Я смотрела, как они трудятся, но к ним не присоединилась. Мы давно уже пересекли черту, когда пытались почиститься. Вместо этого я растянулась на камне, чтобы самой прожариться на солнце. Попозже я, может, пойду наберу полевых цветов, засушу несколько в моем дневнике – кастилею, дикий бальзамин, кореопсис – и попытаюсь опознать еще какие-нибудь при помощи брошюры, которую одолжил мне Мэйсон. Возможно, помогу Уинди собирать одуванчики и клейтонии для салата к праздничному ужину. Могу покричать «Ура!» парням, когда они принесут три (больше Беккет ловить не позволил) рыбины, чтобы зажарить на ужин.

Но утром мне хотелось одного – решительно ничего не делать. Я практически таяла на нагретом солнцем камне. Резня резней, но сегодня под теплым солнышком это место было как раз таким, как я всегда представляла себе рай: солнечный свет, полевые цветы, луг… и воздух, прозрачный, как вода, и столь же живительный. И, как бы странно это ни звучало, именно тут я чувствовала невероятную близость к моему потерянному брату – точно почему-то была с ним совсем рядом. Нетрудно было представить себе его на этом лугу. Я видела его, восьмилетнего, с узловатыми коленками, в красных кедах, видела, как он несется вприпрыжку по высокой траве или сбегает на берег, посмотреть, чем заняты крутые парни. Ему бы тут понравилось. Он почти и был здесь, просто вне поля зрения. Если напрячь воображение, он и правда был здесь…

При этой мысли на глаза мне навернулись слезы. Но все было в порядке. Слишком красиво кругом, слишком безмятежно, чтобы по-настоящему горевать. Никогда раньше я не испытывала настоящей безмятежности, но здесь, под ласковым солнцем, какой у меня был выбор? Мне дарованы день отдыха, легкий ветерок, и я так размякла на камне, словно у меня вообще костей не было. А это напомнило мне стишок, который я любила читать моим первоклашкам – «Балладу о курице без костей». Я улыбнулась воспоминанию, и вдруг меня осенило: отныне, всякий раз читая его, я буду вспоминать этот день, это расслабленное мгновение на большом камне, и по этой причине воспоминание никогда меня не оставит. Ну правда же, у меня не было выбора, только быть счастливой.

И тут ко мне присоединились девочки. Уно, Доси и Камбуз.

Они покончили с постирушкой и устроились на моем камне погреться и обсохнуть.

– Слушай, Гоп-Стоп, – подала голос Доси, – ты выглядишь совсем вымотанной.

Я и была. В хорошем смысле.

– Ага, – согласилась я. – Загнали и в стойло поставили, не почистив.

Они в картинных позах разлеглись вокруг меня на камне, чтобы по моему примеру пожариться на солнце, и так приятно было, что они тут. За прошлый год я так привыкла быть одна, что все еще испытывала шок, оказываясь в обществе. Я была рада компании.

Поначалу они трепались о приятных вещах: о печенье, которое мы собираемся не печь, а жарить прямо в костре, о том, как лучше всего размять натруженное подколенное сухожилие, об «Эм-энд-эмс», которые Уно потеряла, а теперь нашла у себя в рюкзачке. Я с удовольствием слушала их и ловила себя на том, что думаю о них как о чирикающих пичужках. Это меня удивило, но я против воли решила, что рядом с ними весело. Пока Камбуз не сказала:

– А давайте планировать свадьбу.

– Мы думаем, им ее тут надо сыграть, – подала голос Уно.

– Кому? – спросила я, не открывая глаза.

– Джей-Догу и Сердцеедке, – ответили они хором.

Я что, только что чувствовала себя безмятежно? Я села.

– Мы думаем, им надо пожениться на этом лугу, – сказала Уно.

– Ведь это то место, – закончила за нее Доси, – где они обручатся.

Я потрясла головой:

– О чем вы говорите?

– Знаю из хорошего источника, – сказала Уно, – что Джей-Дог собирается здесь предложить руку и сердце Сердцеедке. Сегодня вечером. Во время вечеринки в честь летнего солнцестояния. На этом лугу.

Но это же мой луг! Мой и Нейтана. Я была счастлива здесь, черт возьми, – эдак целых пять минут.

– Будьте так добры, давайте называть всех настоящими именами, – сказала я.

– Это будет буддистская церемония, – не унималась Уно, – потому что Сердцеедка практикует буддизм.

– А что такое буддизм? – спросила Камбуз.

Да не может быть, чтобы кто-то такого не знал!

– Древняя религия американских индейцев, – авторитетно ответила Уно.

Ну вот! Уже двое невежд!

Я покачала головой:

– Никаких обручений сегодня не будет. Это просто совершенно не к месту.

– Уж поверь мне, – возразила Уно. – Я никогда не ошибаюсь.

Она серьезно так про себя думает?

– По части буддизма ты чертовски ошибаешься, – сказала я.

– Ладно, – пожала плечами она. – Но только не в любви.

– Да они каждую ночь спят, друг к другу прижавшись, – вставила Доси.

«Они же в разных «палаточных группах»!» – хотелось возразить мне, но вслух я спросила только:

– И где же вы, детишки, такого нахватались?

– Я своих источников не раскрываю, – парировала Доси.

На меня накатила сумасшедшая паника, которую я не могла объяснить.

– Во-первых, им еще учиться и учиться, а во‐вторых, они всего неделю как знакомы.

– На самом деле две, – возразила Уно. – Считая до сегодняшнего дня, две недели.

– Иногда просто знаешь, и всё, – подтвердила Доси.

– Ты что, не слышала про любовь с первого взгляда? – возмутилась Камбуз.

– От нас ото всех слишком воняет, чтобы в нас кто-то мог влюбиться, – заявила я. – Они даже белья не меняли с тех пор, как познакомились.

– Бэээ, – сказала Доси, приоткрывая глаза, чтобы прищуриться.

– Никто не обручается через неделю после знакомства, – настаивала я.

– Две недели.

– Вообще-то, мои родители так сделали, – внесла свою лепту Камбуз, подняв руку, точно в школе.

– Когда что-то верно, то верно, – сказала Уно.

– От судьбы не уйдешь, – согласилась Доси.

Сделав глубокий вдох, я подняла руки, делая знак «стоп», и сказала:

– О’кей.

Я не могла помешать им планировать свадьбу, но мне необязательно было оставаться и слушать. Встав, я сделала вид, будто тянусь.

– Развлекайтесь. Я пойду пройдусь.

– Не хочешь поучаствовать в мозговом штурме? – спросила Доси.

– Может, поработаю над проектом свадебного букета из полевых цветов.

– Потрясно! – выдохнула Доси, и я кивнула, точно в знак согласия.

Уходя с края луга, моего луга, я на секунду задержалась, чтобы взять себя в руки. Это же чушь! В буквальном смысле чушь. Пять минут безмятежности? Это все, что я получила? Проблеск небес, который затем превратился в свадебный ад, полный любви с первого взгляда? От меня не укрылась ирония, что сам факт моего тут пребывания лишает меня безмятежности, за которой я сюда пришла. И единственные два человека, с кем я могла бы поговорить о том, как я несчастна, как раз те двое, что делают меня несчастной.

Довольно долго я делала вид, будто собираю цветы, потом спустилась на берег речушки, чтобы по нему выйти назад к лагерю. Я решила, что попрошу у Уинди почитать ее книгу про счастье. Но добравшись в лагерь, заметила Джей-Дога и Сердцеедку: они сидели по-турецки, соприкасаясь коленями и закрыв глаза в медитации, пока Уинди учила Джейка искусству буддизма американских индейцев. В преддверии надвигающегося бракосочетания.

Соприкасаясь коленями. Вот так я сидела с Джейком!

О, боже… Я явно схожу с ума.

Тут я увидела поблизости Беккета и нездорово ему обрадовалась.

– Эй, Босс, – сказала я, поворачивая в его сторону. – Дай мне какое-нибудь задание.

Он поднял глаза:

– Любое?

Я кивнула:

– Любое.

Поэтому он позволил мне провести инвентаризацию и перепаковать аптечку первой помощи, рассортировать и переложить пакеты с едой, заштопать порванный брезент, помочь вытащить занозу из большого пальца на правой руке.

– Мне нравится твой сегодняшний настрой, Гоп-Стоп, – сказал вдруг Беккет. – Поведение, достойное Сертификата.

Противно признавать, как воодушевили меня эти слова, но что было, то было.

– Что дальше? – спросила я.

Беккет пососал большой палец.

– Пойди набери одуванчиков для салата на вечер. – Он жестом указал на луг. Потом поглядел в противоположную сторону. – Я бы послал тебя за ягодами, но не хочу мешать голубкам.

Три хорошие вещи. Есть сегодня три хорошие вещи? А ведь, в сущности, при всем моем дурном настроении я могла назвать гораздо больше трех. С легкостью. Я проснулась под синим непромокаемым брезентом под журчанье бегущего ручья. Я сварила замечательный утренний кофе, пусть даже так утверждаю только я сама. У меня было целое утро, полное свободы. Я отдохнула. Я с упоением ящерицы понежилась под солнышком на горячем камне. Меня омывали сотни ветерков. Я постояла среди полевых цветов. Я видела облако в форме сердца. Я помогла Беккету извлечь занозу. И я в буквальном смысле увидела мельком рай – и почувствовала близость человека, по которому скучала больше всего на свете, близость такую, какой не чувствовала годами.

В общем и целом удивительный день. Пусть даже в настоящий момент я чувствовала себя немного несчастной.

Продвигаясь по полю и взаправду собирая одуванчики (а не понарошку – дикие цветочки), я пыталась составить план, как стать менее несчастной. В начале похода мне хотелось стать такой крутой и черствой, чтобы меня ничего не задевало, а вышло как раз наоборот: я круглые сутки купаюсь в сплошных эмоциях. Ну, может, это не так уж и плохо, ведь теперь я хотя бы отупения не испытываю. И сердце у меня разбито не из-за Майка, а из-за Джейка, что тоже казалось прогрессом – уж, конечно, прийти в себя после парня (даже не парня, а так, непонятно кого, с кем я даже не занялась сексом хотя бы раз) будет проще, чем после полноправного мужа, с которым я прожила шесть лет. Так, во всяком случае, казалось. «Будь храброй», – напутствовал меня Хью. А Уинди сказала: «Счастье больше связано со способностью ценить, чем с приобретением или наличием чего-то». Может, не иметь то, чего я хочу, заставит меня ценить то, что я взаправду имею. Это казалось хотя бы выполнимым. Надо только попробовать. Сама попытка, решила я для себя, может считаться проявлением храбрости.

Поэтому, набрав одуванчиков, я вернулась под растянутый брезент, чтобы немного подремать, а когда проснулась, день уже перевалил за середину и начали готовить ужин. Ради вечеринки все «палаточные группы» объединили плиты. Уинди насыпала всем в бутылки для воды порошковый фруктовый пунш и называла его мохито. Кто-то собрал ежевику и добавил в салат из одуванчиков. Вегас поразил всех, сварганив очень вкусную заправку из дижонской горчицы и сухого молока. Три рыбины почистили и замариновали в сухом орегано и смеси перца с чесноком, и Печенька жарила их на гриле с упоением заправского шеф-повара.

Я протерла глаза, затянула волосы в хвост, почистила зубы и направилась к остальным.

Я найду способ получить удовольствие от праздника, я заслужила право получить от него удовольствие. Я не позволю каким-то там предложениям руки и сердца вогнать меня в депрессию. В жизни есть нечто большее, чем то, кто на ком женится. «Счастье больше связано со способностью ценить, чем с приобретением или наличием чего-то». Когда Уинди в первый раз это говорила, я не поняла, но сейчас это казалось вполне логичным. Я разработала стратегию. Сначала я сосредоточусь на еде и получу огромное удовольствие от каждого куска. Я сяду рядом с Беккетом, к которому я даже начала проникаться приязнью. Я от всего сердца приму участие в любом дурацком ритуале, какой он нам навяжет. Я полностью отдамся происходящему, не сдерживаясь, буду впитывать все мгновения. Если будут петь, я тоже спою. Если будут танцевать, я тоже станцую. Я насыщу мой мозг таким избытком благодарности за самую малую радость вокруг, что у меня не останется места для ревности, одиночества или горя. И если Джей-Дог действительно предложит руку и сердце Сердцеедке всего через две недели после знакомства – и через две недели и день после нашей почти ночи в мотеле, я буду слишком объята счастьем, чтобы расстроиться.

* * *

От запаха готовящейся рыбы текли слюнки, а на вкус она оказалась еще лучше. Я гладила языком каждый кусочек, упиваясь привкусом дымка. Когда Джейк подошел со своим ужином и сел рядом со мной, я вскочила и пересела к Беккету. Джейк слегка нахмурился, словно говоря: «А вот это дико», – но мое место тут же заняла Уинди, и все позабылось. За едой все поднимали тосты за ловивших рыбу и благодарили саму рыбу. А я еще вознесла безмолвную хвалу за существование на свете сливочного масла и за то, что оно не прогоркло в долгом походе.

Мы ели все вместе, сидя большим кругом вокруг плит, заменявших лагерный костер. Мы пели похабные песни. Оказалось, Вегас, когда учился в колледже в Мемфисе, был барабанщиком и теперь подначил прихвостней Мейсона тарабанить мелодии «Ран ДМС» камнями и палками. С появлением музыки детишки стали танцевать. Каким-то образом они умудрились захмелеть от лимонада или, может, от усталости или просто от счастья. Я старательно отводила взгляд от Джейка и Уинди, сидевших бок о бок. Камбуз оказалась отличной певицей и поразила всех песней под названием «Мачта Купидона», которой все до единого стали подпевать, а я никогда даже прежде не слышала. Судя по ритму, это была какая-то разновидность мельбурнского клубного танца, к которой прилагался собственный танец змейкой, и ребятишки вскочили, чтобы выстроиться друг за другом.