– Я ничего такого не делал и не чувствую себя победителем, – возразил Костромин. – Все это время я жил и чувствовал себя мерзким, грязным, порочным, отторгая себя совсем. И вы правы, учитель, я поддавался снова и снова этому притягательному влечению и упивался им…

– И сопротивлялся, – продолжил за него Тон. – А это самое главное. Легче всего сдаться на любом этапе битвы со своей темной стороной. Поддаться ее соблазнительному зову, позволить ей доминировать, растворяться в удовольствиях, в потреблении этих удовольствий, и очень скоро, практически сразу, затихнет любой голос совести, и моральные ограничители куда-то денутся, и остается только чистое убийственное удовольствие, в котором растворяется человек. Есть только одна проблема в этом – удовольствия никогда не может быть достаточно: оно очень быстро приедается на каждом своем этапе, и уже прошлая порция не вызывает такого кайфа, и хочется все больше и больше, и человек берет, ведь все ограничения сняты, можно все. Это так работает и заканчивается почти всегда одинаково. В данном случае я не говорю о физической смерти.

– Как?

– Я покажу тебе позже, – пообещал не очень добрым тоном просветленный. – Это довольно неприятные картины. Но на том уровне, на котором ты пока способен воспринимать информацию, объясню: вспомни, в какой-то момент своей борьбы с искушением ты проходил такую сильную боль души, которую невозможно сравнить ни с какой физической. Бывают душевные страдания такого уровня, что вынести их невозможно, и часто люди намеренно причиняют себе физическую боль, стараясь хоть как-то заглушить эти ужасные мучения, а иногда и лишают себя жизни. Вот если умножить такие муки в десятки, сотни раз, тогда и получишь приблизительное представление о том, что предстоит пройти тем душам. Хотя эти страдания и конечны и их смысл заключается вовсе не в наказании как таковом.

– А в чем?

– Ты еще не готов к подобной информации, – ответил Тон. – Ты даже простые истины не освоил, хотя давно пора бы уж. Например, такую, что после того, как ты прошел свои испытания и победил демона в себе самом, ты поднялся на гораздо более высокую ступень развития и жизни в целом, как физическую, так и духовную ее составляющую. И уже никогда не сможешь жить, как прежде в неведении, и навсегда в тебе поселится стремление к познанию истинного мироустройства и его тайн.

– Все это, конечно, замечательно, – вздохнул Костромин, – про духовность и там победу над собой мерзким и низшим, только я так и не понял, как мне удалось преодолеть эту безумную тягу к сексу с Ритой. Прямо в один момент, как отрезало, словно чудо какое. Может, просто повезло.

– Ты был не один в той битве, – невозмутимо произнес отшельник. – Тебе помогли.

– О, как, – порадовался Костромин. – И кто, хотелось бы знать?

– Я покажу тебе позже и объясню, что значит для человека его род, который стоит у него за спиной. У тебя сильнейший род, и некоторые из твоих предков поднялись в своем просветлении достаточно высоко. Род всегда стоит за каждым человеком, и то, что сейчас эти связи считаются незначительными и очень ограниченное количество людей знает и чтит своих предков, значительно ослабляет жизненные силы личности. Предков следует помнить и чтить, и обращаться к ним за помощью в трудную минуту. У тебя очень сильный ангел-хранитель, твой дальний предок. А еще, – улыбнулся загадочно Тон, замолчав ненадолго, – у тебя настоящая жена. Ее глубокая, чистая молитва о тебе помогла.

– И я ужасно по ней соскучился, – пожаловался Костромин.

– Вы скоро увидитесь, – пообещал Тон.

– А… – рыпнулся было спросить Костромин, но просветленный посмотрел ему в глаза, и Юрий так и не задал свой вопрос.

Тон взял чайник с костра, который все это время медленно тлел, плеснул в пиалу очередного непонятного травяного отвара и протянул Юрию.

– Пей! – Подождал, пока тот, обжигаясь и дуя на жидкость, выпил все до дна, и сообщил: – Завтра начнется другой этап твоего постижения.

– Надеюсь, не на дыре, – пожелал самому себе Костромин.

– Нет, – усмехнулся Тон, – все, от чего требовалось избавиться, ты ей уже отдал.

Другой этап постижения, начавшийся на следующее утро, первое время казался Костромину особо изощренной пыткой.

Теперь он бегал по еле заметной тропе вверх и поднимался по ближайшей отвесной скале на ее вершину, причем без намека на какую-либо страховку.

Да, вид оттуда открывался непередаваемой красоты, казалось, ты где-то совсем рядом с богом и он слышит даже твои мысли. Первый раз, когда Юрий, елозя пузом, вытянул свое измученное тельце на эту самую высоту, то, отдышавшись и перекатившись с живота на спину, увидев открывшуюся перед ним панораму, Костромин непроизвольно заплакал от переполнившего всю его сущность чувства.

И сколько бы раз он ни забирался сюда после, всегда переживал такой же силы и накала эмоции, потрясенный горной красотой, простором и величием открывающейся панорамы. Правда, обходился уже без слез.

После подъема он проводил несколько часов в медитации на этой самой вершине. Для начала в попытках оной – никак у него не получалось надолго сохранить тишину в голове, но с каждым днем это удавалось все лучше и лучше, по несколько секундочек, как по капельке добавляя ко времени мысленного молчания.

Потом он тем же образом спускался по практически отвесной скале и бежал к пещере, в которой встречал его Тон и кормил тем, что приготовил – все аскетично просто: в основном размоченные, чуть сваренные сухие овощи, фрукты, мед с водой, как отдельное блюдо, иногда рис, иногда какие-то пророщенные крупы или вымоченные в воде орехи, а также травяные настои и отвары.

Юрий с первых же дней заметил, что у него отсутствует привычный аппетит, он не чувствовал холода, хотя практически целый день проводил на морозе, как и не испытывал иных привычных ощущений и желаний.

Впрочем, он уже давно перестал чему-либо удивляться.

После совсем легкого обеда они с Тоном занимались на площадке перед пещерой упражнениями. Объяснить, что это за упражнения такие, Юрий бы не взялся никому, пожалуй, что и специалистам, если бы таковые где-нибудь обнаружились. Хотя это маловероятно: ни на йогу, ни на какие иные виды восточных практик и единоборств то, что они проделывали с Тоном, не было и близко похоже.

Но после этих упражнений у Костромина нещадно болела и тянула каждая мышца тела, даже самая потаенная малюсенькая в каком-нибудь внутреннем органе, болели все кости, все суставы и сухожилия, болели даже волосы на голове и ногти на руках, такой удивительной силой нагрузки обладали тренировки.

И их было много.

После занятий Юрию хотелось только одного – сигануть в пропасть с их «дворового» обрыва, чтобы никогда больше не переживать эти ощущения. Но до обрыва требовалось еще доползти, хоть и всего пять метров, однако…

И они с Тоном шли пить чай, после которого Костромин бежал на озеро. Теперь он там не просто стоял под водопадом, а нырял и задерживал дыхание, а Тон наблюдал за этим процессом с берега. Однажды Юрий так надолго задержал дыхание, что потерял сознание прямо под водой.

И пришел в себя… под струями водопада, недоумевая, каким образом здесь оказался.

Потом он снова куда-нибудь бежал, делал серию упражнений и медитировал – и так до бесконечности, увеличивая время медитаций и упражнений и уменьшая время сна.

Но теперь каждый вечер они устраивались с Тоном разговаривать у маленького домашнего костерочка, и Юрию казалось, что кто-то незримый, но домашний теплый и добрый с той стороны щели в стене, садится в темноте, поближе к их костерку, и одобрительно слушает их беседу. Ну как беседу – говорил в основном Тон, а Юрий слушал и впитывал в себя. Странным образом то, о чем говорил просветленный Тон, воспринималось Костроминым объемно, то есть не только разумом, но и всеми чувствами и органами, что-то вроде 4D-объемного кино, только на всех уровнях восприятия. И информация эта не просто воспринималась, она как бы записывалась на его подкорку, прямо в мозг.

А еще он продолжал видеть те самые фантастические сны, которые вскоре стали совсем не снами, а осмысленным пониманием все того же потока информации, приходящего к нему в пограничном состоянии сна.

Занятия становились все жестче, но давались Юрию все легче и легче с каждым днем, медитации глубже, а его понимание мира настолько расширилось и кардинально изменилось, что он вряд ли мог уже назвать себя прежним.

Он менялся как физически, так и интеллектуально, духовно и морально, радовался этим изменениям и принимал их с открытой душой.

Однажды днем, накормив Юрия обедом, Тон не вывел его на занятие, а дал иное задание:

– Братья прислали нам дары в щедрости своей, но дожидаться нашего прихода не имели возможности, поскольку погода неотвратимо портится. Ты сбегай на ту сторону тропы, забери груз и принеси.

Понятно – известие прилетело по «спутниковой голубиной почте», через эхо в горах или посредством сторожевых костров по вершинам горной цепи, иронично хмыкнул про себя Юрий.

Интересоваться бесполезно, да и так все ясно, что не может быть ничего понятно и до сих пор все еще удивляло Костромина, как ребенка подарки под елкой.

Ну, сбегай так сбегай.

И он побежал. До той площадки с пещеркой, перед тропой по отвесной стене, ставшей для него теперь легкой разминкой и приятной прогулкой с потрясающими видами на горы, и через нее до первой площадки.

Погода портилась все сильней, и довольно быстро, полюбоваться красотами больше не получалось, все было затянуто низко стелющимися тучами, поднимался легкий ветерок, и начинал сыпать крупный снег.

Костромин прибавил темп. Почти пробежал по карнизу над пропастью и быстро добрался до первой площадки. Увидел прислоненный к небольшому уступчику одной из скал тибетский рюкзак, спешно закинул его себе на спину, закрепил, шагнул к тропе.

И в последний момент, всем существом почувствовав опасность, он сделал два шага назад от зияющей пропасти обрыва перед тропой и…

И все! Все…

Его накрыло темнотой…

– Юра! – звал его кто-то. – Юра, очнись! – требовательно приказывал знакомый, родной голос. – Юрочка! Просыпайся! – звала она сердито и вдруг потрясла за плечо. – Юра, открой глаза!

Он открыл… И ничего не увидел. Только серая, непроглядная пелена…

– Юрочка, надо вставать! – уговаривала настойчиво Варя. – Очнись, ты всем нам нужен!

И вдруг он увидел!! Увидел мысленным взором лицо своей Варюхи и эти ее прекрасные зеленые глаза со светящимися в них огоньками. Юрий чуть не зарыдал от ударившей в сердце радости, осветившей все его существо, он снова ее видел, видел!! Господи, он не видел ее образ много месяцев, потеряв практически сразу после первой ночи с Ритой.

Он так мечтал, так просил ее вернуться, так ждал…

– Варюха… – позвал Костромин восторженно и попытался протянуть руку, чтобы коснуться хотя бы ее призрачного образа. – Ты здесь…

– Ну, конечно, я здесь, Юра, – откликнулась она и вдруг улыбнулась, сверкнув ямочками на щечках. – Я давно уже с тобой, просто ты очень занят важными делами и не звал меня.

– Я звал, – всхлипнул радостно он. – Звал, все время. Все время тебя звал, Варя.

– Юрочка, – сделалась она серьезной. – Вставай срочно! И выбирайся отсюда немедленно!

– Откуда? – не понял он и попробовал покрутить головой, озираясь.

И у него ничего не получилось. Он глубоко вздохнул, успокаивая свое сознание, как учил Тон, выдохнул и попытался понять, где находится и что с ним произошло. Все, что удалось ему осознать, – это то, что вокруг него спрессованный снег, зажавший его в тиски.

– Правильно, – подтвердила Варюха. – Лавина сошла и задела тебя своим краем. Выбирайся скорей, Юра! – обеспокоенно потребовала она. – У тебя очень мало времени.

– Я сейчас, – пообещал Костромин и начал активно двигаться.

Активно – это очень громко сказано, – дергался, как жук, перевернутый на спину, с той лишь разницей, что не мог свободно дрыгать ногами-руками.

Сообразил, что прикован к рюкзаку, и, пробивая руками снег, стал торопливо развязывать крепеж. Это действие удалось довольно быстро, да и пока Юрий возился, немного утрамбовал снег вокруг себя.

– Попробуй выставлять руки на всю длину в разные стороны, может, получится пробить снег? – посоветовала обеспокоенная Варвара.

Костромин прислушался к дельному совету и принялся тыкать руками в разные стороны, пока не ощутил кончиками пальцев правой кисти свободу и дуновение воздуха. Тогда он спешно начал пробиваться в ту сторону и довольно быстро смог проделать дыру, в которую получилось выкарабкаться.

– Рюкзак! – напомнила ему Варюха. – Его нельзя оставлять!

– Да, рюкзак, – согласился Костромин.

И полез обратно, схватил баул двумя руками, расшатал его в снежной толще и потянул на себя. Рюкзак на удивление легко поддался, и вскоре Костромину удалось выбраться из этого ледяного капкана самому и вытащить поклажу. Он облегченно выдохнул, сел и осмотрелся.