– И я? – поразилась Варя.

– А то как же, – снова стал строгим священник. – Первым делом у жены муж, а уж после и дети, и все остальные дела и заботы, так Господом нашим указано. Жены нынче все о себе и о своей самостоятельности пекутся, реализовываться кидаются, а того не понимают, что таким образом душу свою и своих детей калечат, и мужей своих от себя отвращают. Не буду тебе проповеди читать, только скажу еще кое-что. Запомни, Варвара: счастье любит тишину. А ты о своем счастье всему миру в трубы трубила и мужа своего превозносила и восхваляла – уж как хорош он у тебя, какой молодец. А негоже этого делать: счастье – вещь интимная, лишь для двоих, и тщательно оберегаемая. Радость жены, которую любят и холят, только твоя, женская, и выставлять ее на люди, кричать об этом – лишь провоцировать в людях зависть, злобу и корысть. А это грех, поскольку грех не только в творении его, но и в провокации оного. Никто не говорит, что надо ходить угрюмым и притворяться несчастным, когда в людях любовь живет, она и так видна, и так всех вокруг обогреет, но кричать о своем счастье и выставлять его, значит, потерять. Есть такая присказка народная: «Раскатилося словами, да по деревеньке» – так говорили про тех, кто чем-то кичился, но потерял предмет своей гордыни и радости. – Отец Филарет снова похлопал ее по руке и улыбнулся: – Ну, идем, Варвара, покажу, куда свечки поставить, и молитву подскажу, какой молиться, хотя и Богородицу читать надо обязательно, и «Отче Наш», без них никак.

Варвара все сделала в точности, как сказал отец Филарет: и молитву прочитала, что он ей в молитвеннике показал, и Богородичную прочла, и свечи поставила. А когда выходила из церкви, батюшка догнал ее, окликнув у самых дверей, подошел, взял за руку, посмотрел прямо в глаза и сказал каким-то особым голосом:

– Мужа не предавай, не отрекайся, помогай ему молитвой, забудь про обиду дурную, помни о любви вашей, за нее держись и береги ее. Помни, что мирское и телесное все есть пыль и прах, главное, чтобы душевной измены не было, измены любви. – И перекрестил: – Ну, иди, Бог в помощь тебе, Варвара.

Вернувшись домой, Варя сразу же засела за компьютер, выуживая из Интернета всю информацию, какую только могла найти, о том самом загадочном суккубе, о котором говорил отец Филарет. Она было даже обрадовалась такому явному оправданию и объяснению Юриного ухода и его ненормальной привязанности к другой женщине.

А утром проснулась и поняла – нет.

Конечно, удобней и легче думать, что Юрий не предал ее, все дело только в сильном воздействии, которое на него производит эта женщина. Злое и ненормальное. Так, конечно, проще и оправдать мужа, и себя успокоить, но… это глупость несусветная – суккубы какие-то, воздействие! Мракобесие, точно! Он просто увлекся другой женщиной, и все, а она…

Варя целый день ходила и все думала, думала о том, что сказал ей священник. А на следующее утро собралась и поехала к Матронушке – мракобесие, не мракобесие, а помолиться и попросить помощи точно не помешает. Ей любая помощь сейчас не помешает.

Варя выстояла длиннющую очередь, сделала все, как там у них заведено и как ей подсказали знающие женщины, а когда уже подходила к мощам, вдруг совершенно неожиданно для себя расплакалась и никак не могла остановиться – опустилась на колени перед мощами, плакала и через слезы что-то говорила Матронушке, просила помощи, молила спасти Юру.

Две женщины подхватили ее под руки, помогли подняться, о чем-то спрашивали, но Варя не понимала, о чем, сунули что-то в руку и проводили до выхода. И только оказавшись за дверью храма, она смогла успокоиться немного, глубоко вдохнула и выдохнула.

– Умирает, что ли, кто у тебя? – спросил ее чей-то голос рядом.

От неожиданности Варя даже вздрогнула, повернулась на голос и увидела женщину лет за пятьдесят.

– Не-нет, – всхлипывая после бурных слез, ответила Варя, даже головой покачала и призналась: – Муж ушел. – И зачем-то пояснила: – К другой женщине.

– А-а-а, – покивала понимающе женщина и заметила: – Что ж так убиваться, может, и хорошо, что ушел, может, другой придет и получше первого. Так часто бывает, люди плачут, умоляют Господа вернуть, что потеряли, а жизнь потом раз, и покажет, что хорошо, что потеряли, новое пришло, и получше, – и махнула рукой. – А у меня вот внучок умирает, болезнь страшная. Тут думаешь, уж хоть что со мной пусть произойдет и на меня все перекинется, лишь бы он выздоровел и жил, да только… – И она снова махнула. – У каждого свои беды. – Покачала головой и сказала: – Пойду еще помолюсь.

А Варвара стояла как окаменевшая, пораженная до самой глубины души тем, что сказала эта женщина, ее интонациями, этим спокойным голосом, не смирившимся, но принявшим свою беду и необходимость с ней бороться. И этому ее «плачут, умоляют вернуть, а жизнь раз, и покажет, что хорошо, что потеряли, новое пришло, и получше».

Варвара была так поражена разговором, что думала о нем всю дорогу назад и повторяла про себя слово в слово. А когда разжала кулак, который все сжимала неосознанно, то обнаружила в нем лепестки цветов, которые раздавали молящимся у мощей Матронушки.

Вернувшись домой, она каждый листочек осторожно распрямила и уложила сушиться между страницами книги.

Налила себе чаю, прихватила кружку и встала у окна, задумчиво глядя куда-то вдаль.

Почему-то именно сейчас Варя осознала, что уже не вернется прежняя жизнь и ничего не будет так, как раньше.

Уже никогда не изменить того, что Юра ушел от нее из-за другой женщины, это останется с ними навсегда, получится ли у них жить вместе или они разойдутся и станут жить порознь, но это знание останется с каждым из них навсегда. И все, что произойдет в дальнейшем, будет совсем по-другому – плохо, хорошо ли, непонятно, но по-другому, это точно, и надо принять эту новую действительность.

Все! Нет больше той прежней насыщенной и полной счастья жизни – все! Кончилась! И надо уже начинать осознанно жить в этой новой реальности, какой бы она ни оказалась.

Выяснилось, что самое сложное – это побороть в себе обиду на мужа и бесконечно изматывающее размышление о том, что ему-то там хорошо с другой женщиной, в его новой жизни, весело и замечательно, у него любовь-секс и сплошная радость, а у нее тут удушающее тяжелое уныние, крах всего и теперь вот и молитвы о нем.

Она даже рисовать из-за него не может!!

Вот с этими претензиями и обидой было труднее всего справиться, но Варвара старалась.

Под конец июня на Москву опустилась жара, изматывавшая людей и плавившая все вокруг, причем пришла резко, всего за одну ночь – вчера еще стояли теплые ветреные дни, а наутро жарища грянула. Варвара полезла на верхние полки гардероба доставать самые легкие одежки и первым делом сняла запакованные в специальный вакуумный пакет Юрины вещи. Опустила на пол и встала над ними, задумавшись.

С того дня, как он ушел, миновали месяц и десять дней, Варя вела точный счет этим дням. За все это время Юра ни разу не позвонил и не объявился. Правда, он постоянно звонил папе и справлялся, как у нее дела, но ей – ни разу! Лишь приходили деньги от него на карту и звонили из его бухгалтерии, просили передать им показание счетчиков, чтобы оплатить коммунальные услуги.

И все. Тишина.

Варвара ужасно, бесконечно соскучилась по мужу, ей так его не хватало, так…

«Стоп! – строго приказала себе Варвара и отодвинула эти мысли подальше. – Раскисать нельзя!»

Понятное дело, что Юра может купить себе все, что ему необходимо, но у него есть вот эти замечательные летние вещи, весьма и весьма дорогие, между прочим…


Костромин возвращался из Подмосковья с одного из строительных объектов, с руководителями которого подписал серьезный договор о сотрудничестве. Работы предстояли масштабные, планы они согласовали, мелочи обговорили, и уже завтра утром его бригада приступает к работе. Это хорошо!

Вообще постоянное желание Костромина сбежать от своей ненормальной привязанности к Рите в работу стало приносить неожиданно весомые положительные результаты в развитии его бизнеса. Он мысленно отмахивался, считая это стечением обстоятельств, везением и своим профессионализмом, но про себя осторожно удивлялся.

Зазвонил телефон, укрепленный в держателе на торпеде машины. Юрий глянул на определитель, и сердце остановилось…

«Варюша» – светилась надпись на экране.

Костромин резко свернул на обочину, затормозил, вытянул смартфон из держателя и медленно нажал на предложение «ответить».

– Привет, – услышал он ее родной голос.

И сердце, вспомнив, что надо жить, застучало как сумасшедшее, его аж в пот бросило.

– Привет, – осторожно ответил Костромин.

– Я тебя не отвлекаю?

– Нет, нет! – торопливо уверил он.

Господи, как же он по ней соскучился! Как же ужасно, бесконечно он по ней соскучился!

– Юр, – сказала Варвара спокойным тоном. – Я тут собрала твои любимые летние вещи, жара ведь несусветная на нас напала. Когда ты сможешь их забрать?

– Я? – растерялся он и тут же решил: – Сейчас могу.

– Прямо сейчас? – удивилась она.

– Ну… – посмотрел он на часы. – Я за городом, возвращаюсь с объекта, думаю, за час доберусь, пробок вроде не должно быть.

– Хорошо, приезжай, – согласилась Варвара и, не попрощавшись, отключилась.

Он сидел и тупо смотрел на погасший уже и темный экран смартфона, который так и держал в руке, и чувствовал, как теплеет в груди возле сердца.

Что же он натворил? Как он без нее живет? Это же невозможно…

Возможно – тут же напомнил ему смартфон, завибрировав вызовом от девушки по имени Маргарита, звонившей с целью поинтересоваться, идут ли они завтра на концерт.

На концерт они идут. Завтра. Подтвердил Костромин и напомнил, что сегодня работает и к ней не придет.

Поставил телефон обратно в держатель, вздохнул тяжко и поехал к жене.


Варвара так нервничала, ожидая мужа, что не знала, куда себя деть, и от волнения вдруг решила приготовить его любимое летнее блюдо – окрошку по ее специальному и засекреченному рецепту. Юра это блюдо обожал, мог целый день есть в жару, особенно когда они бывали на юге, тогда… Стоп! – жестко остановила себя Варвара, нельзя сейчас предаваться воспоминаниям, а то она разнюнится, расплачется – нельзя!

В принципе она и собиралась готовить окрошку для себя, поэтому и нужные ингредиенты имелись, только поленилась, решила что-нибудь просто так перекусить. А тут расстаралась и вышла не окрошка, а сплошная роскошь.

Этот рецепт Варя нашла в книге старинных русских блюд, которую ей показал один художник. Книга была абсолютно раритетная, художник даже открывал ее с такой осторожностью и пиететом, что Варвара, помнится, пожалела, что у нее нет белых хлопковых перчаток, как у архивистов. Он раскрыл том торжественно и медленно и перелистывал страницы, что-то объясняя.

А Варюха вдруг заинтересовалась одним интересным рецептом – холодного крошеного рыбного супа, так он назывался. Она прочитала, а потом и записала, впрочем, как и многие другие рецепты из той книги. Целый день у того художника просидела, конспектируя.

Вот так и появилось у них в семье это уникальное блюдо, которое Варя усовершенствовала кое-какими своими добавками и придумками – рыбная окрошка, заливавшаяся холодной свежей сывороткой и настаивающаяся нужное время.

Варвара поймала себя на том, что от ужасного волнения и нетерпения почему-то вдруг взялась подробно вспоминать про ту книгу, про рецепт, отвлекалась, что ли.

И вот звонок в дверь!

Она побежала и вдруг остановилась перед дверью, положила руку на зачастившее дробью сердце и стояла, отчего-то не решаясь открыть. Звонок зазвенел еще раз громко и так неожиданно для нее, что Варюха дернулась, ойкнула и ринулась открывать.

Увидела Юру… и задохнулась от счастья просто его видеть.

И смотрела на него во все глаза. Господи!! Как же она по нему соскучилась!! Как соскучилась!!

А он застыл и смотрел, смотрел на нее жадным взглядом и не мог двинуться и ничего произнести – так и стояли, разделенные порогом, и глядели друг на друга, пока на нижнем этаже с шумом не открылись двери лифта.

– Привет, – выдохнул Костромин, словно очнувшись от наваждения.

– Привет, – ответила выдохом Варвара и отступила от двери, пропуская его, – проходи.

Юрий зашел, посмотрел по сторонам, вдохнул запах родного дома, прислушался к нему, ощущение было странным, словно он отсутствовал здесь не месяц с лишним, а целую потерянную где-то жизнь. Наверное, так оно и есть.

– Я приготовила твою окрошку, – сказала Варвара излишне бодрым тоном, закрывая за ним дверь. – Будешь?

– Нет, спасибо, – отказался Костромин, преодолевая себя.

Как только Варя сказала про окрошку, он тут же почувствовал божественный вкус во рту, и ему нестерпимо захотелось отведать ее немедленно.

Но сейчас…

Как? Вот он станет есть, постанывая от удовольствия, а она будет сидеть напротив? Улыбаться, как обычно бывало у них прежде, и во всем этом будет что-то непередаваемо прекрасное из их прошлой жизни и какая-то надежда на будущее.