Хорош! Нечего сказать! Девочка совсем — двадцать четыре, а он, старый хрен, почему-то решил, что его!

Он щелчком выбросил окурок выкуренной в несколько затягов до фильтра сигареты. На темной привокзальной площади, едва освещенной единственным фонарем, устало светившим у входа закрытой на ночь двери станции, он ярко полыхнул, пролетев по дуге, и слышно упал на асфальт, предсмертно раскидав полыхнувшие искры. Николай проследил полет и падение бычка, достал еще одну сигарету и закурил.

«Ну, ничего, — приободрил он себя, — ничего. Лето на природе побудут, отъедятся нормальными продуктами. Речка, лес, живность моя — раздолье детям. Хоть в себя придут, успокоятся, а чего им у меня-то на хуторе бояться? Опять же Лукинична с Ильичом за ними присмотрят. Да с радостью! Может, и Ирина эта отойдет немного на наших-то просторах!»

Лукинична и Ильич были его соседями, единственными оставшимися на хуторе. Старики были крепкими, по-народному юморными, шебутными, но загибались совсем уж от бедности, одиночества и заброшенности, пока Коля не появился рядом. Он выстроил дом, обзавелся хозяйством, а заодно и им помог взбодриться, оклематься и зажить по-новому. Жили они с соседями душа в душу — одной семьей, почти одним домом. Лукинична оставалась у Коли на хозяйстве, когда он в леса уходил, или в район уезжал, или в Москву, или начальство какое наезжало, клиенты на охоту да на рыбалку, водки попить в тишине. За живностью втроем ходили, корова одна на два дома, а что, им даже слишком. Лукинична нет-нет да и на рынок в район ездила, излишки продавала, радовалась всегда доходу. А Коля только тихо улыбался ее неугомонности хозяйской — отошла от нищеты и беспросветности, а то все поверить не могла, что жизнь теперь у нее спокойная, сытая началась.

Вот будет кому детей доглядывать — старики обрадуются! Коля улыбнулся в темноту — еще как! Ильич начнет игрушки деревянные мастерить, а уж Лукинична их пирогами да блинами откормит!

Хорошо, что едут! И им на радость и веселье на выселках своих, и детям — раздолье и здоровье!

Правильно решил, пусть прямо сейчас едут, а что тянуть! Пол-лета, почитай, прошло, глядишь, поутру и передумают, или Сашка отбой даст! Ее там сейчас небось Иван-то распекает, отчитывает!

Он улыбнулся — обнародился совсем, стариковские словечки-присказки даже мысленно вставляет.

На площадь въехала синяя «Нива», лихо завернула вираж, рассекая тишину повизгиванием шин, тормознула возле Николая. Из машины выбрался парень лет тридцати, подтянул джинсы, степенно подошел к Николаю и протянул руку для пожатия.

— Вы нас ждете? Александра Владимировна сказала, что встретят на «хаммере». Я Сергей.

— Николай.

— Что за спешка такая? В ночь. Я бы завтра привез. Взял вот свою машину, ночью-то на моей спокойнее.

— Александра воспользовалась подвернувшейся возможностью, чтобы подругу и детей на природу вывезти на оставшееся летнее время, — пояснил Коля.

— Это правильно! — согласился Сергей. — Им на воздух очень надо! Что в Москве!

Но комментировать больше ничего не стал. Молодец! Толковый водитель.

— Давай, Сергей, перегружай вещи. А пассажиры что, спят?

— Дети спят, а Ирина нет, — ответил Сергей и направился к «Ниве».

Коля распахнул задние дверцы и багажник своей машины. Пока они с Сергеем обменивались рукопожатиями и присматривались друг к другу, девушка из машины не вышла, но, когда он подходил к «Ниве», осторожно, чтобы не разбудить детей, выбралась.

Вот ни черта же не видно в этой темноте под усталым станционным фонарем!

Он шагнул навстречу — она прикрылась распахнутой дверцей, отступила на полшага.

— Здравствуйте, — как можно доброжелательнее сказал он. — Я Николай, меня за вами Александра прислала.

Она молчала. Он понимал — как бы Сашка ни старалась ее успокоить, предупредить страхи, но здоровенный незнакомый мужик, в потемках, ночью, хрен знает где, на какой-то станции… А за спиной маячит агрессивная дорогая машина! Это при ее-то воспоминаниях!

— Ирочка, давайте детей перенесем, — предложил совсем уж мягко. Нежно и очень осторожно.

Она стояла не шевелясь за дверцей и молчала. Помог Сергей:

— Ириш, давай я кого-нибудь возьму.

— Да, Сереж, — подала она голос. — А ты с нами поедешь?

Как о спасении просила.

— Действительно! — обрадовался возможности успокоить ее Николай. — Сергей, давай с нами! Ты на своей «Ниве» по нашей дороге пройдешь. У меня там банька еще под парами, с вечера. Отдохнешь, с начальницей пообщаешься!

— Нет, я домой, — сказал Сергей, — меня жена ждет, и дела завтра. Раз Ирину не везти, машину надо на профилактику поставить. Жаль, конечно, банька — это хорошо!

В темноте Николай никак не мог рассмотреть Ирину — ну, высокая, худая, из-под небольшой косыночки на голове струятся длинные светлые волосы. И вся как натянутая струна — сплошной страх и настороженность.

Ладно, разберемся!

Коля нагнулся, нырнул в машину и взял спящего ребенка. Потревоженный малыш хныкнул сквозь сон.

— Тихо, маленький, — успокаивал Коля с перехватившей горло нежностью, — спи, мой хороший, скоро дома будем, в кроватке. Ирочка, вы садитесь на заднее сиденье, посередине, а детей мы вам по бокам положим.

Она позволила себе несколько секунд сомнений, взяла объемистую сумку и пошла к «хаммеру». Мужчины пристроили детей головками у нее на коленях и осторожно с разных сторон закрыли дверцы.

— Спасибо, Сережа, — поблагодарил Николай и полез в задний карман джинсов за бумажником.

— Да ты что?! — остановил его движение Сергей. — Все, поехал! Александре Владимировне привет! Ирину и детей берегите, не обижайте!

Хотел сказать еще что-то, но передумал, пожал Коле руку, махнул Ирине и пошел к «Ниве». Николай сел в машину, завел мотор и, посмотрев в зеркало заднего вида, спросил:

— Вы там удобно устроились?

— Да, — еле слышно ответила Ирина.

Взвизгнув прощально шинами, «Нива» развернулась и отъехала. Николай включил свет в салоне и развернулся к девушке.

— Ирочка… — начал было он и замолчал.

Ее он видел именно такой в своем коротком видении, во время Сашиного рассказа!

Значит, все-таки вещун-колдун от природы и лесных угодьев!

Она действительно симпатичная. Очень. Глаза темно-синие с плещущимися в них болью, настороженностью и ожиданием плохого.

— Ира… — Главное, ее сейчас успокоить, найти нужные слова. — Вы не бойтесь ничего, ладно? Вам теперь больше не надо бояться. Совсем. У вас с детьми теперь все хорошо будет. Обещаю.

— А куда мы едем?

Ну, слава богу! Хоть заговорила с ним. Решилась!

— Далеко, мы на хуторе живем, на выселках, у нас там очень красиво. И спокойно. И тихо. Вам понравится. Ну, поехали?

— Поехали, — сказала она без прежнего напряжения, но еще настороженно.

Значит, нужные слова нашел. Молодец!

Дорога у них, конечно, не американский хайвей, и поспать ей не удалось — придерживала детей на колдобинах и рытвинах.



Сашка спала сладко и безмятежно. И заснула она, глядя через окно на звезды — сумасшедшие, огромные звезды на бездонно-черном небе. И расстроилась, почти до слез, увидев одну падающую звезду, пролетевшую по небу, — ни черта же загадать не успела! А вообще, есть такие быстрые, кто успевает загадать? Звездное бездонье втягивало в себя, умиротворяло, успокаивало, делясь своей возвышенностью, по сравнению с которой все человеческие страстишки становились смешными в своей суетной глупости и мимолетности бытия, шептало что-то прямо в разум и убаюкивало. Отяжелевшие веки закрывались сами собой, и Сашка все старалась их разлепить — обидно же, когда еще такое небище звездное увидишь?

Она проснулась сразу, в одну минуту, и потянулась сладко, до хруста в костях, беспечно-счастливо. И спохватилась.

Ирина! Дети!

Заспешила спуститься со второго сеновального этажа, съезжая неуклюже попкой на приставленную лестницу, обрушивая вниз кучи сена.

На первом этаже народных апартаментов спал Иван Федорович Гуров, лежа на, животе, засунув руки под подушку. Спровоцированные наблюдением за спящим мужчиной, в Сашкином мозгу шевельнулись подозрения, стремительно сформировавшись в две пугающие мысли. Подталкиваемая этими мыслями, Санька присела возле Ивана на колени и стала его тормошить.

— Гуров, проснись немедленно!

— Дорогая, — сонно пробормотал он в подушку, — ты пришла неспешным сексом пожелать мне доброго утра?

— Ты не мог бы просто проснуться, без проявлений гиперсексуальности?

Он вздохнул преувеличенно тяжко, перевернулся на спину, продемонстрировав ей то самое, о чем она упомянула, вздыбленной простыней на определенном месте.

— Я рада за свою страну! — не смутилась Сашка. — Когда у нее есть такие герои, демографическая проблема нам не грозит!

— Прошу! — широким жестом предложил он с язвительной усмешкой.

— Остынь, Гуров!

— Если ты не собираешься помочь Родине в трудную минуту, то какого черта разбудила меня, прервав чудный эротический сон на самом интересном месте?

— Скажи мне, Гуров, ты братков неугомонных все это время вел за нами?

Еще раз вздохнув, демонстративно тяжко, он перевернулся на бок, но не ответил.

— Ты их сюда, к Николаю привел?

— Расслабься, Александра.

— Я спрашиваю!

— Сюда они не придут!

Сашка охнула от испуга и уселась рядом с ним.

— Как я забыла? Зачем я только Ирку сюда с детьми выдернула?

Иван сел.

— Саш, Саш, успокойся. Да, я их вел и в метро, и в электричке, ты же догадалась, но на какой станции мы вышли, они не видели.

— Ну еще бы! Мы по вагонам мотались туда-сюда на глазах у изумленных граждан!

— Вот именно! От той станции, где они нас еще наблюдали в электричке и потеряли потом, до конечной три остановки. Они будут искать на каждой, бомбил на вокзалах расспрашивать, людей. Найдут мужика на москвичонке, но он нас только до развилки довез. А там, как водится на Руси, три дороги — налево километров семь до деревни, направо до другой столько же или побольше, прямо к Николаю на хутор.

— Вставай! — потребовала Сашка. — Надо уезжать немедленно!

— Да не немедленно, Саш!

— Сейчас же! Нельзя Ирину пугать, представляешь, что будет, если она их увидит! И Колю подставлять нельзя!

— Романова! Прекрати панику! — прикрикнул Иван. — Никто сюда не приедет! Коле позвонят, когда они на станции нарисуются!

— Кто позвонит?

— Пошли, Александра Владимировна, лучше на речку, поплаваем, — доброжелательно предложил он.

Встал, потянулся всем телом, хрустнув костями.

— Гуров, я тебя сейчас пристукну, точно! — пообещала Сашка, подскакивая и вскипая негодованием.

— А как же спасение Родины?

— Родина переживет эту потерю!

— Саш, Коля у нас человек известный во всем районе и области. Его здесь уважают, преклоняются и побаиваются, и любые его просьбы, если таковые есть, исполняют со рвением. Конечно, его знают все бомбилы города, и не только они. Он сказал парочке знакомых, если кто начнет о нас расспрашивать, сообщить ему. Сообщат мгновенно, попутно запудрив мозги спрашивающим. По моим расчетам, раньше часов двух дня братки не объявятся. Мы поплаваем — вода в речке теплющая. Познакомишься с Колиными соседями. Чудесные старики, одной с ним семьей живут, вчера не показались из деликатности, не хотели мешать. Иру свою успокоишь, посидим, пообедаем, а потом неспешно двинем назад, в Москву.

— А что, вчера ты мне это объяснить не мог, разведчик хренов! — бушевала Сашка, скорее от облегчения.

— Ну, извини…

— Не извиню!

Она развернулась и пулей вылетела из сеновального царства.

— Саша, Саша!

К ней из огородных грядок бежали два белоголовых ангелочка. Саша опустилась на колени, прижала их к себе, зацеловала:

— Вы мои зайчата сладкие! Вы мои маленькие!

— Мы кроликов смотрели!

— И лошадку!

— И коровку!

— А баба Лукишна нам пироги печет!

— А мы клубнику едим!

Сашка смотрела на их счастливые перепачканные клубникой мордашки и не могла поверить! Как? За одно утро и так просто?

Конечно, не все так просто и не в одно утро, но боже мой! Боже мой! Она за восемь месяцев такого добиться не могла — они цеплялись за нее или Ирину и ходили везде, как хвостики, боясь, что эти единственно надежные в их мире женщины могут исчезнуть куда-нибудь!

А тут! И кролики, лошадки, и «клубнику едим», да еще Лукишна — сразу и пироги печет! И не держатся ни за кого!

Сашка быстренько справилась с навернувшимися слезами облегчения, чтобы не напугать маленьких.