— Пройдет время. Поверьте, я знаю, что говорю. Вы так молоды. Вы уедете отсюда… по крайней мере, я предполагаю, что вы так сделаете… Вы же не останетесь сидеть здесь взаперти, не правда ли?

— Я еще не знаю, что буду делать. Еще не думала об этом.

— Ну конечно же, еще не думали. Я просто говорю, что у вас впереди вся жизнь. Через несколько лет все это покажется вам ужасным сном.

— Есть кошмары, которые нельзя забыть.

— Ах, послушайте, вы не должны так болезненно реагировать. Трагедия только что произошла — и это давит на вас. Завтра вам будет немного лучше, и так с каждым днем.

— Вы забываете, что я потеряла мужа.

— Я понимаю, но… — Он улыбнулся и взял меня за руку выше локтя.

— Если я могу хоть чем-то помочь вам…

— Благодарю вас, доктор Смит. Я не забуду вашей доброты.

Мы вернулись в поместье и в молчании шли вдоль лужаек перед домом. Когда мы приблизились к дому, я посмотрела вверх на балкон и представила, как это могло случиться… Вот Габриел сидит у моей постели, обсуждая наше путешествие, заставляет меня выпить теплого молока, и потом, когда я уснула, он тихо выходит на балкон и падает вниз. Я поежилась: «Нет, я не верю в это. Не могу поверить!»

Я и не заметила, что говорю это вслух, пока доктор Смит не прервал меня:

— Вы не хотите поверить. Иногда это почти одно и то же. Не беспокойтесь, миссис Рокуэлл. Я надеюсь, что вы будете относиться ко мне не просто как к семейному доктору. Многолетняя дружба связывает меня с семьей Рокуэллов, а вы теперь — член этой семьи. Так что, пожалуйста, если вам понадобится мой совет — в любое время буду рад помочь вам.

Я едва слушала его. Мне казалось, что лица бесов светятся радостью, а лики ангелов — печальны.

Когда я вошла в дом, то почувствовала себя одинокой и несчастной.

— А Фрайди все еще нет, — спохватившись, заметила я.

Доктор выглядел озадаченным. И тогда я вспомнила, что он, должно быть, и не слышал о пропаже собаки. После всего, что случилось, кому пришло бы в голову рассказать ему об этом?

— Я должна найти ее.

Мы расстались, и я поспешила в комнату слуг справиться, не видел ли кто Фрайди. Но никто ее не видел. Я шла по дому и звала ее.

Ответа не было.

Итак, я потеряла Габриела и Фрайди… обоих сразу.


Решение, вынесенное следствием, гласило, что Габриел покончил с собой в состоянии временного помешательства, хотя я и настаивала, что накануне мы планировали поехать в Грецию. Доктор Смит пояснил, что у Габриела было слабое сердце и это угнетало его. По его мнению, после женитьбы Габриел полностью осознал всю немощь своего здоровья и последовавшая вслед за этим депрессия заставила его поступить таким образом.

Эту причину посчитали достаточной, и решение было вынесено без колебаний. Я присутствовала на следствии, хотя доктор Смит и отговаривал меня.

— Вы только еще больше расстроитесь, — говорил он. Рут поддерживала его. Но быстро оправившись от удара, я почувствовала, что к моей печали примешивается обида. Я все время спрашивала себя, почему они все так уверены, что Габриел покончил с собой?

Ответ я нашла сама. Отчего еще он мог погибнуть? Было ли это случайно? Я все время старалась представить себе, как это могло произойти. Возможно, он слишком низко перегнулся через перила и упал? Ведь может быть так?

Да, может быть. Это было для меня единственно разумным объяснением.

Вновь и вновь я в деталях воспроизводила эту картину. Что, если он вышел на балкон, как обычно, и вдруг что-то внизу привлекло его внимание. Фрайди! Я лихорадочно продолжала рассуждать. Что, если внизу появилась Фрайди и он стал звать ее и от волнения перегнулся слишком низко?

Но они уже вынесли вердикт и мне никто не поверит. Меня бы просто назвали истеричкой.

Я сообщила отцу в письме о смерти Габриела, и он приехал на похороны. Я была довольна, когда узнала, что он приедет, надеясь, что он хоть как-то утешит меня. По-детски наивно я полагала, что беда может сблизить нас. Но при первом взгляде на него я поняла, как глупо было на это надеяться. Он был так же далек от меня, как и прежде…

Он искал возможности поговорить со мной до того, как мы поедем в церковь, но я постоянно ощущала, что для него это лишь неприятная необходимость.

— Кэтрин, — спросил он, — что ты собираешься делать дальше?

— Дальше?.. — безучастно откликнулась я. — Я на самом деле еще не думала о своем будущем. Потеряв тех двоих, что искренне любили меня (шли дни, а с ними таяла надежда найти Фрайди), кроме этой потери я ни о чем другом думать не могла.

Отец нетерпеливо ожидал моего решения.

— Да, да. Тебе надо решить, что ты будешь делать дальше. Полагаю, ты могла бы остаться здесь… Или же вернуться…

Никогда в жизни я еще не чувствовала себя такой одинокой. Я вспоминала, с какой заботой относился ко мне Габриел, как он всегда хотел быть со мной рядом — в любую минуту дня и ночи. Я подумала: если бы сейчас вдруг появилась Фрайди и понеслась ко мне большими скачками, а потом прыгнула на руки — вот тогда я могла бы думать о будущем.

Я сказала холодно и твердо:

— Пока у меня нет планов на будущее.

— Конечно, прошло еще так мало времени, — в его голосе слышалась усталость, — но если тебе необходимо будет возвратиться, то, разумеется, приезжай.

Я молча отвернулась от него, боясь, что голос выдаст мое состояние.


Как печально было зрелище похорон! Прибыл катафалк, Экипажи и лошади были украшены плюмажами и бархатными покрывалами. Участники похоронной процессии были в черном с головы до ног. Габриела похоронили в старинном семейном склепе Рокуэллов, где покоились останки его многочисленных предков. Я подумала: а те двое, которые покончили с собой таким же образом, — тоже здесь?

Вместе с остальными членами семьи я вернулась домой, молча пригубила вина и едва коснулась традиционного поминального блюда. Я еще не привыкла к вдовьему траурному наряду. Я, наверное, была бледна, как призрак, без кровинки в лице, только глаза были ярко-зелеными. Да, судьба мне Выпала неординарная — сначала невеста, потом вдова — и все это меньше, чем за две недели!..

Отец уехал сразу же после похорон, сославшись на то, что ему предстоит длинная дорога. Он добавил, что ждет от меня вестей о моих дальнейших планах. Если бы я почувствовала хоть малейший намек на то, что он хочет, чтобы я поехала с ним, — я бы тут же отправилась домой.

Меня тянуло к сэру Мэтью, который после трагедии утратил былую свою беспечность. Он был очень добр ко мне, заставил меня сесть рядом, когда все, кто был на похоронах, кроме членов семьи, уехали.

— Как ты чувствуешь себя, дорогая моя, — спросил он меня, — в этом доме, полном чужих людей?

— Я ощущаю только оцепенение и пустоту, — сказала я.

Он кивнул.

— Если хочешь остаться здесь — тебе всегда будут рады, Это дом Габриела, а ты была его женой. Если хочешь уехать, я пойму тебя, но мне будет очень жаль.

— Вы так добры ко мне, — и вот тут-то, оттого, что он так ласково обратился ко мне, на глазах у меня выступили слезы, хотя до этого я не могла проронить ни единой слезинки.

Ко мне подошел Саймон. Он сказал:

— Вы ведь уедете отсюда? Что вам здесь делать? В деревне ведь скучно, не так ли?

— Я сама приехала из деревни, — ответила я.

— Но после нескольких лет, проведенных во Франции…

— Я удивлена, что вы помните обо мне такие подробности.

— У меня очень хорошая память. Пожалуй, это единственное, что есть у меня хорошего. Да, вы уедете… Вы станете более свободной, чем когда-либо. — Он быстро сменил тему. — Вам идет траур.

Я чувствовала, что за его словами что-то скрывалось, но я слишком устала и была слишком поглощена мыслями о Габриеле, чтобы придать этому какое-то значение.

Я была рада, когда подошел Люк и заговорил о делах.

— Нельзя все время думать только об этом, — заметил он. — Нам придется забыть все это. Надо жить дальше.

Мне кажется, в его глазах появился какой-то блеск. Ну; как же — новый наследник! Что-то я не заметила, чтобы он сильно горевал о Габриеле.

Я старалась отогнать от себя пугающие мысли, которые так и лезли в голову. Я не верила, что Габриел упал с балкона случайно. И я не верила в то, что он нарочно покончил с собой.

Тогда во что же оставалось верить?..


Когда зачитали завещание Габриела, я узнала, что я теперь хоть и не очень богата, но могу вести приличествующий мне образ жизни. У меня был доход, обеспечивающий независимое существование. Это явилось для меня полной неожиданностью. Конечно, я знала, что Керкленд Ревелз перешел бы к Габриелу после смерти его отца, вместе с доходом, обеспечивающим его содержание, но я не предполагала, что у него было еще так много своих денег.

Известие о моем достатке немного приободрило меня, но только в связи с тем, что это обещало мне свободу.

Прошла неделя, а я все еще была в Ревелз. Каждый день я надеялась на возвращение Фрайди, но дни шли, а о ней ничего не было слышно.

Понимая, что вся семья ждет, когда я приму решение — остаться здесь или нет, — я все никак не могла заставить себя сделать это. Меня привлекал этот дом, я чувствовала, что многого не знаю о нем и, только оставшись, смогу во всем разобраться. Я имела право жить здесь — я была вдовой Габриела. Его отец явно хотел, чтобы я осталась, и я надеялась, что тетя Сара тоже хочет этого. Но, с другой стороны, Рут, наверное, вздохнула бы с облегчением, если бы я уехала. А почему? То ли ей не хотелось иметь еще одну женщину в доме, или же была еще другая причина? Что касается Люка, то он был небрежно дружелюбен, но казалось, что ему все равно, уеду я или нет. Он был погружен в собственные дела, но, как ни пытался, ему не удавалось скрыть это новое для него будоражащее ощущение собственной значимости. Он был наследником Керкленд Ревелз, и ввиду почтенного возраста и слабого здоровья сэра Мэтью, ему не придется ждать долго, чтобы стать полным хозяином поместья.

Смиты были теперь частыми гостями в доме, и когда доктор заходил к сэру Мэтью, — а это было каждый день, — он непременно навещал и меня. Он всегда был добр и преисполнен желания помочь, так что в его присутствии я ощущала себя пациенткой. В это тяжелое для меня время, когда я оплакивала Габриела, да и Фрайди тоже, он уделял моему здоровью большое внимание.

— Вы перенесли такой удар! — говорил он. — Возможно, вы и сами еще не осознаете всей его тяжести. Мой долг — проследить, чтобы вы позаботились о себе.

От него исходила та забота, которой мне так не хватало в отношениях с отцом, и иногда мне в голову приходила мысль: может быть, я медлю и не покидаю этот дом, потому что доктор Смит, как никто, понимает мою печаль и одиночество?

Часто вместе с отцом приезжала Дамарис — всегда невозмутимая, спокойная и прекрасная. Я видела, что Люк влюблен в нее, но каковы были ее чувства по отношению к нему, разобрать было невозможно. Ее лицо было непроницаемым. Если все выйдет так, как хочется Люку, то он вскоре женится на ней. Но с другой стороны, они оба еще так молоды, и я сомневаюсь, что сэр Метью или Рут позволят Люку жениться так рано. А кто знает, что может произойти через три, четыре или пять лет?

Мне казалось, что я тяну время. Я все еще не вышла из состояния странного оцепенения, которое охватило меня с того момента, когда я узнала, что стала вдовой. И пока я не избавлюсь от него, никаких планов на будущее я строить не смогу. Если я решу уехать из Керкленд Ревелз, то куда? Обратно в Глен Хаус? Я вспомнила эти темные комнаты, освещаемые только светом, проникающим сквозь щелочки в жалюзи. Вспомнила то, как Фанни поджимала губы и как меня угнетали «приступы дурного настроения» моего отца. Нет, особого желания возвращаться в Глен Хаус у меня не было. Но я не была уверена и в том, хочу ли я оставаться в Ревелз. Я точно знала, что больше не хочу находиться в неведении, которое окутывало меня, как туман. Мне казалось, если я выберусь из него, то пойму… только вот что?

Каждый день я ходила на прогулки, и ноги всегда сами так и несли меня к монастырю. В библиотеке Ревелз я нашла старый план местности — такой, какой она, должно быть, была до 1530 года и Реформации. Это отвлекало меня от мрачных мыслей в попытке воссоздать по этому плану старое здание на месте развалин. С помощью плана я Смогла найти какие-то ориентиры на местности. В большом волнении я открывала для себя те места, где раньше была церковь с девятью престолами, монастырский дортуар, сторожка у ворот, кухни и пекарни. Я нашла пруды для разведения рыбы. Их было три, и поросшие травой берега отделяли их друг от друга.

Я подумала: может быть, Фрайди свалилась в один из них и утонула? Вряд ли. Они не могли быть очень глубокими. К тому же она доплыла бы до берега. Тем не менее, каждый раз, приходя к монастырю, я продолжала звать Фрайди, хотя и понимала, что это бессмысленно. Но я не могла смириться с тем, что она исчезла навсегда. Надежда еще теплилась во мне.