Хосе Антонио Бальтазар - Счастливые слезы Марианны

Прав падре Адриан, когда говорит, что происходящее с другими происходит одновременно и с нами, что сострадать чужому человеку — все равно что сострадать самому родному и близкому существу… По ком звонит похоронный колокол? По каждому из нас… Кого мы спасаем, спасая чужого человека, как не самих себя, свою душу…

Марианна будто прочитала его мысли и еще теснее прижалась щекой к его плечу.

Небольшая квартира дона Кристобаля была маленьким музеем фотографических шедевров его деда Херардо Диаса.

Многие мексиканские музеи гордились тем, что в их экспозициях находились работы легендарного фотографа. Но выставлены там были лишь копии. А оригиналы находились здесь, в доме дона Кристобаля, на тихой улочке неподалеку от знаменитого дома-музея Льва Троцкого, в котором он погиб от руки подосланного Москвой убийцы.

Пластины негативов, аккуратно уложенные в специальных деревянных шкатулках, хранились в старинном инкрустированном шкафу, а на стенах в прихожей и в комнатах красовались застекленные копии, собственноручно проявленные и отпечатанные дедом, — черно-белые, зеленоватые или рыжие, под сепию. Фотографии больших размеров серебристо отсвечивали: химикаты той давней поры содержали настоящее серебро…

Гость — плечистый бородач в клетчатом костюме — выказал большой интерес к работам деда.

Он назвался Альфонсо Кесадой и вручил визитную карточку с названием одной из телестудий.

Сам интерес гостя не удивил дона Кристобаля: дом был местом пусть и не частого, но все же паломничества национальных и зарубежных исследовательских центров, газет и киностудий. Уважительное восхищение Альфонсо Кесады трепетным отношением дона Кристобаля к памяти деда расположило его к бородатому посетителю. Телевизионщик намеревается снимать документальный фильм о расстреле императора Максимилиана I Габсбурга в 1867 году, многие детали костюмов и реквизита той эпохи окажут ему неоценимую помощь, что же касается достойного вознаграждения за эту первую консультацию, то оно пришлось как нельзя кстати. Заработок хромого фотографа все больше и больше отставал от резвой инфляции, а продавать негативы деда дон Кристобаль пока что наотрез отказывался.

— Часто вам приходится снимать в храме? — поинтересовался гость.

— Раза три в неделю. Только не все снявшиеся приходят за фотографиями. Впрочем, вчера мне заплатили вперед кругленькую сумму! — похвастался дон Кристобаль, кивнув на большой групповой снимок, запечатлевший венчание Джоаны и Карлоса.

Вот уж удача так удача: этот снимок был единственной целью прихода Альфонсо Кесады.

— Замечательное настроение у вашей работы, и какой радостный свет! — польстил он дону Кристобалю. — Какие счастливые лица. Кроме одного, — он указал ногтем мизинца на строгое, сумрачное лицо Рамоны.

— Вам действительно нравится эта фотография? — заулыбался дон Кристобаль. — Хотите, я вам ее подарю?

— Что вы, что вы! — начал было отнекиваться Альфонсо Кесада. — Разве что с вашей дарственной надписью. И тогда уж обязательно припишите «Дом-музей великого фотографа Херардо Диаса и его сына»!..

В плетеном кресле на веранде своего дома старый дон Альберто Сальватьерра в задумчивости рассматривал фотографии в семейном альбоме. После смерти Елены он частенько заглядывал в него.

Вот Елена расписывает свои статуэтки, а рядом — маленький Луис Альберто с любимым спаниелем Тобиасом.

Несчастному псу пришлось ампутировать лапу, перебитую пьяницей, который бросил в него палку. Как рыдал тогда Луис Альберто!

Вот Луис Альберто в футбольной форме во время учебы в университете.

А на этом снимке — он с друзьями на раскопках после страшного землетрясения (никогда не забудет дон Альберто его слез, когда он рассказывал о женщине, потерявшей мужа и семерых детей).

Милая Елена!.. Сколько сил она отдала сыну, как сострадала впоследствии его неудачам, стойко снося его грубости, как пыталась защитить его от ярости отца. И как радовалась в последние годы, проведенные стариками в Европе, любви и миру в семействе.

Трудно прожил сын годы своей молодости. Материнское попустительство Елены, его, дона Альберто, излишняя отцовская строгость и гордый характер Луиса Альберто чуть ли не погубили семью. Но ведь нашел он в себе душевные силы, чтобы одолеть пороки и занять в обществе место, достойное рода Сальватьерра!

Прав падре Адриан: если в человеке остается хотя бы капля человечности — еще не все потеряно.

Впрочем, неизвестно, как бы повернулось дело, если бы Спаситель не послал им тогда Марианну Вильяреаль, милую его сноху!..

А вот надменная красавица Эстерсита, загубившая свою жизнь и жизнь своего в муках рожденного младенца. Рядом с ней Рамона, которая была вынуждена скрывать до последних дней Эстерситы, что она, простая женщина, — ее мать, которая, будучи служанкой, прижила ее от своего богатого хозяина — брата доньи Елены.

Сколько мрачных сил вилось возле заносчивой стяжательницы Эстерситы, которая стала женой его сына ценой обмана. Прямо или косвенно она была связана с убийством подруги Марианны — Патрисии, с покушением на Марианну, с шантажистами — владельцем бара «Две тысячи» Фернандо Брондуарди, псевдоврачом Гомесом, провинциальным мошенником Диего Авиллой и его любовницей Ирмой Рамос, мачехой Марианны, выгнавшей падчерицу из дома ее умершего отца, чтобы завладеть ее наследством…

— Марисабель! — позвал дон Альберто и, когда внучка (у старика язык не поворачивался называть ее приемной внучкой!) подбежала, ласково склонившись к нему, спросил, указывая на очередной снимок, где рядом с ней стоял высокий человек в отвратительной маске кровопийцы Дракулы: — С кем это ты?

— Угадай!

— Я и так уже многих в лицо не узнаю, а тут маска!

— Этот кровопийца — Бето, и маска эта ему очень идет! — фыркнула Марисабель. — Нас сфотографировал Умберто, кузен моей подруги Лили, у нее на дне рождения.

— Почему же это я кровопийца? — полюбопытствовал вышедший на веранду Бето.

— Потому что пялишь глаза на каждую смазливую рожицу!

— Включая твою.

— Мою можешь не включать! — игриво и капризно крикнула она, запустив в него диванной подушечкой.

— Ах так! Пеняй на себя! — воскликнул Бето, бросившись к Марисабель.

Она стала кружить вокруг кресла деда, а Бето — ловить ее, пока не поймал и не расцеловал в обе щеки.

— Что за шум? — спросил, поднимаясь из сада на веранду, Луис Альберто.

— Совсем как маленькие! — воскликнула появившаяся вслед за ним Марианна.

— Мама! Скажи Бето, чтобы отпустил меня! Я боюсь щекотки! — верещала Марисабель.

— Отец! Она швыряется подушками! — пробасил Бето.

Вошла Рамона — просят к телефону Бето.

— Мужчина? — спросила Марисабель.

— Твоя подруга Лили, — ответила Рамона.

С утра у Лили было дурное настроение, в последнее время это случалось часто. Она догадывалась почему.

Вчера, притаившись за стволом платана около церковной ограды, она изгрызла все ногти, глядя на Марисабель, счастливо прижимавшуюся к Бето во время фотографирования на лужайке после венчания ее матери и отца.

Об удивительной истории своих настоящих родителей поведала со всеми подробностями сама Марисабель, которая и догадаться не могла, какую неприязнь вызвал в душе подруги этот непредвиденный поворот событий.

Всего несколько недель назад неописуемую радость испытала Лили, узнав, что Бето оказался сыном доньи Марианны и дона Луиса Альберто, а значит, родным братом ее соперницы Марисабель. Ура! Она его сестра! Путь к завоеванию сердца Бето был открыт. И вот новый сюрприз: Марисабель — приемная дочь родителей Бето.

Конечно, теперь Лили испытывала чувство превосходства над подругой-соперницей, которая так долго была приемышем (помимо всего прочего, положение Марисабель в новоиспеченной семье ставило ее в сознании Лили на более низкую ступень в обществе), но сознание того, что любящие друг друга Марисабель и Бето снова не родственники, буквально бесило ее.

Прежде она никого ни к кому не ревновала. Пытаясь сейчас разобраться в своих чувствах, она и сама не могла понять, влюблена ли сна в Бето настолько, что ревнует его, или настолько ревнует, что испытывает к нему влечение. И что тогда ее ревность: любовное влечение или азарт соперничества?

Ироничная и желчная даже по отношению к самой себе, Лили воскликнула тем циничным внутренним голосом, который возникал в ней в минуты растерянности: «Поздравляю тебя, Лили, ты, оказывается, и влюбляться умеешь!» Сама же себе и ответила вторым голосом своего второго «я»: «Ну уж нет, не дождутся они от меня!» (Под «они» подразумевались все представители сильного пола.) «Самое противное, — подумала она, — что непонятно, какой из внутренних голосов — мой?»

Идеи феминизма, полного раскрепощения женщин, их независимости от напыщенных кретинов мужчин, — идеи, столь распространившиеся в последнее время, особенно в университетах, Лили считала глупостью. Впрочем, возможность повелевать всеми этими «мачо» казалась ей симпатичной: уж больно распоясались за десяток-другой тысячелетий!

И все же, как ни приводила себя в порядок Лили внутренней иронией, унаследованной ею от покойного отца, достаточно известного радиокомментатора, из головы ее не выходил Бето.

До чего же он стал красив — покрупнел, раздался в плечах, а главное — появилось в его осанке нечто новое: спокойная уверенность, мужская неторопливость. В сочетании с доброй детской улыбкой, то и дело озарявшей его лицо, которую он, словно стыдясь, сгонял, нарочито насупив густые брови, юная его мужественность пробуждала в Лили неведомое ей желание — не только повелевать, но и в какой-то степени (конечно же в разумной) отдать себя под его покровительство.

Она позвонила. Подошла Мария, и Лили попросила к телефону Бето.

— Слушаю, — раздался в трубке мягкий баритон.

— Бето, это я, Лили…

— Приятно слышать тебя. Ты, наверно, хочешь поговорить с Марисабель?

— Я не стала бы тогда подзывать к телефону тебя…

— Ну да, конечно. Слушаю тебя.

— Бето, почему бы нам не повидаться?.. Не отправиться в субботу в парк Чапультепек?..

— Ты имеешь в виду всем нам? Думаю, Марисабель будет не против…

— Ты боишься, что мы без нее заблудимся? — съязвила Лили. — Или вы с ней сиамские близнецы?

Бето расхохотался и на мгновение умолк.

— Нет, Лили, мы не близнецы и уже не брат с сестрой. Просто я подумал…

Лили не стала унижаться до попрошайничества, до унизительной просьбы увидеться с глазу на глаз и сказала:

— Конечно, мое приглашение относится к Марисабель в той же мере, что и к тебе. Просто… у меня к тебе дело, мне нужен твой совет. Мужской совет.

— Хорошо, назначай место и время встречи. Я готов! — галантно ответил Бето.

— В одиннадцать. В сквере напротив входа в кабаре «Габриэла».

Повесив трубку, Лили рассмеялась — ей еще предстояло придумать, в каком мужском совете Бето она нуждалась.

— Хорошо ли я сделала, что отказалась ехать в Бразилию с Карлосом и Джоаной… — Марисабель досадливо притопнула, поправившись: — С мамой и папой?.. Что отказалась сопровождать их в свадебном путешествии?

Марианна обняла ее и с наигранной учительской строгостью, помогая себе указательным пальцем, назидательно изрекла:

— Свадебное путешествие ни в коей мере не предполагает участия в нем кого-либо, помимо непосредственных участников брачного союза.

— Это справедливо, — мечтательно сказала Марисабель, покосившись на входившего в гостиную Бето.

— Звонила Лили. Приглашает в парк Чапультепек…

— Когда? — радостно спросила Марисабель.

Бето замялся.

— Завтра…

Марианна, положив руки на плечи Бето и Марисабель, улыбнулась:

— Сынок, вы можете взять мою машину, или, если хотите, Максимо отвезет вас на папиной.

— Дело в том, что она пригласила только меня.

— Только тебя? — вскинула брови Марисабель.

Бето вздохнул и, хлопая большими ресницами, объяснил:

— Видите ли, ей требуется от меня какой-то мужской совет.

Стоявшая в дверях Мария прыснула в кулак и, спохватившись, дополнительно чихнула два раза, попытавшись замаскировать простудным звукоподражанием свою непочтительную реакцию на слова Бето.

— Мария, прошу тебя, милая, — сказала Марианна, повернувшись к Марии и со значением прищурив глаза. — Не принесешь ли нам сока со льдом?