Дверь нам открыла сама хозяйка. Она ничуть не изменилась, я бы узнала ее из тысячи других высоких ухоженных красавиц. Ее будто заморозили раз и навсегда! Колючие мурашки побежали по моей спине, к горлу подкатил ком, и я, точно рыба, над которой занесен молоток, жадно глотнула воздуха. Ну как будто в последний раз, а дальше – мгновенная смерть, горячая сковородка и шипящее растительное масло…

– Я очень рада вас видеть. – Мария Александровна щедро улыбнулась, обнажив ряд ровных белоснежных зубов. Такой я ее еще не видела и сразу почувствовала фальшь.

– Добрый день. Наконец-то добрались, – ответила бабушка.

– Добрый день, – просипела я.

Мария Александровна приобняла Эдиту Павловну, отстранилась и только потом посмотрела на меня. Она старалась не выказывать особого любопытства, поэтому взгляд получился скользящим и полупрозрачным.

– Анастасия, не так ли?

Не в силах произнести нормальное человеческое «да», я кивнула. Но, вспомнив бабушкины напутствия, расправила плечи и даже умудрилась вздернуть нос (наверное, именно так должна себя вести гражданка Ланье в любых обстоятельствах).

Мое трепыхание осталось незамеченным, Мария Александровна отвернулась на секунду раньше и радушно повела Эдиту Павловну в одну из многочисленных комнат. «Ничего необычного», – будто подчеркивали они. Я направилась следом, оглядываясь и теребя тонкий пояс платья.

Интерьер квартиры совпадал с обстановкой загородного дома Акимовых: те же тона, акценты, атмосфера, будто я слетала на машине времени назад… А если учесть, что через несколько минут я увижу Павла, то… То вообще – караул!

В просторной гостиной, утопающей в лучах света, Мария Александровна вновь посмотрела на меня. Быстрая тень пробежала по ее от природы бледному лицу, и брови на миг сошлись на переносице. Но кадры судьбы, видимо, не могли лечь один на другой по причине невозможности происходящего, и истина была отодвинута в сторону еще на несколько минут. «Лучше бы поскорее», – мысленно поторопила я, устав умирать.

– Жара, – начала стандартный разговор о погоде Эдита Павловна. – Не люблю лето: тяжело дышать, и пыль столбом.

– Вы абсолютно правы, но на следующую неделю прогнозируют небольшое похолодание, надеюсь, это не очередные сказки Гидрометцентра. Не люблю, когда говорят одно, а на деле оказывается совсем другое. Анастасия, а ты, наверное, любишь лето? – Мария Александровна в очередной раз повернула голову ко мне и… замерла. Память к ней возвращалась… Конечно, она и думать давно забыла о недоразумении в виде деревенской девчонки, но три года и дорогая одежда не могли замаскировать меня до неузнаваемости… И к этому добавлялся мой голос, который неожиданно вернулся и прогремел на всю гостиную, скрепляя прошлое и настоящее.

– Да, я люблю лето. И люблю, когда жарко.

– Присаживайтесь, пожалуйста… – произнесла Мария Александровна, и ее рука замерла в воздухе.

«Ну, да, это я… здравствуйте… Как поживаете? Я не хотела, все как-то само так получилось… Честное слово!»

Больше всего я боялась, что она сейчас разозлится и набросится на бабушку с обвинениями, они поссорятся, и мне потом достанется по полной программе: за молчание и за каждую деревню, существующую на этой планете. Но, во-первых, я не могла признаться бабушке, что подслушивала и подглядывала. Во-вторых, мои отношения с Павлом были слишком личными, и я бы скорее бросилась под поезд, чем рассказала кому-то о любви. В-третьих, мой язык предал бы меня уже на первых секундах диалога – я потеряла бы дар речи, боюсь, уже навсегда.

Мария Александровна не разозлилась, она медленно опустилась в кресло, резко отвернулась и превратилась в статую. Конечно, ее одолевали бесконечные вопросы, но Эдита Павловна была слишком значимой персоной, чтобы устраивать скандал, да и ясность вообще отсутствовала.

«Высшее общество…» – тяжело вздохнула я, чувствуя отчаянность положения. Позже… меня линчуют позже… И сделают это наверняка размашисто и с удовольствием.

«Наверное, она гадает, действительно ли я внучка Эдиты Павловны или это ловкий обман? Как так получилось, и как себя вести?..» Двойственность положения состояла в том, что я вроде, с одной стороны, из «крепостных», а с другой – будущая наследница богатства семьи Ланье. А главное – сама-то я о чем думаю? Совершенно же непонятно!

«Что происходит?» – отражалось на лице Марии Александровны.

«А это всего лишь я…»

Разговор ни о чем протекал минут пятнадцать, я не могла спокойно сидеть на месте, поэтому поднялась с кресла, подошла к окну и принялась смотреть на желтые и красные клумбы. За спиной рушился по кирпичикам мир, горело, полыхало и взрывалось, а я не шевелилась, ощущая, как росток силы дергается, тянется к солнцу и разворачивает небольшие, но широкие листья.

Я хотела увидеть Павла.

Я уже была к этому готова.

Послышались шаги.

Я задержала дыхание.

– Добрый день, Эдита Павловна, – раздался самый лучший голос на свете, и я сжала похолодевшими пальцами край подоконника. Желтые клумбы, красные клумбы, ухоженные газоны, идеальный асфальт… зима, ворота, распухшая губа, Славка, Доня, пирожки, компот, поцелуй…

– Здравствуй, Павел, ты опять вырос? – В голосе бабушки появились веселые нотки, наверное, она так шутила с ним всегда. – Познакомься, это моя внучка – Анастасия. Анастасия, а это Павел.

Пожалуй, на короткий миг мы с Марией Александровной сблизились, потому что, как ни крути, а мы обладали знанием, пока недоступным другим. Мы понимали: судьба уже подошла к тому часу, который меняет все, не спрашивая на то разрешения… Тик-так – и жизнь подпрыгивает и летит кувырком.

Я была уверена – Павел не узнает меня со спины. Я выросла, несколько оформилась, и черно-белое классическое платье, купленное в магазине, где на каждого посетителя полагается четыре консультанта, – это не выцветший сарафан. Но, повернувшись, я увидела на его лице смятение… Может, и не узнал, но я отчаянно напомнила ту, которой он однажды сказал «нет».

– Очень приятно познакомиться, – ровно произнесла я, будто передо мной стоял совершенно посторонний молодой человек. Детская гордость взвилась к потолку, радость, впрочем, тоже… «Да, я пришла в твой мир. Смотри, какой я стала!»

А каким стал Павел?.. Чуть выше, шире в плечах, в сто раз красивее… Но это совсем не имело значения. Если бы меня попросили охарактеризовать его, я бы просто сказала: «Самый лучший…»

Он побледнел, замер, сделал один шаг, остановился. Уверена, его душа летела в ту же бездну, в которую рухнула моя душа еще вчера (когда я поняла, кто победил в конкурсе на лучшего мужа для Анастасии Ланье).

– Очень приятно, – сдержанно произнес он, и, хотя нас разделяли метры, я увидела, как запульсировала тоненькая вена над правой бровью. Мне показалось, или его губы тронула мимолетная улыбка…

Краем глаза я ухватила Эдиту Павловну. Она цепко следила за первой встречей, пытаясь определить сразу: получится или нет осуществить задуманное (лет этак через шесть). Наша реакция явно попадала под гриф «счастью быть», потому что уголки губ бабушки поползли вверх, грудь поднялась от удовлетворенного вдоха и опустилась.

– Полагаю, самое время выпить чаю, – вышла из оцепенения Мария Александровна. Поднялась, вытянулась в струну и внимательно посмотрела на сына.

Мы с Павлом пришли в движение одновременно, точно были связаны прочной капроновой нитью. Но, желая оставить «жениха» и «невесту» в обществе друг друга хотя бы на пару секунд, бабушка резко поднялась, торопливо взяла под руку хозяйку дома и потянула ее к двери.

– В прошлый раз ты накормила меня бесподобными пирожными. Как они назывались? С ореховой глазурью… Я не слишком жалую сладкое, но готова признать – это действительно вкусно.

– Да, они есть… – нервно ответила Мария Александровна.

Я собрала мужество в кулак и приблизилась к Павлу. Какие пирожные… Сейчас я не смогла бы проглотить даже маковое зернышко! Оно бы выпрыгнуло из меня и покатилось по полу. Все чувства собрались в большой мягкий пушистый комок, перепутались и заполнили меня без остатка. Но я все же держалась. Да, держалась.

– Это ты… – тихо произнес Павел. – Это ты…

– Почти я…

Нить, связывающая нас, укоротилась, натянулась и взвизгнула, точно струна. Я заглянула в его зеленые глаза и улыбнулась. Он тоже ответил улыбкой. Мы будто шли по тонкому льду, осторожно проверяя: хрустнет, даст трещину или нет.

– Ты внучка Эдиты Павловны?..

– Ну да.

– И давно?

Смешной вопрос вообще-то.

– С рождения. Так не бывает, да?

– Не бывает. – Павел опять улыбнулся и окатил меня горячим взглядом. Он хотел схватить меня и прижать к себе (я это поняла!), но сдержался. А я хотела повиснуть на его шее и услышать, как ухает его сердце. Бубух-бубух-бубух! Я бы солгала, если бы сказала, что в моей душе перестал полыхать тот огонь… О, какая бы это была бессовестная ложь! Мои руки тянулись к Павлу, мои колени подгибались, в голове гудело, и спасение было лишь в одном – дотронуться, хотя бы один разочек…

– Пойдем пить чай, – сказала я.

Мы развернулись и направились к двери, на миг наши пальцы нечаянно соприкоснулись… И этого оказалось так много и так мало! Представив, о чем в этот момент думает Мария Александровна, я задержала дыхание – случившегося не исправить. Наша встреча, решенная наверху, там, где сияет солнце и несутся по своим важным делам облака, столкнула дом Ланье и дом Акимовых, сотрясла стены, наполнила воздух электричеством, повернула ключи во всех замках. Обратной дороги нет…

За столом, помимо моей бабушки и Марии Александровны, сидел отец Павла – полноватый мужчина с ухоженными усами, который сразу произвел приятное впечатление. Он поднялся, представился («Виталий Петрович, рад вас видеть…»), мы обменялись незначительными приветствиями, и… И я уловила в его взгляде горечь и неловкость, мне вдруг показалось, будто он сейчас скажет то, что я уже много раз слышала: «Анастасия, ты очень похожа на свою мать», но Виталий Петрович произнес другие слова:

– Настя, ты какие пирожные любишь?

– Она любит эклеры, – вместо меня ответил Павел. И мы оба (конечно, оба!) вспомнили день знакомства, ворота, к которым я припечаталась губой, «мам, я пригласил девочек», теплый серый шарф… – Я и сам их люблю.

Мария Александровна звякнула ложкой о блюдце, а Эдита Павловна торжествующе кивнула, принимая фразу Павла за попытку начать ухаживать.

Виталий Петрович положил на мою тарелку кусок шоколадного торта, четыре мини-эклера, ореховое пирожное и тонкую вафельную трубочку, обсыпанную сахаром. Наверное, моя худоба вызвала приступ жалости и естественное желание откормить несчастную, чтобы ее однажды не переломил порыв ветра. Эта подчеркнутая забота поселила в душе некоторое беспокойство. «Анастасия, ты очень похожа на свою мать», – продолжала я слышать несказанные слова.

– …мы заезжали в магазин тканей… но все не то… я ничего не купила… – долетело до меня раздражение Эдиты Павловны.

– …я уже давно ничего не шила, предпочитаю покупать готовое за границей… – Мария Александровна старательно поддерживала разговор.

«Анастасия, ты очень похожа на свою мать», – стучало в висках, и я медленно перевела взгляд с тарелки (в которую спасительно уткнулась носом минуту назад) сначала на Павла, а затем на Виталия Петровича.

Ожерелье. Кто подарил мне на день рождения ожерелье? Моя прежняя версия давным-давно разлетелась вдребезги! Не мог обладать такой дорогущей вещью ни один человек, живущий поблизости, – ни в нашей деревни, ни в соседней. Ни один человек?.. За исключением того, кто сам богат, кто знаком с семьей Ланье, кто в тот день волею судьбы находился рядом…

«Дом Акимовых стоит у озера. Рукой подать. И я сейчас пью чай с Павлом и его родителями… Ожерелье положил под подушку Виталий Петрович. Это точно. – Я опустила глаза, взяла ложку и ковырнула торт. – Мария Александровна ни за что не стала бы дарить мне украшение… вообще ничего не стала бы делать для меня хорошего… Значит, Виталий Петрович… Да, Виталий Петрович. Объяснение есть, просто мне оно пока неизвестно…»

– Ты учишься? – спросил Павел.

– Сейчас отдыхаю… Буду учиться с сентября.

Торт был мгновенно забыт, и мы, не шевелясь, смотрели друг на друга. Сколько лишних людей вокруг, почему мы не вдвоем, нам так много нужно сказать друг другу! Или, наоборот, не сказать, а просто пойти дальше… Прижаться, посмеяться, забыть плохое, схватиться за хорошее и наконец узнать, что такое безграничное счастье!

Мобильник, лежащий на краю стола, сначала загудел, а потом издал приглушенное пиликанье. Виталий Петрович взял телефон, сказал нам «извините», торопливо поднялся, принял вызов и, не желая мешать чаепитию, направился к окну.

– Да, Клим, здравствуй. Спасибо… огромное тебе спасибо. Все устраивает, абсолютно все… Ты уже вернулся? Хорошо. Завтра утром я буду у тебя…

Клим Шелаев. Конечно, звонил он.