уютного дома, и я бы его быстро таким и сделала.

— Тогда хотелось бы мне, чтобы вы были на моем месте. — Он сказал это совсем по-детски. — Или я на вашем, или мы оба вместе. — Наступило молчание. — Вы слышали, что я сказал? — спросил он, задирая голову и глядя на меня.

— Да. Вы как будто мои мысли прочли.

Его челюсть забавно отвисла, глаза расширились, он сел прямо.

— Я… прочел?

— Я собиралась вас выручить, — объяснила я. — Я об этом думала и знаю, что вы имеете в виду. Должна сознаться, что сначала это меня шокировало.

— Шокировало? — без всякого выражения повторил он.

— О, пожалуйста, не обижайтесь. Просто я строила довольно радужные планы. — Я в общих чертах рассказала ему о них, включая и колледж за морем.

— И при чем же тут я? — вежливо спросил он. Я заметила, что оживление почти пропало с его лица.

Я поторопилась снова его ободрить.

— Как раз к этому я и подвожу. Немного личный вопрос, но надеюсь, вы не возражаете. — Он покачал головой, как будто загипнотизированный. — Я знаю, что вы уже восемь или девять лет как добились успеха, и может быть…

— С меня достаточно? — с готовностью подхватил он. — Сознаюсь, эта мысль не нова.

— Дайте же мне закончить! — раздраженно сказала я. — Я хотела сказать, что вы уже на вершине. Вы можете немного расслабиться — если не сейчас, то хотя бы через три-четыре года. Так вот это я и собираюсь предложить, если это вас устроит. Три года. Я буду вести хозяйство и заниматься Йеном и Руфью — и вами, когда вы будете здесь. Ваши родители смогут с чистой совестью в январе вернуться в Ланарк. Через три года вы не узнаете этот дом, а близнецам будет около одиннадцати, и они почти весь день будут в школе. А мне еще не будет тридцати, и если, как я собираюсь, я буду держать себя в курсе, то наверняка не успею закиснуть. Очень многие на год-два оставляют преподавание, когда выходят замуж…

— Я все ждал, когда же мы доберемся до этого, — слабым голосом сказал Колин.

— Ну вот и добрались, так что вы об этом думаете? — нетерпеливо спросила я.

— Не слишком много, — разочаровывающе сказал он. — Как я себе это представляю, так через три года, когда мне вот-вот стукнет сорок, меня просто бросят.

— Но не раньше, чем я найду вам другую экономку, — пообещала я. — И тогда это не будет сложно, потому что все будет в полном порядке.

Это подействовало, как удар тока. Колин с грохотом сбросил ноги с табурета и завопил, но не только от боли:

— Экономка! Так вот оно что — вы предлагаете обосноваться здесь в качестве экономки?

— Конечно. А как же еще?

Против ожидания, он ничего не ответил, но плечи его задрожали.

— И вы сказали, что в начале января мои родители могли бы с чистой совестью вернуться в Ланарк? Дебби, милая моя, — вы же их видели!