– Ну, хорошо, – переплетя руки, продемонстрировала Варвара готовность его слушать, села повыше, подоткнув под спину подушку.

Это ее возмущение было первым проявлением живых эмоций за неделю неподвижности и полной отстраненности от мира и жизни, что не могло не порадовать Леонида Николаевича, но он скрыл свои эмоции от дочери. Сейчас было куда важнее другое – достучаться до нее, объяснить.

– Я никогда тебе не рассказывал, почему и как ушел из моей первой семьи, ты знала только, что мы развелись с Женей, а через какое-то время я встретил твою маму. И я бы никогда не стал посвящать тебя в подробности той истории, потому что это не только мои секреты и не только моя боль, да и мне, как отцу, не очень ловко говорить с дочерью о таких вещах, но, думаю, сейчас тебе необходимо об этом узнать. – Он помолчал, вздохнул и приступил к непростому рассказу.

А Варвара отчего-то подобралась вся, внимательно слушая каждое слово, улавливая каждую интонацию, интуитивно почувствовав, что то, что рассказывает папа, может спасти ее от ужасной боли, в которой она теперь живет.


Леонид Николаевич всегда был мужчиной спокойным, мудрым, рукастым, хозяйственным, серьезным человеком и настоящим семьянином. Настоящим надежным мужчиной.

Они поженились с Евгенией Борисовной в шестьдесят первом году, когда ему было двадцать пять лет и он уже работал ведущим инженером на заводе, а ей двадцать два и она только окончила тот же институт, что и он.

В шестьдесят втором у них родился первенец Николай, а через четыре года второй сынок Игорь. Они были обыкновенной советской семьей с достатком чуть большим, чем у многих, потому как Леонид Николаевич очень хорошо зарабатывал, да и жена его неплохо получала. Ну, и отличались немного от других тем, что старинный род Добродеевых имел дворянские корни и среди предков были известные личности. Из материального же наследия удалось сохранить через все революции, репрессии и войны только квартиру на Ордынке, в которой они и проживали.

А так все, как у всех.

Хорошая советская, по-настоящему крепкая семья.

Между Леонидом Николаевичем и Евгенией Борисовной царила полная гармония и взаимопонимание, поскольку была у них любовь настоящая. Красивая даже.

Парни выросли, старший поступил в МГУ, о котором мечтал еще со школы, и через два года женился на одногруппнице, очень милой и хорошей девочке. А к концу учебы, перед самым получением дипломов, у молодых родился первый сынок Иван.

Младший же сын Игорь решил стать военным, продолжить династию по отцовской линии, в которой имелись аж целых два генерала – один царской армии, а второй уже Красной, – и поступил сначала в Суворовское училище, а по окончании его в училище ВДВ.

Жили себе и жили, сыновьями гордились, внуку Ванечке радовались и счастью молодых, да случилась в семье беда.

Получила Евгения Борисовна у себя на производстве бесплатную путевку от профсоюза в один из самых известных санаториев страны в городе Пятигорске как поощрение и награду за присвоение ей звания «Ударник коммунистического труда».

Аж на двадцать один день! И в летний сезон!

Это было очень круто по тем временам, ну прямо очень!

Отправляли-провожали чуть не с оркестром, так все за нее радовались – и семья, и ее рабочий коллектив.

Сначала она звонила через день с переговорного телефонного пункта и восторженно рассказывала, как отдыхает, как пьет знаменитую водичку, какие процедуры делает, и письма писала. А потом что-то замолчала и позвонила еще пару раз только – один, чтобы успокоить, что у нее все хорошо, а второй сообщить, каким поездом приезжает, чтобы ее встречали – гостинцы везет!

В те же времена с юга всегда везли ящиками фрукты, овощи, гостинцы местные. Вот и она привезла.

Леонид Николаевич сразу заметил в жене непонятную перемену. Ну, прическу сменила, похорошела-помолодела, это понятно: отдохнул человек, накупался, назагорался, вон вся золотистая от загара, но как-то слишком она возбуждена, что-то рассказывает восторженно, громко, без остановки смеется, вся какая-то заведенная.

Посидели, как принято, за торжественным ужином, с гостями «курортницу» встретили, как положено, даже младший сынок Игорек в увольнение приехал с мамой повидаться. А ночью, после того как гости разошлись, вымыли посуду, навели порядок и все угомонились, муж к ней с ласками, а она отговорилась, устала, мол, с дороги и нехорошо себя чувствую.

Ну, что сделаешь, всякое бывает.

На следующую ночь Евгения снова отказала ему под предлогом, что задержалась на работе и устала, действительно, вернувшись очень поздно, почти в двенадцать ночи, только дня через три вроде как и сложилось у них. Да как-то странно – торопливо, без былой страсти и нежности, и она все подгоняла мужа, а после отвернулась на бок и заснула.

Ему бы сразу догадаться, в чем дело, но Леонид Николаевич настолько доверял жене, настолько был в ней уверен и воспринимал себя с ней одним целым – одной любовью и жизнью, что у него и мысли мимолетной не возникло, что у нее случился банальный курортный роман.

Но случился. И не банальный, а страшный, гибельный, разрушительный, накрывший взрывной волной всю семью, как война!

Это был не просто роман, случилась у Евгении безумная, убийственная страсть. Та страсть, которая разрушает все на своем пути. Страсть, от которой умирают.

Объект этой убийственной любви Евгении Борисовны обладал редкой способностью разжигать в женщинах сексуальную необузданность, которую удовлетворял так мастерски, что они теряли всякий рассудок, и этим он привязывал их к себе, разумеется, используя эту их привязанность в своих целях, манипулируя женщинами, потерявшими голову.

Не просто альфонс какой-нибудь, профессиональный молодой красавчик, которых в те времена практически-то и не водилось. Этот мужчина внешне ничего особенного собой не представлял – к сорока годам, невысокий, немного лысоватый, животик, кривоватые короткие ноги и, хоть и мягко выраженная, но все же кавказская внешность.

Он находил себе очередную жертву и так ласкал и распалял ее в сексе, что женщине просто сносило разум и она становилась совершенно невменяемой и зависимой от него, как жертва направленного зомбирования, как сейчас бы сказали.

И эту их привязанность было невозможно остановить.

Мужчина приехал в том же поезде, что и Евгения, только в другом вагоне, поставив ей условие:

– Хочешь быть со мной, пропиши меня в Москве, как хочешь, но пропиши!

И она сделала это всеми правдами и неправдами, бегала в какие-то инстанции, собирала документы и прописала-таки его в коммуналке, где проживала мама Леонида Николаевича, которая оставила квартиру детям. Правда, повезло, прописали героя-любовника временно, на пять лет, да и то потом… ну об этом позже.

Уже через неделю стало понятно всем родным, что с Евгенией Борисовной происходит и творится что-то непонятное – она постоянно пропадала после работы, возвращалась за полночь возбужденная, глаза лихорадочно горят, стала по-особому одеваться, молодиться, прихорашиваться, похудела и была вся погружена в какие-то свои мысли, загадочно и отстраненно улыбаясь.

Леонид Николаевич пытался поговорить с женой начистоту, выяснить, что происходит, но она недовольно отмахивалась, злилась его вопросам и совершенно отказала ему в интимной близости, что-то наговорив про возрастные изменения и что, мол, ей стало это болезненно.

Но теперь-то он ясно видел ненормальность поведения жены и предпринял еще несколько настойчивых попыток поговорить с ней и все выяснить, но она резко отказывалась, объясняя, что ужасно устает на работе, разве он не видит! У них новый проект, аврал, и она приходит ночью еле живая – о чем тут говорить!

Ну, может, подумал тогда он.

Дальше становилось все хуже и хуже и непонятней – сначала из дома пропали деньги, которые откладывали на ремонт и новый холодильник, расследование ни к чему не привело, никто не признался, и решили, что куда-то засунули, перепрятали и забыли.

– Что значит засунули? – возмутился Леонид Николаевич. Он совершенно вменяемый, здравомыслящий человек, знающий, что и где находится в его хозяйстве. И все же не нашли, жена нервничала, возмущалась каждый раз, когда обсуждали пропажу, и тему как-то потихоньку замылили, как говорится, до выяснения.

Потом Евгения устроила скандал, когда ее попросили посидеть с внуком в выходной день, заявив, что у нее есть и свои важные дела, а раз родили, то вы и занимайтесь, и, хлопнув в сердцах дверью, куда-то ушла и не возвращалась до поздней ночи.

Потом пропали все ее золотые украшения, вот тогда-то Леонид Николаевич и осознал в полной мере, что в их семье происходит нечто совсем уж плохое. И пошел к проходной завода, на котором работала Евгения Борисовна, поговорить с ее начальством про этот их странный затянувшийся аврал.

Вот там он и увидел ее с этим мужчиной.

И все сразу понял.

Ночью, дождавшись ее возвращения, он усадил жену в кухне напротив себя и сказал, что видел, как она целовалась с мужчиной.

И тогда случилось что-то дикое! Она рассмеялась каким-то ненормальным, утробным смехом, сказала, что рада, что муж наконец все узнал и теперь можно ничего не скрывать, призналась, что встретила мужчину всей своей жизни и он настоящий, не в пример Леониду.

Она говорила и говорила, как любит ее тот мужчина и что она первый раз в жизни и только с ним поняла, что такое настоящее удовольствие… и несла что-то еще на грани нормальности.

– Хорошо, – остановил этот мутный признательный фонтан Леонид Николаевич. – Если у тебя такая любовь, ты можешь идти к нему, я тебя отпущу и на развод сам подам.

– Он снимает угол у своих родственников, я сделала ему прописку у твоей мамы, правда, временную. Я буду жить здесь, – объявила Евгения с победным видом. – А вот когда мы найдем нормальную квартиру, тогда я и уйду к нему!

– Это ему ты отнесла деньги и золото? – спросил ее муж.

– Ему очень были нужны деньги, его обокрали, а мы еще заработаем, – отмахнулась она.

Леонид Николаевич был вынужден на следующее утро объясняться с сыном и невесткой, которые слышали весь их разговор с женой.

С той ночи начался ад их жизни.

Теперь Евгении не надо было скрываться и врать, и она жила как хотела – приходила поздно ночью, частенько под хмельком, а то и вовсе пьяной, в любое время дня и ночи мог позвонить ее мужик, совершенно не стесняясь уже никого из домочадцев, и она тут же неслась к нему на зов. Она отдавала ему всю свою зарплату и могла несколько дней ничего не есть, постоянно находилась в состоянии перевозбуждения, глаза ее лихорадочно блестели, она начинала что-то говорить и забывала на половине фразы, о чем говорит.

А однажды произошла и вовсе ужасная история, после которой уже никто из родных не мог относиться к Евгении Борисовне как к нормальному, адекватному человеку.

В редкий выходной день, когда она оказалась дома, невестка с сыном затеяли генеральную уборку и попросили маму погулять с малышом, пока они тут убирают.

Леонида Николаевича в тот день неожиданно вызвали на работу, там случилась какая-то небольшая, но неприятная авария. Аварию ликвидировали быстро, и уже к обеду он возвращался домой, как вдруг заметил в сквере через дорогу знакомую коляску, над которой склонилась какая-то женщина.

Внучок Ванечка заходился страшным ревом, а женщина качала коляску, пытаясь его как-то успокоить.

– Ваш? – спросила она строго подошедшего к ней Леонида Николаевича.

– Наш, – подтвердил он.

– Что ж вы, мужчина, ребенка одного без присмотра оставляете? – напустилась на него незнакомка.

– Как одного? – не поверил он. – С ним бабушка была.

– Ушла ваша бабушка, – сообщила ему женщина. – Уж час назад, как ушла. Забирайте, – двинула она ему коляску. – Нам с Сережей, – и она кивнула на своего сынишку, возившегося в песочнице, – давно домой пора, а мы тут с вашим младенцем занимаемся. Хорошо хоть я вас помню, вы часто с ним гуляете, а так бы в милицию отвезла и заявление написала.

Он поспешил поблагодарить женщину, и она рассказала, что к Евгении Борисовне подошел какой-то мужчина, явно кавказец, они с ним о чем-то поговорили и ушли вдвоем, а коляску она просто оставила.

Бесполезно было о чем-то с ней говорить, вразумлять и стыдить. Коля с женой попытались поздно вечером, когда она вернулась, но Евгению не интересовало ничего, она просто отмахнулась:

– Вот сами и гуляйте с ребенком, а у меня своя жизнь.

И ушла спать.

«Своя жизнь» бросил ее через месяц, найдя себе другую, помоложе и с жилплощадью.

И началось в семье еще более дикое безумие! Евгения Борисовна бегала за «мужчиной своей жизни», подстерегая его везде, где могла, рыдала, орала, выла, уговаривала его вернуться и обещала, что все для него сделает, она бросалась в ноги Леониду Николаевичу и умоляла его перевезти к ним маму жить, а ее возлюбленному отдать ее комнату в коммуналке и тогда к ней вернется ее единственная любовь.