И плакал вместе с ним, потому что Надьку, жену его, знал и любил, как родную, и был крестным обоих его мальчишек.

И это горе было, есть и будет всегда непереживаемым, неизлечимым.

А Коля вынырнул из горячего отчаяния, ушел в отставку, продал все в Москве, купил вот участок черт-те где, знатный внедорожник, снегоход, обозначил себя в районе егерем, оставив там, за бортом, в столице родителей и его, Ивана.

И все бы ничего, но вот только здоровый тридцатидевятилетний мужик живет на выселках один, без бабы, без любви, наказывая себя, что ли?

А при таком раскладе жизни нет, только боль и обвинения нескончаемые. Иван не сдавался и так просто отдавать Николая его тоске непросветной не собирался. Он периодически заваливался к Коле с боевым комплектом, в количестве не менее двух девиц, якобы в баньку и для отдыха от работы. Они охотились, рыбачили вдвоем, и Иван норовил подсунуть кралю другу. Колян брал с удовольствием и благодарностью, если дама была не против и сама проявляла инициативу, и… провожал.

Все это было не то, Иван понимал — столичные барышни с их непростыми расчетами и очень четкой установкой: «Что вы можете предложить моей будущей шикарной жизни?», как говорят в Одессе. Да и местные дамочки на Колю заглядывались, он в районе был личностью заметной, известной, наезжали в гости, обхаживали, когда он в райцентр по делам приезжал. Мужик он видный, деловой, непьющий, да все эти интересы были с дальним прицелом, с расчетцем, со взвешенными продуманными маневрами и шагами.

Не то! Тут другая нужна, что пойдет за ним до конца, и любить будет, и примет на себя его горе и его жизнь.

Сильная, настоящая, вот как Сашка, например.

А где их таких возьмешь, в московской-то действительности? Это для него, Ивана, такие дамочки раздолье холостяцкого выбора, а для Николая рубеж этот с возможными изменами, тасканием по юбкам, легоньким незатейливым сексом по съемным квартирам, чтобы, не дай бог, жена не узнала, пройден безоговорочно.

Ах, чтоб ее, жизнь эту нашу!

Неужели так много надо потерять, чтобы стать другим? Целостным, не разменивающимся на копейки ненужных пустых отношений без обязательств, а так, от скуки и бытовой жвачки?

Иван, погруженный в свои размышления, не прислушивался, о чем тихо разговаривают Саша с Колей. Говорил в основном Николай, а Сашка слушала, прислушался и он…

И оторопел! И не поверил. Даже головой тряхнул, так невозможно было то, что он услышал!

Николай рассказывал о своем горе!

Легко рассказывал, без надрыва сердечного, тоном человека, знающего о своем неизлечимом хроническом заболевании и давно смирившегося с неизбежностью.

Николай ни с кем не делился, не рассказывал о своем горе. Родные и близкие знали, переживали вместе его беду, соседи — Лукинична и Ильич тоже были родными и близкими, берегли его, как могли.

Почему ей-то?!

Он же Коле ситуацию обрисовал, и ее весьма туманное и непонятное участие в деле.

Что ж это вы, Александра Владимировна Романова, умудряетесь с мужиками вытворять?

— Я полгода бухал не просыхая. Вон, Ванька меня пас, жить ко мне перебрался, запирал в квартире, когда на работу уходил, боялся, что денусь куда или сгину на улице пьяный. Спасибо ему бесконечное — без него я бы пропал, точно! А потом, в один день, как отрезало! Оклемался я, понял, что нет меня прошлого, никакого нет и надо себя заново строить.

Иван потрясенно слушал, не понимая, что случилось. Почему именно с ней Николай заговорил об этом, да так, как не говорил ни с кем до сих пор, даже с ним!

Что происходит?!

Александра посмотрела на Ивана — ничего себе новые штрихи к портрету героя!

Она-то понимала, что происходит!

И вдруг ей пришла в голову неожиданная идея, и, слушая вполуха рассказ Николая, как он сюда перебрался, обосновывался, о замечательных стариках соседях, ставших ему родными, она судорожно ее обдумывала.

Саня редко ошибалась в людях. Почти никогда. Она и про Лильку все понимала и знала — продаст за милую душу, если побольше предложат. Ну и что?

И рисковала, зная, ведь Лилька была единственной. Еще восемь месяцев назад.

Сейчас в жизни Сашки нечаянно, негаданно появилось трое самых близких людей.

Она приняла решение, быстро взвесив все за и против, уверена была, что это поможет!

— Николай, — решилась она, когда тот замолчал.

Непросто это было, и получилось как-то хрипло от волнения, Сашка прокашлялась. Он почувствовал, что она о чем-то важном, и ободряюще спросил:

— Да, Сашенька, вы о чем?

— Коля, вы могли бы взять сюда пожить одну женщину? На время?

И мгновенно почувствовала, как изменилась атмосфера вокруг, превратившись в холодную, почти враждебную. Ей показалось, что даже воздух стал холодным, недружелюбным. Мужики как-то враз отдалились от нее — презрением, разочарованием? Черт его знает чем? Они сидели напротив Сашки, через стол, плечо к плечу, и ощущение было, что ее выкинули, обдав холодом неприятия.

За все время общения с Гуровым, при их обоюдном недоверии и подозрениях, при его не до конца ей понятных мужских страхах и переполохе после секса, он не был так отстранен и так далек, как в эту минуту.

Что происходит?

Сашка недоуменно подняла брови, посмотрела на них по очереди, переводя взгляд с Ивана на Колю.

А Иван подобрался внутри, зачерствел, испытывая нахлынувшее разочарование, словно упал с высокой кручи, даже сердце застонало.

Как же так? Как он мог в ней ошибиться? Да еще притащил ее сюда, к Коле!

— Вы что ж, мою личную жизнь решили устроить, Александра? — с недобрым нажимом, холодно спросил Николай.

Сашка не сразу поняла, о чем он, а когда поняла, то почувствовала себя совсем уж неловко.

— Господи! Да нет, конечно! Я не об этом!

Лед, сковавший воздух над столом и заморозивший троих сидевших, дал ощутимую трещину, подрастаяв.

— А о чем? — все еще холодно, но уже без презрительного нажима уточнил Коля.

— Я не о вашем благополучии, Коля, уж простите, бога ради, сейчас думаю. Мне подругу спасать надо! И не только ее!

— Рассказывайте! — приказал Николай.

— Вообще-то это не та история, которую хочется рассказывать. Да и не уверена я, что имею право рассказывать.



Сашка выехала из ворот фабрики, продолжая злиться на глупость управляющего, всерьез обдумывая, не уволить ли его. Нет, она не спорит, что бывает и жесткой и требовательной, но не запугивает же она их, в конце концов! Он, видите ли, боялся ей сообщить!

Добоялся, идиот!

Накопилось такое количество нерешенных проблем с оборудованием, с бухгалтерией! Он все откладывал, думал, что начальница в Москве, далеко, авось пронесет!

«Надо уволить, объявить конкурс на вакантную должность среди местных. Этого я как-то впопыхах взяла. Кто же мне его порекомендовал? Кто-то из местной администрации. Не помню».

Она устала, расстроилась, есть хотелось, и дорога была в сплошных асфальтовых заплатках и колдобинах, что не добавляло радости. Выезжая из города на шоссе в сторону Москвы, Санька заметила, что машины впереди притормаживают, объезжая какое-то препятствие.

«Авария, что ли?»

Шедшая впереди машина, мигнув красными задними фонарями, притормозила, медленно что-то объехала и рванула вперед. Сашка увидела бесформенную темную кучу на асфальте, притормозила, как и все ехавшие впереди нее, и… и поняла, что это человек.

Она резко затормозила, посидела пару секунд, присматриваясь, и все же вышла из машины.

Это была девушка, вся в крови, в лохмотьях какой-то одежды. Саша подумала, что ее сбил кто-то и уехал, она опустилась перед ней, сев на корточки.

— Вы меня слышите?

Девушка была в сознании и пыталась что-то сказать, и только тут Сашка увидела, поняла, что девушка избита до полусмерти. А может, и не до полу!

— Дети… — еле слышно, разбитыми, изуродованными губами прошептала девушка.

— Милая, потерпи! — попросила Сашка, быстро набирая на сотовом, который взяла с собой, выходя из машины, номер «скорой».

Сашка звонила в «скорую», в МЧС, везде ей отвечали приблизительно одно и то же — подъехать смогут не раньше, чем через час! Пробки! Пятница! Полно аварий!

— Миленькая, — встав перед незнакомкой на колени, уговаривала Сашка, — ты сможешь подняться? Ну, давай!

Девушка не могла! Она пыталась, но не могла.

Встав посреди дороги, раскинув руки в стороны, Сашка остановила какой-то автомобиль. Визг тормозов, мат-перемат.

— Помогите мне! — приказала Сашка орущему водиле. — Немедленно! А то я на вас в суд подам за неоказание помощи!

— Какой суд! Ты что, поехала? — возроптал мужик, но из машины вылез.

Сашка потащила его к лежавшей девушке.

— Давайте вместе ее поднимем и перенесем ко мне в машину!

— Пьяная, что ли?

— Нет! Давайте!

Мужик отодвинул Сашку, поднял девушку сам. Санька ринулась вперед, распахнула заднюю дверь.

— Ты бы подстелила что-нибудь, она тебе весь салон перепачкает, — проявил заботу ворчливый водила. — Я весь измазался! Связался тут!

Сашка не обращала внимания, занимаясь устройством пострадавшей — застегнула привязной ремень заднего сиденья, это все, что она могла в данный момент для нее сделать.

— Куда ты ее?

Оказывается, недобровольный помощник еще не ушел.

— В ближайшую больницу! — ответила Сашка, захлопывая дверцу и обегая машину.

— В районную, что ли? Вези в Склиф, здесь она не выживет, может, и там не выживет, но шансов больше.

«Да, в Склифе шансов больше!» — решила Сашка, рванув с места.

Пятница — дело хорошее, особенно когда едешь из области в сторону Москвы, а не обратно. Санька, нарушая всякие правила, неслась с такой скоростью, с какой не ездила никогда. Конечно, на въезде в Москву ее остановили гаишники на посту. Сашка, опустив боковое стекло, не выходя из машины, перебила инспектора, представляющегося ей по всем правилам, и проорала:

— Я подобрала на дороге девушку, сбитую, наверное, она умирает, я ее в Склиф везу!

Инспектор, слава тебе господи, оказался нормальным парнем, открыл заднюю дверцу, заглянул в салон, попробовал пульс на шее у девчонки.

— Жива! Езжайте, я по постам передам!

И дав ей отмашку жезлом, стал что-то говорить в рацию.

Сашка рванула с места, перестав обращать внимание на все, кроме дороги, стараясь не думать о лежащей сзади умирающей девушке. Она ворвалась в приемное отделение, заорав на весь холл:

— У меня в машине девушка молодая, сбитая машиной, не пьяная, не наркоманка! Умирает!

Она шла рядом с каталкой, которую очень быстро, бегом катили по длинному коридору, после предварительного осмотра и грозного приказа врача:

— В операционную! Быстро!

Девушка очнулась, схватила Сашку за руку.

— Подождите! — торопливо, из последних сил сказала она.

Каталку остановили. Сашка наклонилась к ней, заглянула в глаза, перешедшие все рубежи и грани боли и страданий — уже там.

— Дети! Заберите их!

— Я заберу! Обещаю!

— Нет, не потом, сейчас, они уже два дня без меня… Маленькие, боятся.

Сознание покидало ее, она собралась, прошептала адрес.

— Как тебя зовут? — спросила Сашка.

— Ира Краскова. Дети… пожалуйста…

Она отпустила Сашкину руку и потеряла сознание.

Сашка проводила каталку до операционной, Иру увезли, Сашку остановил возле дверей врач.

— Вы знаете, что с ней случилось? — спросил он.

— Нет, я нашла ее прямо на проезжей части, думаю, ее сбила машина.

— Нет, машина ее не сбивала, — возразил врач, — ее пытали — зверски, жестоко и очень долго.

— Что-о?! Она выживет?

— Не знаю, — признался врач, — у нее такие травмы…

— Я хочу дождаться результатов операции.

— Вы ее родственница?

— Нет, но думаю, я сейчас у нее единственный родной человек.

Он внимательно посмотрел на Сашку, что-то решая.

— Часа три-четыре, в лучшем случае, может, больше. Кажется, она просила забрать детей? Успеете. В регистратуре оставьте свои данные, как родственницы, с которой она проживает.

— Спасибо! — обрадовалась Сашка, как самому лучшему подарку в жизни.

Ей с трудом удалось найти дом на окраине Москвы — старая хрущевка, соседствующая с рабочим общежитием, со всеми вытекающими из данного соседства последствиями. Дом стоял очень странно — боком в самом конце улицы с непонятной нумерацией — одиннадцатый, тринадцатый, куда-то подевались парочка домов, положенных по порядку, из-за угла выскакивала общага под номером девятнадцать, и совсем уж на отшибе, углом стоял искомый двадцать первый.