Даниэла Стил - Счастье

Мел кивнула. Она была благодарна, хотя и не высказала этого.

– Мама сказала, что не приедет в следующий уик-энд, потому что должна писать работу.

Как только она это произнесла, Сэм стал тихонько плакать, и Дафна, не задумываясь, обняла его и прижала к себе. Она рассеяла их возможные опасения, сказав о том, что есть человек, которого она любит. Дафна была рада, что так сделала и что Олли тоже в курсе. Теперь уже не оставалось поводов для подозрений. В то же время Дафна осуждала Сару. Как могла родная мать бросить своих детей?

– Может, ей было бы слишком больно сейчас приезжать?

Она старалась быть объективной.

– Тогда почему нам нельзя съездить повидаться с ней? – логично спросил Сэм.

– Не знаю, Сэм.

Дафна вытерла ему слезы. Все трое уселись за кухонным столом. Аппетит пропал, яблочный пирог был забыт.

– Она говорит, что ее квартира еще не готова и нам негде спать, но это же глупо.

Сэм перестал плакать, они увлеклись разговором и не заметили, как пролетело время.

– Боже мой! – воскликнула Дафна, взглянув на часы. Было полдесятого. – А будет еще электричка?

В принципе она могла добраться в Нью-Йорк и на такси. Но Мелисса кивнула:

– Да. В одиннадцать.

– Ну тогда я поеду на ней.

– Вот и хорошо.

Сэм приник к ее руке, у детей был уже усталый вид. Дафна уложила Сэма, до начала одиннадцатого поболтала с Мел, а потом предложила лечь спать и ей. Договорились, что она посидит одна еще полчаса и сама вызовет такси. Мел ушла наверх, погруженная в собственные мысли.

В половине одиннадцатого приехал Олли и очень удивился, увидев в гостиной спокойно читавшую Дафну.

– Как твой отец?

– Вроде бы нормально.

У Олли был усталый вид. Он укладывал отца спать, как ребенка, и обещал снова приехать на следующий день, чтобы решить, что делать с матерью.

– Ситуация ужасная. У моей матери болезнь Альцгеймера, которая убивает и отца.

– Господи, какой кошмар.

К счастью, ее собственные родители были пока здоровы и моложавы. Семидесятилетней матери и семидесятипятилетнему отцу можно было дать не больше пятидесяти. Тут Дафна вспомнила о звонке Сары.

– Кстати, звонила твоя жена.

– Боже ты мой...

Олли провел рукой по волосам, задаваясь вопросом, сказали ли дети, что в доме гостья.

– И что они ей сказали?

– Не знаю. Когда они с ней разговаривали, меня не было в комнате. Но когда раздался звонок, никого поблизости не оказалось, я сняла трубку и представилась ей как приходящая к детям помощница.

Дафна улыбнулась. Оливер усмехнулся в ответ:

– Спасибо тебе.

И опять с озабоченным видом спросил:

– Какие они потом были?

– Расстроенные. Я поняла, что она не приедет в следующий уик-энд и их пригласить к себе не может. Сэм плакал, но потом, когда я его укладывала, успокоился.

– Ты в самом деле изумительная женщина. Он с сожалением взглянул на часы.

– Очень жаль, но пора ехать на станцию. Мы как раз успеем к электричке.

– Я провела чудный день, Оливер, – поблагодарила Дафна по пути на станцию.

– Я тоже. Извини, что под конец пришлось сбежать.

– Да ну, о чем ты. У тебя забот полон рот. Но скоро все наладится.

– Если я доживу, – улыбнулся Олли устало.

Он дождался с ней электрички, обнял ее по-братски и простился до следующего дня. Дафна помахала из окна, когда электричка тронулась, и Олли медленно поехал домой, сожалея, что все не сложилось иначе. Может, если бы она была свободна... – сказал он себе, но знал, что все это чушь. Как бы Дафна ни была свободна, привлекательна, умна, ему хотелось только возвращения Сары. Дома он набрал ее номер телефона, но там не ответили.

Джордж Ватсон поместил жену в интернат неделю спустя. В нем содержались больные, страдающие болезнью Альцгеймера и различными формами психических расстройств. Снаружи все было очень мило, но вид пациентов подействовал на Оливера удручающе, когда он приехал навестить мать. Она не узнала его, а за своего сына принимала Джорджа.

Когда они выходили, отец вытирал глаза. Дул пронизывающий ветер. Оливер взял его за руку, усадил в машину и отвез домой, а вечером, уезжая к себе, к детям, испытывал ощущение, что бросает отца на произвол судьбы.

Удивительно, думал Оливер, что и он, и отец теряют жен одновременно, хотя и по-разному. Для обоих это было тяжелое переживание. Но у Олли были дети, которые требовали заботы, и работа, которая отвлекала. У отца же не было ничего, кроме одиночества, воспоминаний и ежедневных, полных боли посещений жены.

А потом наступило долгожданное событие. Сара позвонила в день святого Валентина и сообщила, что хотела бы видеть детей в следующий уик-энд в Бостоне.

– Почему ты не хочешь приехать сюда?

Она уехала семь недель назад, и Оливер, как и дети, очень ждал ее дома.

– Я хочу, чтобы они посмотрели, где я живу.

Олли хотел возразить, но сдержался. Он согласился, и потом сам ей позвонил, когда узнал время их прилета в Бостон.

– Мы были бы у тебя около одиннадцати утра в субботу, если вылетим в девять.

Оливеру хотелось прилететь к ней уже в пятницу вечером, но это было слишком сложно из-за его работы и учебы детей, поэтому Сара предложила субботнее утро.

– А у тебя для всех нас хватит места? – спросил Олли с улыбкой, но на другом конце провода наступило неловкое молчание.

– Я вообще-то... Я думаю, что Мел и Бенджамин могли бы спать на двух старых диванах в моей гостиной. А... а Сэм бы спал со мной...

Сара запнулась. Оливер слушал – рука его словно примерзла к трубке, а в голове эхом звучало: «Сэм бы спал со мной...» Именно так она и сказала. Не «с нами».

– А где будем спать мы, или, может, следует спросить, я? Олли решил задать вопрос напрямую. Устав от неизвестности, он хотел определиться раз и навсегда.

– Я думала, может... – почти шепотом произнесла Сара, – ...ты бы согласился остановиться в гостинице. Так... так, Олли, было бы лучше.

Говорила она это со слезами в голосе, а Олли слушал ее с тяжелым сердцем.

– Лучше для кого? По-моему, ты обещала, что ничего не изменится, не так давно ты утверждала, что не покидаешь нас насовсем. Или ты забыла?

– Я не забыла. Просто когда уезжаешь, многое видится по-иному.

Тогда почему для него это многое видится все так же? Почему его влечение к ней все так же сильно? Оливеру захотелось встряхнуть ее так, чтобы зубы клацнули, и еще захотелось зацеловать ее так, чтобы сама запросила взять ее. Но Сара не собиралась больше этого делать. Никогда.

– Ты хочешь сказать, что все кончено? Я правильно понял, Сара?

Он говорил чересчур громко, сердце у него колотилось.

– Я прошу тебя остановиться в гостинице, Олли... в этот раз...

– Прекрати! Перестань играть со мной, черт подери! Это была жестокая сторона ее натуры, о существовании которой он даже не подозревал.

– Извини... я в такой же растерянности, как и ты. В тот момент она говорила совершенно серьезно.

– Черт подери, Сара. Ты же прекрасно знаешь, что делаешь. Ты знала это уже в день своего отъезда отсюда.

– Я просто в этот уик-энд хотела быть одна с детьми.

– Чудесно. – Голос у Олли стал ледяным. – Я подброшу их к тебе в одиннадцать.

И бросил трубку, чтобы прекратить эту пытку. Ему предстояло провести уик-энд в одиночестве, а ей и детям – в радостном общении.

Он мог бы отправить их одних, но не хотел. Олли должен быть с ними, особенно после всего, на обратном пути. Он также понимал, что в глубине души ему хочется быть рядом с ней. Больше всего он беспокоился за Сэма и несколько меньше за остальных. Бенджамин не проявлял энтузиазма по поводу поездки, так как он из-за этого пропускал игру, но Оливер сказал ему, что ехать надо. Мел была рада, а Сэм – просто в экстазе. Но Олли задавал себе вопрос, каково будет их настроение после встречи с ней.

Полет прошел как праздник. Когда же они ехали по ее адресу, на Браттл-стрит, Олли невероятно волновался. Он обещал Саре подбросить их и, когда она открыла дверь, думал, что сердце у него остановится. Сара была столь же очаровательна, как прежде, если не более. Волосы отросли, она носила их распущенными, а джинсы так облегали фигуру, что Олли пришлось подавить взыгравшую в нем страсть. Сара слегка поцеловала его в щеку, обняла детей и повела их на ленч, а Оливер уехал на такси, испытывая к ней влечение каждой клеточкой своего тела.

Сара снимала небольшую квартиру с удобной гостиной, уютной спальней и садиком. Дети набросились на суп, с аппетитом съели все остальное и счастливыми глазами смотрели на маму. Говорили все сразу, с облегчением давая выход накопившимся эмоциям. Сэм не отлипал от нее, и даже Бенджамин, казалось, расслабился как никогда. Все были счастливы, кроме Оливера, пребывавшего в одиночестве в гостиничном номере.

Итак, это наконец случилось. Она его бросила. Она его больше не любила. Сознание этого факта удручало Оливера. Вспоминая прошлое, он плакал, когда часами бродил по университетскому городку Гарварда. Он побывал всюду, где они в свое время бывали с Сарой, а вернувшись в гостиницу, осознал, что по-прежнему плачет. Олли не мог понять. Она говорила, что ничего между ними не изменится, а теперь не впустила его. Значит, все кончено, и они стали друг другу чужими. Он чувствовал себя ребенком, которого бросили родители. В тот вечер он позвонил ей из своего номера.

В трубке были слышны отголоски музыки, разговоров и смеха, отчего ему стало еще более одиноко и тоскливо.

– Извини, Сара, я не хотел тебе мешать, ты, наверное, с детьми.

– Нет, ничего. Мы на кухне готовим поп-корн. Можно, я сама позвоню тебе позже?

Она позвонила в первом часу ночи.

– Послушай, что все-таки происходит?

Ему необходимо было задать этот вопрос, необходимо было знать. На протяжении двух месяцев все его мысли были только о ней и ее возвращении, которого он и теперь желал, еще сильнее, чем прежде. Если она действительно не собирается к нему возвращаться, он должен это знать.

– Я ничего не понимаю. Когда ты уезжала, ты сказала, что будешь приезжать домой каждый уик-энд. Теперь, когда прошло почти два месяца, ты держишь меня на почтительном расстоянии и ведешь себя так, словно мы в разводе.

– Я тоже не знаю, Олли.

Ее голос звучал мягко и ласково. Этот тембр он хотел бы забыть, да не мог.

– Попав сюда, я на многое стала смотреть иначе. Я поняла, как ужасно всего этого хотела и что не могла бы вернуться к нашей прежней жизни. Может, я когда-нибудь на это и решусь... но все тогда должно быть по-другому.

– Как? Скажи мне... Мне необходимо знать...

Олли ненавидел себя за это, но опять плакал. Он понял, что произошло нечто ужасное. Сара контролировала все, что было для него важно и дорого, и он был бессилен изменить это или сделать так, чтобы она вернулась.

– Я тоже не знаю ответов. Я только знаю, что должна находиться здесь.

– А мы? Ну почему, почему я не мог остаться у тебя?

Ему не было стыдно, не было зазорно. Он любил ее слишком сильно и желал слишком страстно.

– Я думаю, что боюсь с тобой видеться.

– Но это же глупо. Почему?

– Не знаю. Может, ты хочешь от меня слишком многого, Оливер. Я теперь словно стала какой-то другой, такой, как была когда-то и опять собиралась стать. Будто я все эти годы спала, пребывала в забытьи, а теперь снова живу. И я не хочу этим пожертвовать. Ради кого бы то ни было. Даже ради тебя.

– А наша супружеская жизнь? Ты так быстро о ней забыла?

Прошло всего семь недель, а она говорила об этом, как о далеком прошлом.

– Я теперь уже не тот человек. И, наверное, никогда больше им не буду. Думаю, поэтому я и боюсь с тобой видеться. Я не хочу отвергать тебя. Но я более не тот человек, Олли. Возможно, и раньше им не была, просто не отдавала себе в этом отчет.

У Оливера перехватило дыхание, но он должен был спросить ее:

– У тебя есть кто-то другой?

Неужели? Так быстро? Но все возможно. Да и выглядела она так обворожительно, когда вышла встретить детей. Сара помолодела, с тех пор как покинула Перчес, стала еще красивее, на взгляд Оливера.

– Нет, – ответила Сара с некоторым колебанием. – Пока нет. Но я хочу быть свободной, чтобы встречаться с другими мужчинами.

Господи. Олли не мог поверить, что это она говорит. Но слух его не обманывал. Все было кончено.

– По-моему, этим все сказано, не так ли? Ты хочешь подать на развод?

Рука с трубкой дрожала, когда Олли задал этот вопрос.

– Пока нет. Я не знаю, чего хочу. Пока нет.

Он хотел бы, чтобы Сара в ужасе закричала, отвергая эту перспективу, но было ясно, что она ее не сбрасывает со счетов. Стало быть, их совместной жизни в любом случае пришел конец.