– Доктор обещал подойти и объяснить, что к чему, – сказала Фрида.

– Не волнуйся, Борька жив. Просто не совсем здоров. Доктор сейчас в палате, говорит с Клавой и Ангелиной.

– Я пойду туда, – сказал Алекс.

Он направился к палате. Фрида, Макс и Маня двинулись за ним, но доктор уже выходил в коридор, сопровождаемый громким ревом Клавы и криками Ангелины Квадриговны. Бывшие жена и теща Алекса встали в дверях борькиной палаты и в голос ревели.

– Я отец. Что произошло? – спросил Алекс у доктора.

Доктор слегка поморщился от бабского воя.

– Ваш сын жив. Но у него проявилась аллергия на наркоз. Порок сердца оказался сложнее, чем мы могли увидеть на УЗИ. Мы устранили все дефекты сердца. Операция была непростой. Ситуация осложнилась легочной инфекцией.

– Откуда легочная инфекция?

– Он вчера покашливал, как сообщила дежурная медсестра, – сказал доктор. – Но мы решили не откладывать операцию, поскольку, как Вы помните, утром у мальчика был тяжелый приступ. Легочная инфекция находится в начальной стадии. Самое тяжелое – это последствия аллергии на наркоз. Сердце бьется неритмично. Реаниматологи борются за его жизнь.

Алекс сел на пол и закрыл лицо руками. Боль, которая рвалась из его груди, была такой сильной, что он с трудом дышал. Фрида села рядом с ним на пол и обняла.

– Мы сделаем все возможное, – сказал доктор. – Держитесь. Все не так уж плохо.

Доктор быстрым шагом ушел в ординаторскую. Клава и Ангелина Квадриговна, которые на время притихли, слушая слова доктора, снова завыли в голос. Бабский вой – страшный звук, символ отчаяния и бессилия. Но Алекса этот вой каким-то образом вытолкнул из эмоциональной пропасти.

Нередко, оказавшись в очень плохой ситуации, и видя, что кто-то находится в еще худшей, мы начинаем чувствовать себя обнадеженными, ибо знаем, что Бог не до конца лишил нас своей благодати, своего внимания и участия. Пока еще не до конца.

– Это ты виноват! – закричала Клава, глядя на поднимающегося с пола Алекса. – Ты вместо того, чтобы ходить по блядям, должен был здесь, в больнице, договариваться с врачами. Тогда бы они внимательнее отнеслись к нашему сыну!

– Это не поможет, – сказал Алекс, глядя ей в глаза.

– Что не поможет?! Чему не поможет?!

– Твой крик ничему не поможет, – сказал Алекс спокойно, и в его голосе, казалось, совсем не было интонаций.

Фрида бросила на Клаву красноречивый взгляд. Алекс повернулся спиной к Клаве и Ангелине Квадриговне, крепко обнял Фриду, потом подошел к Максу и Мане. Он ощущал в себе странную пустоту и холодность. Как будто все его чувства в один миг умерли. Макс обнял Алекса. Глаза у Алекса блестели, как будто были покрыты масляной пленкой. Макс подумал, что это слезы придают блеск глазам. Потом, все так же крепко обнимая Фриду, Алекс пошел к выходу, мимо Клавы и Ангелины, даже не удостоив их взглядом. Алекс и Фрида, обнимаясь, спустились по лестнице. Алекс шел вперед, но Фрида чувствовала, что он передвигал ноги машинально. И она поддерживала его в меру своих женских сил.

– Что ты будешь делать? – спросила она, когда они вышли на холодный воздух.

– Молиться… и ставить все точки над «ё», – ответил Алекс.

– Клава рассказала мне про твою первую семью, – сказала Фрида.

– Очередные выдумки? – спросил Алекс.

– С чего ей лгать об этом?

– Ас чего лгать об этом мне?

– Ты мужчина. Мужчины часто скрывают своих старших детей.

– Я ничего не скрываю.

– Клава предупредила меня, что ты молчишь и лжешь, а потом женщина, живущая рядом с тобой, чувствует себя дурой. И знаешь, Алекс, я уже начинаю ей верить.

Алекс взглянул ей в глаза. Он был ошарашен.

– Фрида, у меня нет никакой первой семьи. И никаких старших детей.

– То есть то, что твоему старшему сыну восемнадцать лет, это все выдумки Клавы?

– Да! Это все выдумки Клавы!

– Значит, меня ты тоже будешь обманывать?! – вспылила Фрида.

– Знаешь, мне так жаль! Между нами возникло настоящее светлое большое чувство. И если ты сейчас не поверишь мне, я могу потерять тебя. Ты делаешь мне больно в тот самый момент, когда мне казалось, что больнее уже быть не может!

Алекс повернулся и быстро пошел к своей машине.

– Алекс, куда ты?

– Я буду ждать, пока ты мне поверишь!

– Алекс, я тебя никуда не отпущу.

– Фрида. Я очень люблю тебя. Но я должен сделать то, что считаю нужным. Иначе мне не спасти сына.

– Алекс… Вернись! Или между нами все кончено!

– Я знаю, что ты меня любишь, Фрида. Просто ты все еще не можешь верить мне. А веришь моей безумной жене, которая сочинила все мои любовные похождения, и развелась со мной, потому что поверила своим фантазиям.

– Мне уже два человека сказали, что ты лжец. Как я могу тебе верить? Как дура?

– Ты не дура. Ты прекрасная, умная, добрая, великолепная женщина.

– Алекс! Немедленно скажи мне правду!

Алекс сел в свой автомобиль и, круто развернувшись, выехал со стоянки.

14

Макс и Манечка, оставшись одни, зашли в ординаторскую. Доктор, который делал операцию, сидел за столом и что-то писал в истории болезни.

– Можем ли мы чем-то помочь мальчику? – спросил Макс. – Какие-то лекарства, что угодно…

– Нет, – доктор поднял на них взгляд, в котором читалось искреннее сочувствие. – Мы сделали все необходимое. Я должен сказать Вам, что такая реакция на наркоз бывает в одном случае из двадцати тысяч. Мы заметили аллергию сразу, поэтому мальчик еще жив. Но сейчас сделать ничего нельзя. Остается только ждать.

– Если потребуется хоть что-нибудь, пожалуйста, позвоните.

Доктор кивнул. Макс оставил на столе доктора визитку, и они с Манечкой направились к выходу. Мимо Клавы и Ангелины, которые стояли в коридоре, обнявшись, и плакали, они прошли молча. Макс, который сам перенес страшную потерю, прекрасно понимал состояние Алекса и состояние этих женщин. Лучше всего он понимал, что слова сочувствия сейчас помочь не могут. Вообще ничто не может сейчас помочь.

– Сколько времени? – спросила Манечка, когда они вышли на улицу.

– Уже пятый час.

– Не поеду на работу.

– Давай тогда поедем куда-нибудь, – сказал Макс. – Туда, где больше жизни.

Майская погода, казалось, решила вспомнить мартовские холода. Пока они дошли до машины, руки Манечки покрылись мурашками и покраснели.

– Садись за руль, – сказала Манечка. – Хочу, чтобы мой любимый покатал меня. А потом нам будет что отметить в каком-нибудь ресторанчике.

– Ладно, – сказал Макс. – Попробую.

Он сел за руль, настроил под себя водительское сидение и зеркала, завел машину. Манечка пристегнулась ремнем безопасности, Макс последовал ее примеру. Он неуверенно нажал тормоз, поставил рычаг коробки передач в положение «D», отпустил тормоз. Машина плавно покатилась вперед. Макс вырулил со стоянки, выехал за ворота больницы и осторожно влился в поток машин.

– Куда поедем? – спросил он.

– Решай ты. Ты же мужчина. А я с тобой поеду куда угодно.

У Макса было странное ощущение. Он вел машину, как бы вспоминая как это делается. С каким-то равнодушным удивлением он отметил, что у него полностью исчез страх перед вождением, который преследовал его все эти три года.

– Я знаю, куда тебя повезти, – сказал он.

Макс выбрал маленький ресторанчик около театра музыкальной комедии. Когда они вышли из автомобиля, Манечка повисла у него на шее.

– Ты прекрасный водитель. Почему ты сомневался?

– Не знаю. Теперь я и сам не понимаю почему, – улыбнулся Макс.

– Сегодня обязательно должно было случиться и что-то хорошее. И я очень надеюсь, что Борька выкарабкается.

– Я уверен, что так и будет. Сердце ему починили. Врачи сделают все необходимое. Может быть, восстановление после операции затянется. Но он будет жить. Я уверен в этом.

Они вошли в ресторанчик. Тихая музыка. Свободный столик в углу. Приветливая улыбка официантки. Макс провел Манечку между столиками и усадил на удобный стул.

– Сейчас мы покушаем. А потом война план покажет, – сказал он.

* * *

Фрида сидела в своей машине, и смотрела, как Алекс выезжает из больничных ворот. Она включила радио, нашла музыку, потом переключилась на новости, на рекламу, вернулась на музыку, посмотрела на часы. Наконец, она приняла решение, достала сотовый телефон и набрала номер.

– Виктор? Это Фрида. Я хочу увидеться… Хорошо. Через час буду.

Она, не спеша, тронулась с места и выехала за ворота.

Алекс точно не знал, куда он едет. Первая мысль – помолиться – все еще казалась ему привлекательной. Конечно, Алекс не верил, что молитва может помочь. Его критичный ум полагал, что у Бога достаточно своих дел, и человек только под влиянием огромной гордыни может искренне верить в то, что он, маленькая песчинка в бесконечном Универсуме, достоин внимания Создателя, и что Создатель может услышать его слабый голос и исполнить то, о чем просит его человек. И все же, поскольку молитва была единственным средством привлечь в ситуацию высшие силы, неподконтрольные человеческому разуму, мысль о ней оставалась для Алекса притягательной.

Еврейская семья, в которой он вырос в Советском Союзе, изо всех сил старалась забыть свои культурные и религиозные корни, поэтому они крестили своих детей в православие. В последние годы, когда быть иудеем снова стало престижно и почетно, Алекс подумывал принять иудаизм, но его критичный мятежный ум никак не мог смиренно вместить в себя многочисленные религиозные догмы, правила и запреты.

Алекс неоднократно в беседах с верующими иудеями издевался над Библией, находя в ней весьма забавные противоречия. Например, рассматривая цитату «И был вечер, и было утро: день второй», Алекс язвительно замечал, что никакого утра и вечера быть не могло, поскольку светила были созданы только в третий день. Да и само понятие «день» может быть поставлено под сомнение, ведь не было еще Луны и Солнца. Какой же день? И собеседники либо пытались объяснить столь явный ляп аллегориями и метафорами, либо застенчиво умолкали, либо называли Алекса сатанистом, поскольку раз не может он просто поверить в то, во что слепо веруют миллионы людей, значит, на это есть особые причины.

Алекс направился в ту церковь, где недавно говорил с отцом Александром. Внутри уже не было верующих, но двери храма были все еще открыты. Алекс вошел. У входа за прилавком клевала носом женщина, торгующая свечками, иконками и крестиками. Рядом с ней располагалось напечатанное на принтере объявление, в котором говорилось, что свечи, купленные не в храме, не являются жертвой, угодной Богу, а рядом другое, в котором значилось: «Иноверцы, самоубийцы, атеисты и экстрасенсы в храме не отпеваются, панихиды по ним не служатся, молитвы за них не возносятся». За амвоном Алекс рассмотрел священника. Алекс прошел вглубь храма, узнал отца Александра.

– Батюшка, благословите, – произнес он ритуальную фразу, подходя к священнику, кланяясь и целуя ему руку.

– А, это Вы, сын мой. Господь благословит.

– Я приезжал к Вам недавно.

– Я помню. Как Ваш сын?

– Операция прошла не очень хорошо. Он на грани жизни и смерти.

– Чем я могу помочь, сын мой?

– Помолитесь со мной, батюшка. О его здравии.

Эта нестандартная просьба вырвалась из уст Алекса сама. Но прозвучала она так, как будто бы именно с этой мыслью он сюда и приехал.

– Я помолюсь с тобой, – ответил отец Александр. – Как зовут сына?

– Борька… Борис.

– Получил ли Борис крещение в православной церкви? – спросил священник.

– Нет, батюшка. Борис некрещеный.

– Тогда по церковным правилам я не могу молиться за него, – сказал отец Александр. – Я могу помолиться только за Вас.

Они подошли к иконе святой Богородицы, и оба встали на колени.

– Во имя отца и сына и святаго духа, – сказал священник, – матерь божия, обрати свой взор на страждущего отца, и дай ему утешение и надежду на скорое выздоровление его сына Бориса.

– Во имя отца и сына и святаго духа, – сказал Алекс. – Матерь божия, дай моему сыну здоровья, соверши чудо, сделай так, чтобы он стал здоров. Прошу тебя кровью моего сердца!

– Аминь, – сказал отец Александр. – Вы бы все-таки крестили мальчика.

Алекс вспомнил объявление про иноверцев и атеистов, висящее у входа. И вдруг почувствовал как будто бы толчок в центре живота.

– Похоже, батюшка, вы тут ересь практикуете, – сказал он.

– Помилуй тебя Бог! – испуганно сказал священник.

– Бог создал всех людей, батюшка. И всех любит. Даже тех, кто называет себя атеистом и относит себя к другой вере. Адам и Ева не были православными, между прочим. Если Вы сомневаетесь во всемогуществе Бога, и допускаете, что не по его воле возникли атеизм или другие религии, Вы еретик. Если Вы отказываете человеку в благословении и молитве только на том основании, что он не является православным христианином, Вы еретик. Отправляйтесь-ка Вы, батюшка в Ад со своей псевдорелигией!