Она тоже выдыхает, только судорожно.

– Прости меня за все, что произошло между нами, – продолжаю я. – За то, какую роль сыграл в твоем… э-э-э…

– Нервном срыве? – с оттенком сухой иронии заканчивает за меня Миранда. – Тут нет твоей вины, Дин. Я столкнулась с депрессией еще задолго до того, как мы начали встречаться.

– Я знаю. Но… у нас был секс… а потом…

Боже, как это все неприятно. И весь этот разговор кажется таким… бездушным. Как будто мы двое незнакомцев и обсуждаем личную жизнь других людей, а не нашу собственную.

– У нас был секс только потому, что я соблазнила тебя, когда ты напился. – Похоже, ей тоже жутко стыдно. – А потом свалила всю вину на тебя и этим пыталась удержать, когда узнала, что ты несчастлив со мной. Ты понятия не имеешь, как плохо мне потом было. Я хотела позвонить тебе, но ужасно стеснялась. А потом папа сказал, что отправит меня в Сибирь, если я снова заговорю с тобой. Поэтому я так с тобой и не поговорила. Решила, что рано или поздно ты забудешь обо мне. – Повисает короткая пауза. – Но ты не забыл.

– Нет, не забыл.

Опять пауза.

– Ладно, – я откашливаюсь. – Это все, что я хотел сказать. Прости, если сделал или сказал что-то, что послужило толчком к твоему срыву или усилило его. Я никогда бы не обидел тебя специально.

– Я тоже никогда не желала тебе зла.

Я сглатываю.

– Ну и… как ты сейчас, в порядке? Весной выпускаешься из Дьюка?

– Да! – Ее восторг эхом прокатывается по телефонной линии. – А потом поступаю в медицинский институт!

Эта новость удивляет меня, потому что она всегда говорила, что хочет стать социальным работником, но не доктором. Наверное, все-таки люди и правда меняются. Бог знает, как изменился я сам. Мы несколько минут обмениваемся новостями, а потом я с облегчением вешаю трубку. Миранда была значимой частью моей жизни, но, несмотря на это, хорошо, что она осталась в прошлом.

МИРАНДА О’ШИ √


Отца Миранды я в свой список добавлять не стал. Никакое количество извинений не заставит этого ублюдка относиться ко мне лучше, да и, по правде говоря, я не должен перед ним извиняться. Единственный мой проступок в том, что я бросил его дочь. Но я не заслужил за это удар в лицо и подобное отношение к себе.

Фрэнк сам может справиться со своими проблемами.

Я же буду работать над своими.

* * *

Проходит еще неделя. Элли так же сама по себе. Я сам по себе. Мы обменялись несколькими сообщениями, узнав друг у друга, как дела, но не более того. А мне до смерти хочется увидеть ее, обнять, поцеловать, заняться с ней любовью. Но я обещал быть терпеливым и держу дистанцию.

Однако это не мешает мне при каждом удобном случае узнавать обо всех новостях от Ханны. Я знаю, что Элли на отлично сдала курс по сценарному мастерству, что она сделала маникюр в салоне в городе, ярко-зеленый, как добавила Уэллси, и это вызвало у меня улыбку.

Когда я очередной раз выпытываю информацию у Ханны, она объявляет, что Элли улетела в Лос-Анджелес. Внутри у меня все опускается, потому что я думаю, что она улетела навсегда, но Ханна разубеждает меня. Как выясняется, ребята из Fox попросили Элли приехать и прочитать текст лично. Им понравилась ее запись, но они захотели посмотреть, как она сыграется с двумя другими актрисами.

Мое сердце чуть не разрывается от гордости, и я отправляю Элли сообщение с поздравлениями. Она отвечает только спустя несколько часов. Пишет, что уже садится на обратный рейс и мы скоро поговорим.

В субботу утром я сам вылетаю из аэропорта Логан. Мне нужно быстро смотаться в Нью-Йорк, иначе я не смогу вычеркнуть последний пункт своего списка.

34

Элли

– Ты не можешь отказаться от роли. – Ханна возмущена уже тем, что я просто предложила такое кощунственное развитие событий.

– Почему нет?

– Потому что это главная роль в ситкоме! А что если сериал станет мегапопулярным? Ты, возможно, выиграешь «Эмми»!

Я пожимаю плечами и отпиваю кофе. Да, наверное, сейчас мои слова похожи на бред сумасшедшей. Айра уже вдоволь поизумлялся моему решению и умолял согласиться на это предложение. Но когда дело касается моей карьеры, я всегда следую своему внутреннему чутью, и сейчас оно говорило мне, что эта роль не для меня.

– Я еще не приняла окончательного решения, – говорю я Ханне. – Они дали мне время до среды.

Сейчас вечер субботы. Это значит, у меня есть целых четыре дня, чтобы подумать.

Но мой внутренний голос настаивает на том, что здесь и думать не о чем.

Меня так и подмывает позвонить Дину и спросить его совета, но я подавляю в себе это желание. Я и без того привыкла полагаться во всем на парней, с которыми встречалась. Так было и с Флетчем, и с Шоном, и с Дином. Однако никто не вправе принимать решения за меня. Я должна делать это сама.

Если честно, я даже наслаждалась своим одиночеством. Это здорово: в кои-то веки думать только о самой себе. Но я скучаю по Дину. Очень-очень скучаю. Я знаю, что у него все хорошо, но мучаю Ханну ежедневными докладами. Она рассказала, что он снова начал работать с «Ураганами», несколько раз ходил с парнями в «Малоун», но выпивал только несколько кружек пива, насколько известно Ханне.

Ни в Instagram, ни в Facebook не появляются фото, на которых он целуется с другими девушками, но часть меня все равно переживает по этому поводу. Я в жизни не встречала таких сексуальных парней, как Дин. И молюсь, чтобы он часто мастурбировал, потому что не знаю, что со мной будет, если вдруг выясню, что он переспал с другой. Я не стала говорить об этом во время нашей встречи в кофейне, потому что просто понадеялась на него, на его верность мне, пока будет длиться этот тайм-аут, чтобы в голове немного прояснилось.

Может, это было эгоистично с моей стороны. Но я люблю его, и если услышу, что какая-нибудь девица попытается прикоснуться к нему хоть пальцем, то ей не жить. Он мой. И я наконец готова объявить об этом всему миру. Наша разлука помогла мне сориентироваться, и теперь пришло время вернуть себе своего мужчину.

Только есть одна проблема. Дин в Нью-Йорке. Полетел на одну ночь к родителям. Ханна сказала мне об этом, что меня сразу встревожило: странно, что он полетел на Манхэттен всего на одну ночь.

Звонит мой телефон и прерывает наш разговор за кофе. Тревога внутри растет, потому что на экране высвечивается папин номер.

Через секунду из динамика грохочет его голос.

– Только, пожалуйста, не волнуйся, – начинает он.

О господи, ну кто так говорит? Я сразу же начинаю волноваться!

Я ставлю кружку на кухонный стол и поднимаюсь со стула. Ханна с беспокойством смотрит на меня.

– Что такое? – строго спрашиваю я. – Что случилось? С тобой все в порядке?

– Я же только что попросил тебя не волноваться, разве нет? – Порой мне просто хочется убить своего отца! – Я чуть-чуть оступился, вот и все. Но, может, у меня сломана рука, поэтому я позвонил в скорую.

Внутри начинает колотиться страх.

– Боже мой! Ты в порядке?

– Я в порядке, – твердым голосом заявляет папа. – Обычное растяжение в запястье. Ничего не сломано, честное слово. – В его голос просачиваются саркастические нотки. – Если хочешь, я могу попросить, чтобы тебе прислали копии моих рентгеновских снимков.

Я стискиваю зубы.

– Папа, хватит поясничать!

Он тяжело вздыхает.

– Прости. Просто я знал, что ты так бурно отреагируешь. Милая, клянусь, со мной все хорошо. Запястье немного побаливает, но у меня есть обезболивающие.

– Как ты добрался из больницы?

– На такси. А сейчас лежу на диване и смотрю баскетбольный матч.

Я медленно вздыхаю, чтобы успокоиться.

– Ладно. Не ходи никуда без особой надобности. Не поднимай ничего тяжелого. Пожалуйста, пап, ну хоть пару дней не перегружай себя.

– Хорошо. Люблю тебя, Эй-Джей.

– И я тебя люблю.

Я вешаю трубку и поворачиваюсь к Ханне.

– Как твой папа, с ним все хорошо? – тут же спрашивает она.

Я киваю.

– Говорит, что да.

Но папа – хоккеист. У хоккеистов всегда все хорошо, даже когда у них из ушей течет кровь и они выплевывают себе под ноги сломанные зубы.

Я снова глубоко вздыхаю, а потом набираю номер Дина.

* * *Дин

Джо Хейз открывает дверь с таким мрачным и хмурым выражением лица, какого мне в жизни не доводилось видеть.

– Да ты, должно быть, шутишь! Это она прислала тебя сюда?

Я осторожно отодвигаю его за плечо, чтобы пройти. Видит бог, сам мистер Хейз меня приглашать не собирается.

– Угу, – отвечаю я, вхожу в дом и осматриваюсь.

К счастью, похоже, что все в порядке. Я разглядываю лестницу: Элли сказала мне по телефону, что ее отец «оступился». На паркете не видно крови, все половицы на месте. Это хорошо. На мистере Хейзе нет синяков и видимых повреждений. Он опирается на трость, но, кажется, сейчас стоит на ногах тверже, чем когда мы виделись в последний раз.

– Только прошу, не говори мне, что ты прыгнул d самолет и прилетел сюда только для того, чтобы проверить, как я, – ворчит папа Элли.

– Нет, я уже был в городе. Навещал родителей и брата.

Мистер Хейз усаживается на диван и ведет себя так, будто меня здесь нет.

Я снимаю куртку и вешаю ее на спинку кресла, потом сажусь.

– Что это ты делаешь? – сразу же возмущается он.

– Устраиваюсь поудобнее. – Я поднимаю бровь. – Ой, разве я вам не сказал? Сегодня мы ночуем вместе.

– Черта с два!

Его вспышка гнева лишь вызывает мою усмешку.

– Да ладно вам, сэр. Мне казалось, мы уже выяснили, что с вашей дочерью бесполезно спорить. Она попросила меня остаться на ночь и присмотреть за вами, именно так я и сделаю.

Потому что я готов на все, о чем эта женщина меня ни попросит. Я продам душу самому дьяволу, если так скажет Элли.

– Мне это не нравится, – ворчит мистер Хейз.

– А мне все равно, – радостно сообщаю ему я.

Потом мы с Джо Хейзом смотрим футбольный матч между командами университетов. Сейчас уже почти девять, в животе у меня начинает урчать: я еще не ужинал. Мистер Хейз не возражает, когда я решаю заказать пиццу.

– Сосиски и бекон подойдут? – спрашиваю я у него, делая заказ.

Он что-то бурчит. Наверное, это «да».

Проходит еще час. Мы все так же не разговариваем, доедаем пиццу, пьем пиво и переключаемся с футбола на хоккей. Сегодня играют «Брюинз». Выругавшись на экран или закричав во время гола, мы настороженно смотрим друг на друга, как бы вспомнив, что каждый из нас не один в комнате.

В перерыве между вторым и третьим периодами я ставлю свое пиво и говорю:

– Я люблю вашу дочь, сэр.

На что он отвечает:

– Я в курсе, красавчик.

Не могу понять, то ли это согласие, то ли что-то типа «ага, люби ее, сколько тебе вздумается, но я все равно ненавижу тебя». Я решаю, что пусть будет первый вариант.

Около одиннадцати я помогаю мистеру Хейзу подняться по лестнице и жду за дверью его спальни, слушая, как он ходит по комнате и переодевается ко сну. Потом стучусь.

– Ну как вы там? Все хорошо?

– Да все у меня отлично, мать твою! Иди спать.

Усмехнувшись себе под нос, я отправляюсь в комнату Элли: Джо сказал, что мне можно переночевать там. И первое, что я замечаю, войдя туда, – это запах. Точно, тот самый запах! Таинственный аромат, который всегда окружает Элли и который я никак не могу определить.

Я подхожу к ее комоду и беру маленький флакон духов. Кажется, это духи. На бледно-голубой этикетке красиво выведено: «Элли». Что за фигня?

– Ева сделала их для нее.

От неожиданности я подпрыгиваю и, развернувшись, вижу мистера Хейза, стоящего в дверях в одних клетчатых трусах-шортах. Ничего не могу с собой поделать: я пялюсь на его грудь. Мужику почти пятьдесят, он страдает от рассеянного склероза, и при этом у него шесть кубиков! Я впечатлен. Наверное, это объясняет то, как ему удалось захомутать красавицу модель и маму Элли. Черт, внезапно меня осеняет, что если папа Элли выглядит так в свои годы, то у нее имеются определенные ожидания. Мне придется не вылезать из тренажерного зала до конца своих дней.

Видя мой непонимающий взгляд, мистер Хейз показывает на флакон в моей руке.

– Моя жена… мама Эй-Джей… у нее был друг во Франции, какой-то футы-нуты-дизайнер, с которым она как-то работала. Он знал парфюмера… Их ведь так называют? Парфюмерами?

– Понятия не имею, сэр.

– Да и ладно. Короче говоря, однажды тот дизайнер подарил Еве духи, сделанные специально для нее. Эй-Джей чуть не позеленела от зависти, так что на ее двенадцатый день рождения Ева сказала ей, что закажет специальные духи и для нее тоже. Тогда моя жена уже была больна, по-настоящему больна, и она делала все, только бы Эй-Джей была счастлива. Она спросила у Эй-Джей, какой аромат ей хочется, и Эй-Джей ответила… – он фыркает от смеха, – «клубника и розы».