– Никому и никогда? – уточнил Юрий.

– Когда-нибудь возможно, – подумав, ответил Тон. – Может, своему сыну, если тот изберет путь к просветлению, или другому человеку, но далеко не все, ты и сам понимаешь. Все пережитое и постигнутое за время, проведенное здесь тобой, останется лишь твоим глубоко личным знанием, силой, возможностями и способностями, перестроенной структурой физики твоего тела и полей и только твоим полем любви.

– Благодарю тебя, Великий Мастер, Просветленный Тон, – в глубоком уважении склонился Юрий перед отшельником, – за великую честь, оказанную мне, и возможность хоть малым краешком приобщиться к Великим знаниям и встать на путь. – Распрямился и спросил: – Мы еще увидимся когда-нибудь?

– Для того чтобы связаться со мной, тебе не требуется проделывать столь длинное путешествие. Достаточно позвать, – усмехнулся Тон и хитро заметил: – Придет время, и ты получишь ответы на все свои вопросы и на тот, который все это время так будоражил твое воображение. Кто знает, может, тогда нам и удастся встретиться.

– Благодарю тебя, – сложив ладони вместе, снова поклонился Костромин.

И, ясно почувствовав, что его время пребывания здесь полностью вышло, развернулся и ушел вниз по тропе. Ни разу не обернувшись.

Он знал, что если бы он вдруг захотел вернуться, что-то сказать или спросить Тона, то, скорее всего, не нашел бы ни тропы, ведущей к пещере, по которой бегал каждый день, ни пещеру, ни озеро и уж тем более не увидел бы самого Тона. Вот так.

Он шел, даже не шел, а бежал неспешно, размеренно и улыбался, вспоминая их разговор. Все то время, что он провел с отшельником, Костромину не давал покоя один вопрос, который он так и не рискнул задать Тону, чувствуя, что этого нельзя делать, – почему из миллиардов людей на планете Тон выбрал именно его? Почему он? Что в нем такого особенного? И почему вообще отшельник взялся его обучать? Ведь сам Просветленный Тон находится на таком уровне развития, который невозможно ни понять, ни даже представить не только простому человеку, но и любому продвинутому духовному мастеру или даже гуру.

Частенько Юрию казалось, что Тон находится сразу как бы в нескольких местах одновременно – вроде бы он с ним и в то же время вроде как бы и не весь с ним…

Да ладно, даже смысла нет пытаться разбираться.

Разбираться – смешно!

И все же почему именно он?

С монахами Юрий встретился у самого монастыря, из которого они только-только вышли, направляясь ему навстречу, удивив их столь небывалой резвостью еще недавно помиравшего от каждого дуновения ветерка паломника-страдальца.

Но с определением времени в категории «недавно» Костромин явно ошибся, оказалось, что прошло больше трех месяцев. Это время он не осознавал и не заметил. А в тот момент встречать его выскочили все обитатели монастыря, собравшись в стихийный радостный митинг по приветствию особого исцелившегося паломника, как только дежурившие у ворот прокричали о неожиданно быстром возвращении братьев и… Юрия.

Набежала целая толпа монахов, улыбавшихся ему как герою, кланяясь в уважительном приветствии, чуть не до земли с таким рвением, что Костромин несколько даже опешил. Ах да, вспомнил Юрий, – они ж его тут воином духа обозвали! И удивился – как же давно это было, кажется, что в прошлой какой-то жизни.

Братья монахи вдруг расступились, как волны, уловив одним им понятный знак, и навстречу Юрию прошествовал сам настоятель. Они одновременно почтительно приветствовали друг друга, а когда выпрямились, то посмотрели прямо друг другу в глаза, коротко кивнули уже совсем по-иному.

– Кострома! – оторвал Юру от этого церемониала Вовка, подлетевший откуда-то сбоку, развернув к себе и заключив в сильные объятия. – Ну, ты как? Изменился. Сильно изменился. Другой человек стал! Не узнать! А загорел-то как! И мышцы какие накачал! Тебя что, этот целитель в виде профилактической процедуры камни заставлял ворочать? – весело спросил друг.

«Так. Понятно, – сообразил сразу же Костромин, – значит, версия «целитель».

– Что-то вроде этого, – посмеялся он. – Исцеление горше всяких лекарств.

– Я несколько раз пытался прорваться к тебе в их лазарет, но братья не пускали, говорят, посторонним туда нельзя, их целитель охраняет свои секреты. А потом и вовсе сообщили, что тебя отвели в какую-то деревню, где тебе особые процедуры делали и упражнениями лечили.

– Это точно, – честно признался Костромин.

– Исцелить-то смогли? – с тревогой спросил Владимир.

– Полностью, – уверил его Юрий. – Восстановили весь энергетический контур, как они говорят, и гармонизировали все мои жизненные потоки. Да я и сам чувствую, что совершенно здоров и сил стало намного больше, чем прежде.

– Еще бы! Ты и выглядишь как более чем здоровый человек! – похлопал его по плечу Вовка. – Ты на самом деле сильно изменился, и энергия от тебя течет мощная, чувствуется, даже подрос, по-моему. Да и вообще внешне совершенно другой, новый человек.

– Да уж пришлось физической культурой позаниматься, – признался Костромин и перевел разговор на друга: – А ты-то тут как? Получил то, за чем сюда так рвался?

– Еще как, Юр, еще как! – сверкнул глазами от восторга Владимир. – У них тут невероятные практики, такой силы, я просто улетаю! Такие откровения посещают, такие знания приоткрываются! Жаль, что ты не в теме, – расстроенно заметил он. – Я бы тебе объяснил. Это просто фантастика.

– Так ты хочешь остаться и продолжить свои занятия здесь? – уточнил Юрий.

– Конечно! – бодро заявил Вовка. – Останусь до самого конца визы! Это же такая удача попасть сюда!

– Да, удача небывалая, – на полном серьезе согласился Юрий и оповестил: – А я домой. Мне надо поскорей отсюда выбираться.

– Да ты еще не знаешь! – вдруг вспомнил что-то Вовка, разулыбавшись. – Наших-то ученых попросили покинуть территорию нижнего монастыря, что-то там Закревская не то сделала или сказала не так братьям, да и вообще женщина. Словом, монахи обиделись, разрешили остаться только одному Варанову, правда, на сей раз в виде уступки позволили ему находиться в самом монастыре, вместе с монахами. А всех остальных попросили на выезд.

– Когда? – быстро спросил Юрий.

– Да вот только сегодня весточку прислали, интересуясь, собираемся ли мы уезжать вместе с ними или остаемся. Они уж и с джипами и проводниками созвонились, договорились об отбытии.

– Я поеду, мне домой срочно надо, – быстро оповестил Костромин.

И подумал про себя: «Ну, спасибо тебе, учитель!» И на какое-то мгновение ему почудилась где-то в вышине тихая усмешка Тона.

Вечером Юрия пригласил к себе настоятель.

Они ни о чем особенном не говорили, ни намеком не касаясь темы просветленного Тона. Настоятель какое-то время изучающе смотрел на Костромина, что-то там сканируя понятное только ему, потом удовлетворенно и даже несколько удивленно кивнул, поклонился с большим почтением и протянул стопку одежд.

– Прими на память эти дары для тебя и твоих близких, брат. Все эти вещи сделаны руками наших братьев и великих мастериц из высокогорного селения. Мы хотели бы, чтобы они сохранили для тебя память о посещении нашей обители и Тибета.

– Это великая честь для меня, – поклонился ему в ответ Костромин. – Благодарю тебя. – Распрямился, посмотрел в глаза настоятелю и добавил от самого сердца: – За все благодарю.

– Это честь принимать тебя в нашем монастыре. Ты можешь приходить к нам в любой момент, когда решишь снова посетить Тибет, ты всегда будешь важным и почетным гостем в нашей обители, – ответил настоятель.

Больше они ни о чем не говорили. Посидели еще немного и выпили ритуальный чай.

Из высокогорного монастыря Костромин отправился в нижний монастырь ранним утром следующего дня вместе с четырьмя братьями-монахами, имевшими и иные хозяйственные нужды и задания, кроме сопровождения Юрия.

С того момента, как Костромин вышел за ворота этой уникальной обители, время и события для него закрутились с невероятной скоростью. Он подгонял парней и животных, не сильно утруждавших себя торопливостью, и из-за его настойчивости в нижний монастырь они прибыли на несколько часов раньше обычного. И успели как раз вовремя, потому что тут же выяснилось, что джипы и проводники уже приехали и ждут, надо срочно выезжать к месту встречи, а то есть вероятность застрять тут на несколько месяцев из-за надвигающейся непогоды.

И погнали…

В каждом городочке и поселке, в котором они останавливались с ночевками по дороге в Лхасу, Юрий вставал с первым просветлением неба, выходил из гостиницы, поднимался на ближайшую возвышенность, находил себе место, медитировал, после чего бегал по еле заметным тропкам и спускался в поселение. Разузнавал, где находится рынок или люди, торгующие своими изделиями и продуктами. Странным, непостижимым образом умудряясь общаться с местными жителями на смеси английского и языка жестов, они прекрасно друг друга понимали.

Костромин делал какие-то покупки, тщательно продуманные и проверенные – подарки, сувениры, местную одежду, украшения, иногда специфичную тибетскую еду и продукты. И возвращался в гостиницу, где только-только просыпались его попутчики.

Кстати сказать, ученые посматривали на него со жгучим любопытством и некой опасливой осторожностью.

Ну, для начала надо сказать: Юрий и на самом деле сильно изменился и обнаружил это, когда заглянул мимоходом в зеркало в первой гостинице по пути их следования, в которой они остановились на ночлег. Для того чтобы побриться, Костромину давно не требовалось ничего, кроме острого, как бритва, ножа, ни зеркала, ни пены для бритья и уж тем более ни одеколонов или какой-нибудь парфюмерии. Он просто закрывал глаза, сосредоточивал внимание на поросли на своем лице и брился, не оставляя на коже ни единого волоска и даже намека на царапины. Все просто.

А тут заглянул в зеркало, и сам себя не узнал – он словно утратил возраст: по внешнему облику ему теперь можно было дать и двадцать лет, и все пятьдесят. Лицо у него загорело до черноты, а волосы, наоборот, выгорели разными прядями. И что-то еще нечеткое, но явно читаемое изменилось во всем его облике – глаза, их выражение и общая излучаемая энергия, что ли.

Прав был Вовка – другой человек. К тому же Юрий продолжал носить все ту же одежду Тона, а обычные и теплые вещи – куртку, ботинки, рукавицы-перчатки и шапку – затолкал в свой современный стильный рюкзак, с которым прилетел в Тибет, больше ни разу ими не воспользовавшись.

Ученые их группы смотрели на Костромина как на неандертальца, словно он вывалился из другого времени и поздоровался с ними на английском. Вообще-то хоть и был конец марта – начало апреля, но морозы стояли вполне ощутимые, не поднимаясь выше минус десяти, к тому же дули бесконечные ветра, и ребятки от науки кутались в свои теплые вещички, прятали носы в воротниках и шарфах, уши в шапочках, а руки в варежках. А тут такой экспонат разгуливает в легких штанцах, неубедительной куртешке какой-то и мокасинах.

Костромина подвергли допросу в стиле научных лабораторных изысканий о проведенном им в монастыре времени и что с ним там такого сотворили, что он настолько изменился и стал нечувствителен к холоду?

– Почему нечувствителен? – искренне удивлялся Костромин. – Очень даже чувствителен, только по-своему.

И, не утруждая себя выдумками, честно признавался, что его держали не в самом монастыре, а лечили в каком-то другом месте, и он мало что может рассказать о жизни монахов и их практиках, поскольку с ними не общался, что являлось абсолютной истиной.

Переоделся Юрий в цивильную современную одежду только в гостинице Лхасы, перед тем как выехать в аэропорт. И весь полет до Пекина чувствовал себя неуютно. Оказалось, что джинсы ему теперь не подходят, мешают и сковывают движения. Он, конечно, может снова привыкнуть к такой одежде, только сначала подумает и решит, насколько ему это надо.

По прибытии в аэропорт Пекина, зарегистрировавшись на свой рейс, Костромин пробежался по магазинам, накупил подарков родным-близким, а себе приобрел удобную, приемлемую по теперешним его ощущениям одежду, вполне современную и даже весьма и весьма недешевую, попросил отпарить и отгладить ее прямо в магазине и там же переоделся – все, можно бежать дальше!

Он и бежал – мыслями, делами и поступками он всю эту дорогу бежал к Варюхе! Он подгонял нерасторопных водителей джипов, а потом и городских такси, он поторапливал ученых и на конечном этапе вообще отделился от них. Группа решила остаться на несколько дней в Лхасе, а потом и в Китае. Он же прокомпостировал билет на ближайший рейс.

Ему надо было к Варе!

И всю дорогу в голове у Костромина звучали слова Тона, предположившего, что она встретила другого мужчину, влюбилась в него и вступила с ним в интимные отношения.

Даже если и так! Даже если и так, он будет за нее бороться!

По фиг там измена, это не измена, теперь Костромин точно знал, что все это ерунда – почистит он потом все последствия ее связи с другим мужчиной, в том смысле, что энергетические и полевые, он теперь знает как, но он вернет Варю! Она его жена, его единственная любимая женщина, его родная душа!