Наступило долгое молчание. Эдвард поднялся из-за стола и подошел к ее стулу. Потом опустился на колени и на миг прижался лицом к ее руке, а затем поднял голову.

– Я думал… думал, ты уйдешь от меня, – дрожащим голосом произнес он.

Джой молчала. Она смотрела в окно, губы у нее дрожали. На коже она чувствовала его горячие слезы.

– О господи, Джой, я так тебя люблю! Прости, прости меня. Мне было ужасно одиноко. Я…

Джой резко повернула к нему голову и отдернула руку:

– Не хочу об этом говорить. Никогда!

Глава 15

Сабина сидела на перевернутом ящике в летнем домике, набросив на плечи изъеденную молью попону и плотно натянув на грудь рубашку, но все же дрожала от холода. Она была здесь уже с полчаса, прислушиваясь к настойчивым призывам Тома из конюшни и следя за тем, как сумерки переходят в ночь, застилающую все вокруг своей чернотой. Тихо плача в этом заброшенном убежище, парализованная изумлением и горем, она даже была не в состоянии застегнуть измятую рубашку.

Сначала Сабина не знала, куда идти, повинуясь только властному желанию скрыться от Тома, избавиться от горечи унижения. Поэтому она пошла в нижние поля, вышла, не помня себя от горя, на дорогу к деревне и в конце концов оказалась в летнем домике. Теперь Сабина пребывала в замешательстве: если она вернется в дом, ей придется объясняться с матерью. А если останется здесь, то совсем замерзнет, потому что оставила свитер на двери стойла. Одно она знала точно: ей придется уехать из Килкарриона, нельзя оставаться здесь после того, что она совершила.

Сабина вытерла нос тыльной стороной ладони и, вспоминая, как положила руку Тома себе на грудь, вновь разразилась сердитыми слезами. С каким ужасом он тогда посмотрел на нее. Что он про нее подумал? Она не лучше матери – такая же шлюха. Зачем она это сделала? Она все испортила. Но в голове вертелась другая мысль: «Неужели я такая противная? Что ему стоило поцеловать меня в ответ?»

Боясь привлечь к себе внимание, Сабина не включила свет, но на наручных часах разглядела, что уже полшестого. Во дворе раздавалось хлопанье дверей и звон ведер – лошадям задавали вечерний корм. Где-то там суетится бабушка – чистит собак или загружает морозильную камеру. В доме Линда отсчитывает последние полчаса, потом забирается в свою маленькую блестящую красную машину и едет домой. Вероятно, будет смотреть сериал. Ее день расписан в зависимости от этих сериалов, и даже дед принимает лекарства в соответствии с графиком просмотра.

Вспомнив о дедушке, Сабина стала еще сильней тереть глаза. Наверное, он думает, где его внучка, – сегодня она почти не была у него. Наверное, дед думает, она теперь как мать – беспечная, невнимательная. Эгоистичная. Но ей нельзя сейчас идти в дом. Ей некуда идти – по крайней мере, нет такого человека, на которого можно положиться. Сабина в сердцах двинула ногой по груде старых цветочных горшков, не заботясь о том, что они могут разбиться, и почти не видя их распухшими от слез глазами. Потом подняла голову, как принюхивающаяся гончая.

Энни. Она может пойти к Энни. Энни поймет. А если у Энни неудачный день, она может позвонить от нее Бобби и попросить его приехать. В конце концов, необязательно все ему рассказывать.

Сабина сбросила попону и, внимательно оглядевшись по сторонам, проскользнула через заброшенный сад к задним воротам, стараясь унять дрожь и икоту – следствие слез – и идти быстрым шагом.

По какой-то причине все три фонаря, стоящие на главной улице Баллималнафа, в тот вечер не горели, и Сабина, радуясь ясному небу, обхватив себя руками, едва не бежала по дороге, слыша лишь звук собственных шагов. Свет исходил только из окон домов, мимо которых она проходила, – там, где шторы еще не задернули, – освещая сценки семейной жизни. Вот молодая пара расположилась на диване перед телевизором, а ребенок играет на полу, вот старушка читает газету, вот накрытый к чаю стол, а невидимый с улицы телевизор бросает в угол комнаты движущиеся отсветы, как от северного сияния. Пробегая мимо, Сабина видела этих людей, и ей становилось совсем тоскливо.

«У меня никогда не будет нормальной семьи, – думала она, вновь ударяясь в слезы. – Я всегда буду сторонним наблюдателем, который заглядывает в окна».

Перед домом Энни Сабина остановилась, стараясь отдышаться и вытирая глаза. В конце концов, не надо было, чтобы Энни подумала, будто кто-то умер. Для одного дня и так довольно происшествий.

Свет внизу горел, хотя шторы были задернуты, как и последние несколько раз, когда Сабина проезжала мимо верхом. В нерешительности остановившись перед крыльцом, Сабина вспомнила слова миссис X. о том, что Энни нужен психотерапевт, и наконец-то застегнула рубашку, собираясь войти.

В этот момент дверь дома распахнулась, и сад осветился полосой ярко-оранжевого света. На пороге стоял высокий худой мужчина с темными волосами, в блестящих велосипедных шортах, который собирался сбежать по ступеням, но, увидев Сабину, схватил ее за плечи.

– Слава богу! – выдохнул он. – Нам нужна «скорая»! – (Сабина оцепенела.) – «Скорая»! У тебя есть мобильник? – Она во все глаза смотрела на него, и мужчина досадливо покачал головой. – Послушай, я всего лишь постоялец. Энтони Флеминг. Просто я вернулся вечером, хотя не собирался, и нашел миссис Коннолли… и… вот, ей нужна «скорая». Срочно. У тебя есть телефон? Этот, кажется, отключен.

У Сабины на миг остановилось сердце, и она заглянула в ярко освещенный дом. Она знала, что у Энни депрессия, но мысль о том, что… не приходила ей в голову. Сабина вздрогнула. Она вдруг вспомнила про девочку из школы, которая два года назад вскрыла себе вены в туалете, – в школе ее запугивали. Как рассказала ей одна ученица, кровь брызнула до самого потолка.

– Она… она… – Голос ее замер.

– Ну, я не специалист, но, похоже, ждать осталось недолго, – ответил мужчина. – Нельзя терять время. Где телефон?

Не обращая внимания на его протест и не замечая беспорядка в комнате, запаха пыли и несвежей еды, Сабина влетела в дом. Ей надо увидеть Энни. Она пошла вперед, но сердце ее сжалось от страха, когда она услышала странные звуки, доносящиеся из кухни. Никто не говорил ей про шум: когда в фильме человек убивает себя, он не шумит.

Крови нигде не было, только кухонный пол из голубого линолеума был залит бесцветной жидкостью, а посредине сидела Энни, обеими руками уцепившись за буфет и пытаясь приподняться.

– Энни! – позвала Сабина.

– О господи-и-и-и…

Энни издала долгий тихий стон. У нее был такой вид, словно она сосредоточивается на чем-то, чего Сабине не видно. Она покраснела от натуги и была непохожа на умирающую.

– Она не умирает, – объявила Сабина мужчине, который вновь появился перед ней.

– Разумеется, не умирает, – нетерпеливо произнес он, хлопая одной рукой о другую. – Она рожает. Но я агент по кредиту, а не врач. И говорю тебе, надо вызвать «скорую».

Уставившись на Энни, Сабина потрясенно пыталась уразуметь слова мужчины.

– Останьтесь с ней, – сказала она, устремляясь к двери. – Я вызову врача.

И Сабина помчалась обратно к Килкарриону, чувствуя, как кровь стучит в висках.


Кейт тяжело оперлась о письменный стол, глядя на коричневатый снимок, который продолжала сжимать в руке, – на собственную широкую улыбку. На круглое лицо Тун Ли, глядящего на нее. Его застенчивость перед камерой теперь приобрела для нее особый смысл, черты его лица – Кейт, вглядевшись в них, увидела их своеобразие – теперь можно было объяснить.

– Почему ты мне не сказала? – наконец произнесла она робким, дрожащим голосом.

Джой, сидевшая со склоненной головой рядом с ней на стуле, устало посмотрела на дочь:

– Что я могла тебе сказать?

– Не знаю. Что-то. Что-то, что могло бы объяснить… Ах, не знаю. – Кейт покачала головой. – О господи, мамочка… все это время…

На улице было темно, и два светильника бросали на стены приглушенные тени, освещая опустевшие полки, на которых осталось несколько неразобранных коробок. Со стены была снята старая карта Юго-Восточной Азии в рамке, с потрескавшимся стеклом, и поставлена у стены.

– Что с ним сталось? – спросила Кейт, все еще рассматривая фотографию. – С ними обоими?

– Они не вернулись в Китай. Когда мы приехали из Ирландии, я узнала, что Вай Ип имеет хорошую работу в семье военнослужащего из «Блэк уотч»[8], расквартированного на Новой территории. Думаю, там ей было намного лучше. Ближе к своим родным. И все стало… – Джой глубоко вздохнула, – стало проще.

Кейт снова посмотрела на снимок, потом осторожно положила его на верх коробки.

– Не могу в это поверить… – сказала она словно себе самой. – Не могу поверить, что папа… Я считала вас идеальной парой, – добавила она. – Я правда думала, у вас была идеальная любовь.

– Идеальных людей нет, Кэтрин.

Две женщины сидели в молчании, прислушиваясь к отдаленным звукам суеты на конюшне. Кейт заметила, что впервые это не пробудило в Джой энтузиазма.

– Почему ты осталась? – спросила Кейт. – Тогда шли шестидесятые, верно? Люди поняли бы. Мы тоже поняли бы.

Нахмурившись, Джой подняла руку к волосам.

– Я думала об этом. Но все-таки для тех времен это было бы позором. И несмотря ни на что, я решила, что поступаю правильно. Я подумала, что таким образом вы, дети, вырастете в нормальной семье. И вам не придется терпеть, как люди шушукаются, показывают на вас и сплетничают… И мы построили совместную жизнь. Ведь у нас был один и тот же взгляд на жизнь… – Джой повернулась к Кейт, и выражение ее лица смягчилось. – Знаешь, мы так сильно вас любили. Для нас самым главным было ваше счастье. И хотя твой отец сделал мне очень больно, – Джой немного поморщилась, и Кейт потрясенно поняла, что рана от этого предательства еще не совсем затянулась, – я решила, что мои чувства в конечном итоге не самое важное.

Надолго воцарилось молчание. Кейт сидела в холодной, нежилой комнате, пытаясь соотнести свои давние мысли с тем, что узнала. На миг ее охватила беспричинная злость, словно сложности общения между ними вызваны тем, что ее не посвятили в эту тайну.

– А Кристофер знает?

– Разумеется, нет. И я не хочу, чтобы он узнал. Я не хотела, чтобы вы оба узнали. – На мгновение к Джой вернулась ее резкость. – Ничего не говори ему. Или Сабине. В наше время глупо всем все рассказывать. – В ее суровом голосе слышалось что-то еще, похожее на слезливость.

Кейт встала и несколько мгновений смотрела на мать, постепенно осознавая любовную историю, о которой раньше не знала. Потом, шагнув вперед, впервые со времен детства она обняла Джой, осторожно прижимая к себе и дожидаясь, пока обычно скованная мать хоть немного расслабится. От нее пахло лошадьми, собаками и чем-то сладковатым, как лаванда. Через некоторое время Джой, словно успокаивала животное, рассеянно похлопала Кейт по плечу.

– Все эти годы, – прерывающимся голосом произнесла Кейт, зарывшись носом в ее стеганый жакет, – все эти годы, и… Я не смогла быть достойной тебя.

– Прости, дорогая. Я не хотела, чтобы ты так считала.

– Нет. Я не то хотела сказать. Все эти годы я не знала, что ты страдаешь. Я не знала, с чем тебе приходилось мириться.

Джой отодвинулась от дочери и, распрямив плечи, потерла глаза.

– Послушай, не надо преувеличивать, – твердо произнесла она. – Твой отец – хороший человек. И мне не приходилось мириться с чем либо, как ты выразилась. Он по-своему любил меня. – Джой посмотрела на Кейт настороженно, немного вызывающе. – Он просто…

– Не смог сдержаться?

Джой отвернулась от нее к окну.

Кейт бросила взгляд на соседнюю дверь, за которой дремал, накачанный лекарствами, ее отец, и почувствовала холодную ярость к человеку, предавшему единственную женщину, которую, как она полагала, он безоговорочно любил.

– А ты так и не заставила его заплатить за это, – с горечью произнесла Кейт.

Проследив за взглядом дочери, Джой взяла ее руку своей огрубевшей за многие годы работы рукой.

– Ты ничего не должна ему говорить. Не беспокой его. Твой отец все-таки заплатил, Кейт, – произнесла она печальным, но уверенным голосом. – Мы оба заплатили.


Ни на кухне внизу, ни в гостиной никого не было, и Сабина, у которой от избытка адреналина кружилась голова, хлопая дверями и зовя миссис X., заметалась по дому. Ей вослед лаяли собаки.

– Где же все, черт возьми? – крикнула она, распахнув дверь кладовки.

Дом настороженно молчал. В комнате для завтрака тоже никого. Тишина усиливала шум от ее стремительного вторжения, который гулко отражался от мебели.

Задыхаясь от напряжения, Сабина взбежала по лестнице, перепрыгивая через две ступени и держаясь за перила, чтобы не упасть. Все это время перед ней маячил образ Энни, согнувшейся на полу от боли. На этот раз взгляд у нее был не такой отстраненный, как обычно, а даже сосредоточенный.

О господи, где же миссис Х.? Энни нужна мать. Это ясно любому. Ей определенно нужен кто-то другой, а не какой-то там Энтони. Сабина на секунду остановилась на площадке, разыскивая глазами пылесос или еще какие-то признаки присутствия здесь миссис X. И тут ее осенило.