Холли Мартин - Счастье у моря

Уиллоу вошла в паб через задний вход, поднялась по лестнице в гостиничную часть и сразу постучалась к своей подруге. Та не откликнулась, хотя где-то совсем рядом отчетливо слышался ее смех. Уиллоу прошла по коридору чуть дальше и остановилась: вроде бы Руби жила в шестом номере, а голос доносился из третьего. Вдруг дверь открылась, и на пороге, хихикая, появилась Руби собственной персоной.

– Я думала, у тебя шестой номер… – начала Уиллоу.

Дверь распахнулась еще шире. Показался Джейкоб в одном полотенце.

– Так и было, в смысле так и есть. Я просто зашла попросить сахара, – ответила Руби, нисколько не смутившись, хотя ее застали выходящей от парня утром, которому, очевидно, предшествовала ночь.

И сахара при ней не было. Уиллоу усмехнулась:

– Вечер, как я погляжу, удался. То есть комедия вам понравилась.

Руби сверкнула улыбкой, посмотрев на Джейкоба.

– Еще как понравилась!

Он тоже улыбнулся:

– До скорого, Руби!

– Кстати, Джейкоб, – сказала Уиллоу, – сегодня днем Эндрю собирается привести ко мне Поппи делать свечки. Сам он, я знаю, сейчас ужасно занят. Ты не побудешь при ней переводчиком?

Джейкоб нахмурился.

– Поппи здесь?

– Да. Мне кажется, твой брат вчера тоже слегка удивился. Они с Лотти приехали на несколько дней, и Эндрю пообещал, что сегодня сводит малышку куда-нибудь, но на самом деле ему, по-моему, совершенно не до этого, поэтому я вызвалась поделать с нею свечки. Ты не составишь нам компанию?

– Конечно. Она будет рада. Увидимся. – Джейкоб подмигнул Руби и закрыл дверь.

– Завтракать будешь? – спросила Уиллоу у подруги.

– Не откажусь. – Они стали спускаться по лестнице. – Кто такая Поппи?

– Племянница Джейкоба и Эндрю.

Руби ответила не сразу. То, что новый друг ничего не говорил ей о дочке своей сестры, немного покоробило Уиллоу.

– Почему Джейкоб должен работать при вас переводчиком?

– Поппи глухонемая, разговаривает только на языке жестов.

– О боже, ужасно! – воскликнула Руби.

Это покоробило Уиллоу еще сильнее.

– По-моему, Поппи не переживает из-за своей глухоты. Для нее ничего ужасного тут нет.

– Но как же! Не слышать ни музыки, ни человеческих голосов, ни пения птиц, ни детского смеха…

– Поппи никогда этого не слышала, поэтому не понимает, что теряет. Она производит впечатление вполне счастливой девочки.

– И все-таки семье должно быть страшно тяжело: и родителям, и Джейкобу.

– Да что ж тут такого страшно тяжелого? Ребенок здоровый, веселый, умненький, энергичный. К тому же, подозреваю, в их семье к этой проблеме давно привыкли: Эндрю ведь тоже глухой.

– Эндрю глухой? – удивленно переспросила Руби и в этот самый момент открыла дверь в общий зал паба.

Все взгляды устремились на вошедших, включая взгляды Лотти и Морган, которые завтракали вместе с Поппи. У Уиллоу внутри все заледенело. Эндрю старался никому не рассказывать о своей проблеме, но вышло так, что она случайно проболталась Руби (чтобы та не думала, будто глухота – это ужасно), а Руби, в свою очередь, случайно проболталась всему пабу. Да еще и как ни в чем не бывало повторила:

– Поверить не могу, что Эндрю глухой!

– Ш-ш-ш! – зашипела Уиллоу. – Молчи, ради бога! Иди возьми меню, а я пойду поздороваюсь с Лотти и Поппи.

– Это они? – спросила Руби, разглядывая их, как зверей в зоопарке.

Уиллоу поморщилась. Ее подруга была хорошим человеком, но чуткости иногда проявляла не больше, чем танк.

– Ты можешь просто пойти и сесть вон туда? Я сейчас приду.

Ни Лотти, ни Морган, похоже, не были рады Уиллоу, когда она приблизилась к их столику. Только Поппи энергично замахала ей.

– Доброе утро. Привет, Поппи.

Лотти перевела дочке приветствие. Уиллоу продолжила:

– Эндрю собирается отвести тебя сегодня в мою мастерскую. Я делаю свечки. Думаю, тебе будет интересно посмотреть.

Лотти слегка улыбнулась:

– Да, еще как!

Поппи, когда мама перевела ей слова Уиллоу, буквально подпрыгнула на стуле от восторга.

– Если я не ошибаюсь, вы сейчас на весь паб заявили, что Эндрю глухой? – произнесла Морган, сегодня явно нерасположенная разыгрывать дружелюбие.

Уиллоу смущенно покраснела. Вообще-то она надеялась, что они не слышали, хоть Руби и говорила громко.

– Я… э-э… только хотела объяснить своей подруге…

– Подозреваю, Эндрю просил вас никому об этом не говорить?

Морган была права: он действительно не хотел, чтобы кто-нибудь знал, и она, Уиллоу, обещала ему молчать. Господи, какой ужас!

Однако, окинув взглядом других посетителей паба, она не заметила никакого особенного интереса к их разговору. Если кто-то что-то и услышал, то это не произвело на людей такого впечатления, как новости о подарках или о ее отношениях с Эндрю. За столиками все разговаривали кто о чем, его имя вроде бы не упоминалось.

– Он в этом смысле очень чувствителен, и ему будет крайне неприятно узнать, что теперь все в курсе его проблемы, – продолжила Морган.

– Может, здесь он станет относиться к этому чуть спокойнее. Ведь здесь его дом, – сказала Лотти.

– Сомневаюсь. Он всю жизнь это скрывал, никому не говорил. Только Уиллоу доверился, а она его подвела.

Лотти возразила:

– Думаю, ты зря так остро реагируешь. Может, ему пора перестать стесняться своей проблемы.

– А я думаю, это решать ему. Не тебе и не Уиллоу.

Уиллоу не находила слов в свое оправдание. Это она, а не Морган должна была бы защищать Эндрю, как его девушка. А на деле выболтала его тайну всему пабу. Морган на ее месте не допустила бы такой оплошности.

– Пойду составлю подруге компанию за завтраком, – сказала Уиллоу, прокашлявшись. – До скорого, Поппи.

Поппи помахала. Уиллоу вернулась к Руби, которая из-за своего столика продолжала наблюдать за сестрой и племянницей Джейкоба с нескрываемым интересом.

– Боже, что я наделала! – сказала Уиллоу, садясь.

Для нее то, что Эндрю не слышит, большой проблемой не было, но для него-то было! И она не имела права посвящать в его тайну Руби. Он рассердится, причем справедливо!

– Я вот думаю, почему Джейкоб не рассказал мне о Поппи? – произнесла Руби.

– Наверное, предполагал, что ты отреагируешь неподобающим образом, – брякнула Уиллоу и тут же пожалела о своей резкости: подруга, строго говоря, действительно ни в чем не была виновата, ей просто не помешало бы проявить чуточку больше такта.

– А что в моей реакции неподобающего?

– Ты таращишься на нее, как на ненормальную.

– Ничего подобного! Господи, естественно, я не считаю ее ненормальной – зачем говорить такие ужасные вещи?! Просто до сих пор я вообще не слышала от Джейкоба ни о какой племяннице, а теперь вот выясняется, что бедная девочка глухая и Эндрю тоже глухой…

– Да прекрати же ты наконец! Он очень чувствителен в этом отношении, и я не должна была тебе ничего говорить. Но если уж я проболталась, то ты хотя бы не повторяй на весь паб! И перестань называть Поппи «бедной». Глухонемым людям не нужна жалость, они не хотят, чтобы на них вешали ярлыки, будто они какие-то не такие, как все. Они хотят только понимания и равных с нами возможностей, чтобы делать все то же, чем занимаемся мы. Иногда им бывает трудно, но все равно они нуждаются в участии, а не в сострадании.

Руби посмотрела на подругу, широко раскрыв глаза:

– Боже, кажется, я повела себя бестактно.

– Вот именно.

– Извини. Это от неожиданности. Я не хотела никого обидеть. Я должна бы реагировать на такие вещи спокойно, ведь я видела, как Кэл всю жизнь терпит это дерьмо. Уж кому-кому, а точно не мне таращить глаза и сгущать краски.

Уиллоу кивнула. Кэл, брат Руби, еще в раннем детстве попал в автомобильную аварию и потерял ногу. Расти с этим ему было тяжело, но он мог кому угодно послужить примером того, как надо преодолевать трудности. Он даже в Параолимпийских играх участвовал. Действительно, Руби должна бы реагировать мудрее.

– Теперь все, обещаю. Больше ни слова об этом, – сказала она и с решительным видом принялась изучать меню.

Уиллоу обернулась: Морган и Поппи о чем-то очень оживленно беседовали, девочка не переставая смеялась. А Лотти смотрела на Уиллоу. Неужели слышала то, о чем они с Руби разговаривали? Так или иначе, на этот раз никто вроде бы не сказал ничего бестактного или обидного. Хотя Эндрю был прав: она, Уиллоу, действительно не знала, что значит быть глухим, – сейчас ей, вероятно, все-таки удалось занять верную позицию.

Морган и Поппи продолжали болтать, малышка очень оживилась. Уиллоу вряд ли могла научиться так же легко общаться с нею. Неудивительно, что Лотти испытывала к Морган симпатию. Но сдаваться Уиллоу не собиралась: сегодня же она попытается наладить с Поппи контакт.

* * *

Когда Руби поднялась в номер, чтобы еще немного поспать (ночка, похоже, выдалась бессонная), Уиллоу заторопилась в свой магазинчик. Из паба она вышла прямо перед Морган и придержала для нее дверь. Хоть подруга Эндрю и вела себя за завтраком враждебно, Уиллоу почему-то хотелось продемонстрировать ей серьезное отношение к проблеме глухонемых и заслужить ее одобрение.

– Вы с Поппи так чудесно болтали! Вам отлично удается с нею ладить, она вас просто обожает.

– Это потому, что я ее понимаю, – сказала Морган довольно едко: очевидно, она до сих пор сердилась на Уиллоу.

– Я тоже хочу освоить язык жестов. Чтобы общаться с Поппи и чтобы быть ближе к Эндрю, ведь это важная часть его личности. Не могли бы вы меня кое-чему научить?

Морган задумалась.

– Ладно, что вам показать?

– Поппи любит свечи и сегодня придет ко мне в свечную мастерскую. Я бы хотела сказать что-нибудь вроде: «Давай делать свечки вместе».

– Ладно, – опять немного поколебавшись, ответила Морган и сделала несколько медленных движений руками.

Уиллоу принялась повторять их, Морган поправляла, пока не стало получаться правильно.

– А теперь посмотрите: я научу вас еще кое-чему. Можете сказать это Эндрю в постели.

Морган показала, Уиллоу добросовестно повторила.

– Идеально.

– А что это значит?

– Пусть Эндрю сам вам переведет, но я обещаю: ему понравится, – ответила Морган с улыбкой, которая показалась Уиллоу несколько самодовольной.

– Большое спасибо, – сказала она и, помахав рукой, вошла в свою мастерскую.

Начало было положено, пусть и скромное. Ей не терпелось показать Эндрю и Поппи то, чему она научилась, чтобы они убедились в серьезности ее намерения быть с ними рядом и поддерживать их.

Уиллоу с волнением ждала, когда Эндрю и Джейкоб приведут к ней в мастерскую Поппи. Первым делом она решила поговорить с Эндрю: признаться, что случайно выдала его тайну всей деревне. Как он отреагирует, она даже представить себе боялась. Он достаточно сильно разозлился, когда ему пришлось рассекретиться перед нею одной. Какова же будет его ярость, если о его глухоте заговорят все вокруг? Уиллоу оставалось только надеяться, что пока ему никто ничего не сказал. Она хотела быть первой.

Еще она нервничала из-за того, получится ли у нее правильно воспроизвести для Поппи выученные фразы. Но в любом случае Эндрю должен был увидеть, что она старалась. Все необходимое для изготовления свечек уже лежало на столе. Уиллоу надеялась порадовать этим малышку.

Наконец за дверью послышался смех: Эндрю и Джейкоб вели Поппи за руки, через каждые несколько секунд отрывая ее от земли и раскачивая, как на качелях. Уиллоу выскочила им навстречу.

– Джейкоб, ты не погуляешь с Поппи еще минутку? Мне нужно поговорить с Эндрю.

– Без проблем.

Он быстро сказал что-то племяннице на языке глухонемых, она кивнула, он посадил ее к себе на спину и принялся скакать туда-сюда, чем привел девочку в полный восторг.

– О чем ты хотела поговорить? – спросил Эндрю, входя в магазин и целуя Уиллоу в шею.

Глаза его светились нежностью. Значит, ему еще не сообщили о ее промахе.

– Послушай, мне очень жаль… – Она положила руки ему на грудь. Трудно было сказать такое. – Я случайно ляпнула в разговоре с Руби, что ты не слышишь.

Эндрю нахмурился.

– А она… случайно повторила мои слова на весь паб, – договорила Уиллоу и сжалась.

Его брови сначала резко поднялись, а потом опустились и сдвинулись. Он был в ярости.

– То есть теперь вся деревня в курсе?

– Извини, мне правда очень жаль. Я спросила Джейкоба, не поработает ли он сегодня переводчиком для меня и Поппи. Руби была тут же и спросила, зачем нам переводчик. Мне пришлось сказать, что Поппи глухая, а потом я к слову сболтнула, что ты тоже… Прости. Я знаю, ты не хотел никому говорить. Хотел, чтобы к тебе относились как к обыкновенному человеку. Я все испортила… Не нарочно!

Эндрю ничего не сказал, но челюсти его напряглись, а потемневшие глаза смотрели уже безо всякой нежности.