— Я не печатаю денег, — вздохнул Адам.

Я сказала, что это может оказаться ему вполне по средствам. Он мог попасть в ту категорию домовладельцев, кому дается безвозвратная ссуда.

— Насколько я помню правила о застройке, но я могу узнать подробнее.

— И если повезет, получить ее к следующему Рождеству, — неблагодарно заметил Адам. — Нет, Деб, оставим это. В конце концов, мне одному кухня не так уж и нужна.

Мы снова осмотрели коттедж. Надо признать, что окраска, новые обои и хорошая мебель могли сотворить с ним чудеса даже при маленьких окошках и узкой кухоньке. На стене гостиной было влажное пятно, но протечка не казалась большой. Потребуется хорошая изоляция — обивка крыши и козырьки над окнами и дверьми. Это несложно сделать, и я выложу плиткой пол и стены в кухне.

— Самым хлопотным будет очистить стены и зашпатлевать трещины, — сказала я. — Так что чем раньше я начну, тем лучше. У вас есть лишний ключ?

— Да, конечно. — Адам сунул его мне в руку. — Но не торопитесь, дорогая. Оставьте мне всю тяжелую работу.

Я сказала, чтобы он не говорил глупостей. Ему надо вести дело, а я совершенно свободна. Если я стану дожидаться, то через три или четыре недели, когда мы с мамой вернемся в Лондон, коттедж будет таким же, как сейчас. В конце концов Адам тоже это понял и сдался. И хорошо сделал, потому что следующие три дня он совсем не заглядывал в коттедж.

Я надела старые брюки и рубашку — не хотела бы я предстать в таком виде перед Магдой Камерон! — и потратила всю среду и четверг на отскребывание, ошкуривание и шпатлевку. Дерево я решила покрасить в белый цвет, а стены в пастельные тона, кроме, может быть, спальни, где я склонялась к обоям в цветочек.

Однако в пятницу утром, так как мама была свободна, я не пошла в коттедж. Мы взяли машину и отправились сначала на север к Друстинтону и трехсотлетнему мосту через Фингл, а потом повернули через пустошь на Принстаун — невероятно, но в сплошном тумане с включенными фарами. Возвращались мы через оживленный городок в двух милях от Торкомба, где был магазин Адама. Мы ехали по узкой улице, и я высматривала развилку на Торкуэй и Эксетер, когда мама воскликнула:

— Деб, стой! Вот он!

Нельзя резко останавливаться посреди оживленной улицы, даже у тротуара нельзя, пока не убедишься в отсутствии знака «Стоянка запрещена» или двойной желтой линии. Я слежу за такими вещами. Какие бы ошибки в вождении я ни допускала, они не вызваны — и никогда не вызывались — безответственностью, до самого этого момента, когда я сделала точно так, как она сказала. Слава Богу, за нами никто не ехал.

— Где Адам? — спросила я, все еще красная от смущения, когда остановилась в безопасном месте.

— Вон там, — сказала мама. — Но я не его имела в виду, а его магазин.

Это было одно из самых аккуратных и привлекательных деловых зданий, какие я встречала, черно-белое, с висячей вывеской, на которой было написано «У Баллести». От расцветок твида, выложенного в витринном окне, у меня даже издали захватило дыхание — все яркие и разложенные мастерски, кроваво-оранжевые, золотые, алые, цвета коричневого топаза, ярко-синие, насыщенные лимонные — их одинаково можно было считать и желтыми, и зелеными.

Пятница для большинства магазинов — самый оживленный день, да и постоянное отсутствие Адама на моем фронте работ можно было объяснить только ужасной занятостью, но несмотря на мое ворчание, мама уже открывала дверцу машины.

Однако, когда мы в магазине спросили о нем, молодая продавщица — предположительно Джилл, о которой упоминал Адам, — отрицательно покачала головой:

— К сожалению, его нет. Мистер Баллести не был здесь с понедельника. — Ее интонация давала понять, что ей было не по себе от отсутствия хозяина. Но это было не мое дело.

— Где же он? — спрашивала мама, когда мы поехали дальше. Она взглянула на меня с непонятным выражением. — Ты говоришь, он со вторника не был в коттедже. Можно подумать… — она не договорила. — И миссис Камерон нечасто бывала в отеле.

Верно, что я уже почти убедила себя, что Йен и Руфь мне приснились, но предположить какую-то связь между Адамом и Магдой Камерон — с ума она сошла, что ли? Я уставилась на нее.

— Просто пришло в голову, — торопливо сказала она и, очевидно без связи с предыдущим, добавила позже: — Я знаю, милочка, ты считаешь меня чуть сдвинутой, но ты моя единственная дочь, и я больше всего на свете желаю тебе счастья. Это ведь Адам, верно?

— Да, мы друзья, — коротко сказала я, невольно растроганная.

— Тогда не надо, чтобы он видел тебя только в рабочей одежде.

— Ну, раз я приехала сюда работать да еще и над его коттеджем, — твердо ответила я, — я думаю, ему не на что жаловаться.

После чего я преодолела длинный подъем к «Тор Року» без малейшей заботы о сохранности машины мистера Ли.

Глава четвертая


Субботнее утро было туманным, и как-то не хотелось работать. Мама должна была бы сидеть за конторкой, но мисс Росс, которой она как будто понравилась, предложила, чтобы мама вместо этого поехала с ней и ее мужем в Плимут, отчасти по делу, отчасти для развлечения. Только я успела их проводить, как с лестницы донесся голос.

— Нет, дорогая, не думаю. Ты же знаешь, что тебя будет тошнить, а это так неприятно, верно? — Магда Камерон в белом плаще и клеенчатой ярко-красной высокой шляпе спускалась по лестнице. На ступеньку впереди нее, сохраняя гробовое молчание, шагали Йен и Руфь. На этот раз их можно было отличить друг от друга не по темноволосым торчащим кудрям и не по лицам, а по стеганым плащикам, бледно-розовому и голубому. Я почему-то обрадовалась, когда личико над поднятым голубым воротником обернулось и сверкнуло улыбкой в мою сторону. Владелица розового воротника обернулась не спеша, и улыбка была более медленной, но все же приветственной. Магде было не до меня.

— Меня не будет тошнить, — в тонком голосе Руфи слышалась уверенность.

— Но, дорогая, то же самое ты говорила вчера и позавчера, — с упреком возразила ее мать. — И все равно ты перепачкала всю машину бедному дяде Адаму!

Я застыла на середине лестницы, как громом пораженная. Неужели мама все же была права, неужели, пока я как негр трудилась в коттедже, Адам отправлялся на прогулки с женой и детьми Колина Камерона? Но если я могла верить своим ушам, именно это и происходило. Ошеломленная, я прошла по коридору в свою комнату.

— Так неправильно, — сказала как раз выходившая из комнаты горничная. Она была одной из тех, кто вместе со мной участвовал в розыске в понедельник, мне запомнился ее голос, мягко произносивший согласные. — Если она не хочет брать девчушку с собой кататься, то и сама должна бы сидеть дома. И если бы она не распространялась, что ее будет тошнить, так небось ничего бы и не случилось. Так неправильно, уезжать и оставлять се здесь. Совсем неправильно.

Я сама сочла это чудовищным, и, не говоря уж о тошноте, много долгих поездок — это не отдых для детей. Что толку тогда с расстилавшейся от самого порога природы?

Через час я заметила, что туман рассеивается. Если придерживаться дорожек, то до ленча можно успеть прогуляться. Пятью минутами позже я обвязала голову шарфом, накинула свой светлый шинельного покроя плащ и вышла на улицу.

Двери отеля выходили прямо на пустошь. Рядом на белой загородке с довольно мрачным видом сидела маленькая фигурка в бледно-розовом плаще. В холле я видела пожилую пару, которая вроде бы взялась присмотреть за ней. В приятной духоте запотевших окон, центрального отопления и табачного дыма они клевали носом над своими газетами.

— Хелло, Руфь, — остановилась я, — так ты добралась только досюда?

Она кивнула молча, как всегда.

— Скажи мне кое-что, — попробовала я ее расшевелить, — ты со всеми не разговариваешь или только со мной?

Ее глаза округлились. Они были не его цвета, но сейчас это ничего не значило. На меня смотрели странно насмешливые глаза Колина Камерона.

— Видишь ли, сегодня моя мама тоже уехала, и мне не с кем поговорить, — небрежным тоном сказала я. — Так что мы могли бы поболтать друг с другом — вот разве что я тебе не нравлюсь.

Просто удивительно было видеть, как выражение лица ее отца расплывалось по физиономии: брови вздернулись, рот приоткрылся и стал казаться больше, в каждой черточке было видно негодующее отрицание.

— Да нет же! — завопила она, чуть не падая с загородки. — Вы мне нравитесь, очень даже.

Это была такая полная и громкая победа, что я была ошеломлена. Громкая — тут я вдруг задумалась. Конечно, я мало слышала, как разговаривает Руфь, но я слышала Йена. Очень по-шотландски. Я задумалась, откуда это взялось. И ноги, обвившие столбики загородки — тоже было над чем подумать… круглые крепкие коленки… мне нечего стыдиться, мне нравятся мальчишеские коленки, когда они чистые… мальчишеские коленки …

— Большое спасибо, Йен, — подчеркнула я последнее слово. — А где же Руфь?

Вопрос как будто удивил его.

— Она поехала в Эксетер.

— С мамой и дядей Адамом?

Он так же смущенно помолчал, как и той ночью, когда я говорила о том, как мама возьмет их купаться. Потом он сказал:

— Да.

— Но я думала, что это ее тошнит в машине? — допытывалась я.

Йен снял руки с загородки и повернул их ладонями кверху, типично по-гэлльски пожав плечами. Его отец сделал такой же обескураженный жест во время своей болтовни с ведущим в «Галерее». Не удержавшись, я рассмеялась. И тут я вспомнила заявление Адама, что Руфь была заводилой, а Йен — просто статистом. Теперь я долго и серьезно разглядывала сидевшего передо мной статиста.

— А если мы вернемся в отель и спросим мистера и миссис Хендерсон, можно ли тебе пойти со мной прогуляться?

На маленьком лице расплылась улыбка, знакомая по обложкам пластинок. И она просто согревала душу.

Однако я старалась не видеть этой улыбки, пока спрашивала у миссис Хендерсон разрешения взять «Руфь» на прогулку, а «Руфь» стоял подобно ждущему ангелу, задумчиво почесывая ногу об ногу.

— Только поаккуратнее с твоим хорошеньким плащиком, милочка, ладно? — предупредила миссис Хендерсон.

Дождь перестал. Кучевые облака неслись вдоль долины к Тейнмауту, так что теперь стали видны скалистые пики на вершине холма, а постепенно становились различимы и животные. На склоне на фоне неба рисовались пони, а овцы по двое жались вдоль края дороги.

— Шотландские черномордые, — понимающе сказал Йен. А я и понятия не имела. — У моего дяди Лочана таких двести или вроде того, — продолжал Йен. Он глянул на меня, пораженный внезапной мыслью. — А вас-то как зовут?

— Меня зовут Дебора, — покорно ответила я. — Дебора Белл.

— Дебора? — Он выговорил это не совсем так, как его отец, а медленно, с вопросительной интонацией и ударением на первом слоге. — Длинное имя, да?

— Лентяи иногда говорят Деб.

Он ухмыльнулся.

— Хотите знать, как меня зовут? — Когда я кивнула, он внушительно продекламировал: — Йен Гордон Чарльз Камерон.

— И тебе сколько — шесть?

— Шесть и почти три четверти, — поправил он. — Мне будет семь двадцать пятого ноября, и мне подарят велосипед и футбольный мяч и боксерские перчатки. — Он остановился посмотреть на коричневого пони, который сидел в папоротниках и вдруг встал, чтобы почесать морду о спину своего приятеля. Я заметила этот взгляд и перестала думать о том, как типично для людей в шоу-бизнесе обещать детям кучу дорогих подарков и в то же время оставлять их на попечение незнакомых людей, когда их родителям так удобно. Взгляд не был таким решительным, как голос; скорее, он был трогательно неуверенным.

Тут же этот взгляд заметил остатки старого гранитного тракта, по которому сто пятьдесят лет назад камни из каменоломни доставлялись в долину. Параллельные линии каменных блоков, местами разломанных и местами почти погруженных в почву, все еще тянулись через пустошь.

— По ним можно ходить, видите? — крикнул он, тут же демонстрируя. — Пройдем?

Я решила, что это может быть уловка на случай, если я собиралась предложить подойти к пони поближе, и довольно холодно сказала:

— Ладно, если тебе так хочется. — Скакать с камня на камень — не совсем подходящее занятие для наставницы учителей.

Но против Йена Камерона трудно было устоять, и хоть часть обаяния он, несомненно, позаимствовал от отца, все же его собственного было очень много. Вскоре я перепрыгивала по камням вслед дурацкому розовому плащику так же оживленно, как и его владелец. Оказалось, что для оживления был еще один повод, но это выяснилось, когда мы вернулись в отель.