– Мам, тут такое дело, – не стала я ходить вокруг да около, быстрее спрошу – быстрее получу ответ, каким бы он не был. – Я буду встречать новый год с друзьями, – фраза прозвучала категорично, я просто поставила маму перед фактом. Не сказав всю правду.

  – Я их знаю? – после нескольких секунд молчания вполне закономерный мамин вопрос.

  – Нет, – почти с облегчением сказала правду.

  – Это молодой человек? – мама, как всегда, проницательна. Часто сверх меры.

  – Да, мы познакомились во время подготовки новогоднего вечера на работе, я рассказывала тебе, – и делилась собственными страхами.

  – Вас будет компания? – и вот почему мама задает, в отличии от меня, правильные вопросы? А главное, всегда своевременно.

  – Да, конечно, – точнее, наверное, но тоже почти правда. Понятия не имею! И от этого тревожно. Несколько секунд тишины в трубке и:

  – Я думаю, что ты самостоятельная девочка и голова у тебя крепко сидит на плечах. Я ведь не ошибаюсь в тебе? – и я впервые не могу однозначно определить, с каким выражением мама говорит мне эту, в общем-то, давно известную истину.

  – Конечно, – почти уверенно выдыхаю я. А сама крепко сжимаю подвернувшийся карандаш влажными пальцами. Хрясть, и я в недоумении разжимаю пальцы на сломанном канцтоваре.

  Неожиданное и неприятное ощущение неуверенности в принятом решении. Какой то червячок сомнения и капелька робости. Задвигаю неприятные мысли подальше, думать сейчас об этом не хочу. И не буду! Я уже все решила...

  – Ну на новогодние то праздники у тебя найдется немного времени на домашних или ты не найдешь на нас лишнего часа в своем загруженном расписании? – улавливаю нотки обиды в мамином голосе.

  – Обязательно, мамочка. Просто так получилось, сама не ожидала. Это сложно, неожиданно и... совсем ново для меня. Я даже не знаю, как все это объяснить, по крайней мере, не сейчас. Не обижайся на меня, я не хочу тебя обидеть. Я приду на новогодних каникулах и все тебе расскажу, хорошо? – путано и сумбурно извиняюсь за свою скрытность. За то, что эгоистично выбрала вариант встречи НГ в незнакомой компании и лечу, словно мотылек на огонь, не задумываясь о том, что я делаю. За то, что я обидела маму. Понимаю это, но менять сейчас что-то не в силах. Просто не могу. Взрослею? Не уверена, но глупею однозначно.

  – Договорились. Ты ведь знаешь, что я всегда рядом? – грусть в мамином голосе.

  – Я знаю. Спасибо, мама. До завтра?

  – Пока.

  Телефон уже давно погасил экран и перешел в ждущий режим, а я все продолжаю бессмысленно пялиться на него, уронив руку с ним на колени.

  Я знаю, мам. Вот только решиться на откровенный разговор о своих переживаниях и сомнениях я не смогу. Просто не умею. Хотя не спорю – так было бы намного проще жить.

  Отвечаю согласием Вадиму и почти сразу получаю толпу ухмыляющихся-целующих-и-торжествующих смайликов. И тут же эта идиотская улыбка на моем лице. Какая подготовка, какая мыслительная деятельность, о чем вы? В мозгах ванильная каша.

  Я навела порядок в квартире. Я добросовестно и бестолку прочитала конспекты. Я совершенно незаслуженно получила экзамен автоматом – знания по предмету были на слишком далекой периферии моего мозга и вряд ли бы я смогла ими воспользоваться на нормальном экзамене. Дома в тишине ждала ответа от Вадима после того как отправила ему радостную смс. И ничего.

  Колючий холод сомнения вдоль позвоночника в правильности принятого решения. И страх, удушающий, липкий, неприятный. Я вдруг с пугающей четкостью поняла, что тороплюсь. Слишком все быстро, слишком стремительно. И эта скорость не моя. Она меня пугает, она вводит меня в ступор, накрывает туманом неопределенности и непонимания мотивов поведения парня. То он согревает меня теплым взглядом, я таю в его уверенных руках и готова броситься в омут синих глаз с головой, забыв обо всем – о маме, о друзьях, об учебе и работе. А то он неожиданно пропадает и нет никакого намека на интерес ко мне. Ни самой коротенькой смс, ни самого мимолетного разговора. Быть может, что-то случилось? Но как узнать об этом? Позвонить? А надо ли? Имею ли я на это право? Не будет ли это назойливостью? Навязчивой быть совершенно не хочется. А может быть, я все придумала и все тепло в его взгляде мне примерещилось? Страх потерять расположение парня и не увидеть его больше победил страх оказаться навязчивой.

  "Вадим, у меня возникли небольшие проблемы. Я, наверное, не смогу быть с тобой НГ. Как твои дела? Я скучаю без тебя", – вот такую ерунду написала ему 31 декабря в полдень, в надежде на его сообщение или звонок. И снова ни звука в ответ. Я ждала до шести вечера, не сводя взгляда с телефона, но держалась, сцепив пальцы в замок – больше не писала ничего. Я ждала, я надеялась, я верила.

  Идти к маме – не вариант, совсем. Обязательно будут заданы правильные вопросы, мама в этом спец, а мне нечего ей ответить. Да и не смогу – сказать правду, я сама еще толком не поняла в чем она. А солгать... не хочу. И уж тем более я не смогу сделать вид, будто ничего не произошло, актриса из меня паршивая. И поплакаться в том, что не понимаю в чем моя ошибка в так и не успевших начаться отношениях, я тоже не могу. Не будет мне от этого легче, не с мамой. Скорее я услышу фразу: "Нашла о чем переживать. Глупостями не забивай голову" или что то подобное.

  Свернулась калачиком на кровати, утерла сопливый от слез нос, и неожиданно для самой себя заснула. Разбудил меня звонок телефона. Судорожно подскочила на кровати, мельком взглянув на экран – Лена, время – почти девять.

  – Алло,– со сна получилось хрипло и невнятно.

  – Мар... я... то есть мне... мне нужно... ты дома? – если бы я не увидела на экране телефона кто мне звонит, я бы не узнала Ленкин голос. Обычно звонкий, громкий и уверенный, сейчас он звучал тихо, в нос и хрипло.

  – Конечно, приходи. Я дома, – хоть мне и не хочется никого видеть сейчас. Точнее, хочу видеть только того человека, который вряд ли ко мне придет, после того, как я сначала согласилась, а в последний день отказалась от встречи с ним.

  -Спасибо, – и она отключилась.

  Я только успела включить свет в коридоре и на кухне, как в дверь постучали. Открываю с некоторым беспокойством и вижу: сгорбленная Ленка в куртке нараспашку, без шапки и просто висящим шарфом на шее. Я проснулась моментально – её заплаканное лицо, потеки туши на нем, бледные щеки, потерянный взгляд и дрожащие посиневшие губы.

  – Боже мой... иди сюда, – втащила ее в квартиру.

  Точнее потянула на себя, и почти поймала девушку на руки. А если учесть, что по комплекции Ленка немного больше меня, и по росту и по весу, то удержать ее и не упасть получилось с трудом.

  – Господи, Лена! Ты замерзшая совсем! Давай скорее раздевайся, я сейчас тебе чай с медом сделаю. Давай-давай, быстренько, – попыталась оторвать от себя девушку. И не смогла – тряпочное расслабленное тело просто лежит на мне. А мне стало страшно, очень страшно – я впервые видела человека в таком ступоре, впервые ощущала, чтобы человека так трясло. Холод? Страх? Не знаю, но у меня почти паника!

  – Тшш, я рядом с тобой. И я хочу помочь тебе, солнышко... – легонько поглаживала ладонью по холодной мокрой голове. А на улице хоррроший минус. А девушку начинает крупной дрожью колотить. А надо что то делать. А что? – Лена, – я схватила ее за плечи и рывком придала ей вертикальное положение, – Стой ровно. Я сниму твою куртку и мы пойдем в ванну, – попробовала заглянуть в опущенное лицо, и не смогла это сделать – помешали длинные волосы, что тонкими мокрыми прядями закрывали лицо. Она меня, видимо, даже не услышала.

  Стащила куртку, шарф, практически толкнула ее на обувную полку. Подруга по факту упала на нее попой, и, наверное, было больно, но жалеть и мотать сопли на кулак не вариант. Быстро раздеть, разуть и согреть. И молиться, чтобы она не попала в больницу с воспалением легких. И тащу ее в ванну.

  – Мар... от меня одни проблемы, тем более в праздник. Я просто не хочу идти домой, там ... ты знаешь. А больше некуда, – последнее слово я больше угадала, чем услышала. Срывающийся голос, периодически сходящий на нет и так то с тихого шепота, мне приходилось напрягать слух, чтобы хоть что то услышать. – Ты прости меня, я ненадолго. Я просто посижу немного, обсохну и...

  – Совсем с ума съехала, дурында, – совершенно невежливо перебила я эту особу. – Все что от тебя сейчас требуется – раздеться самой или не мешать мне раздеть тебя, и попытаться согреться. А в самом лучшем варианте – еще и не заболеть, – говоря все это, я затянула Лену в ванну и попыталась стянуть с нее бордовую водолазку. А сделать это непросто, ткань мокрая и прилипшая к ватному телу. – Стой ровно, облокотись на раковину чтобы не упасть. Поднимай руки. Воот, одну руку, молодец. Давай вторууую... умница, – водолазку положила на стиралку. – Так, теперь снимаем джинсы, – расстегнула и рывком стянула их с подруги.

  Открыла рот чтобы что-то сказать и не смогла. Просто уставилась на четыре продолговатых багровых синяка на талии. Мне понадобилось пару секунд, чтобы понять откуда они появились. Следы пальцев, четырех пальцев, что с такой силой сжимали подругу, что остались вот такие синяки. Охренеть. И только тут я поняла что она без трусиков. Дала себе мысленный подзатыльник и с усилием закрыла рот.

  – Ногу одну поднимай, снимаем, – вместе со штаниной стащила с нее и носок. – Вторую. Да, вот так, молодец. Я за полотенцем. А ты залезаешь в ванну, – открыла кран с горячей водой, разбавила ее холодной, закрыла слив пробкой. – Воду делаю тебе теплой, через пять минут сделаешь погорячее. И как следует погреешься. Зови меня если понадобится помощь, – я попыталась поймать взгляд Лены, и судорожно сглотнула. Апатия и отрешенность. И это страшно.

  В шкафу со второго раза нашла большое махровое полотенце, в которое можно закутаться почти полностью, мягкую фланелевую безразмерную кофту, с длинным рукавом и по длине немного выше колена. Растянутые старенькие, но теплые из-за начеса легинсы, шерстяные носки высотой немного ниже колена, что еще бабушка вязала. В голове огромное обрывки мыслей, сумбур и почти паническая тревога, руки трясутся и совершенное непонимание, как быть дальше? Что делать? Что именно произошло с Ленкой? Такая всегда шумная, веселая, бойкая и громкая. И вот кого я видела только что? Апатичное сломленное существо, которое даже не хочет элементарного – согреться. И что то мне подсказывает, что она толком и не чувствует внешнего холода. Слишком плохо ей внутри. Старательно гнала от себя самую вероятную мысль, что именно могло с ней произойти. Не может быть! Как же так... не может такого быть...

  Прислонилась лбом к полированной поверхности дверцы шкафа, закрыла глаза, досчитала до десяти и обратно. Не до моего сейчас страха и терзаний – надо как то помочь ей, растормошить, вытащить из этого апатичного колодца отчаяния, поделиться спокойствием и силой. И узнать, что же все таки произошло. Мои проблемы и переживания отошли на второй план, я просто выкинула их из головы. Заглянула в ванную.

  Лена неподвижно стояла в воде, смотря в одну точку пустым взглядом, даже не прикоснувшись к лейке. Стараясь не испугать, начала поливать из душа обнаженную подругу, прикоснуться к ней я просто побоялась. Бледная, даже с синеватым оттенком ледяная гусиная кожа. И синяки, опять же. На правом плече, чуть повыше локтя, на правом бедре немного ниже бедренных косточек все те же четыре продолговатых синяка, оставленные чьими то жестокими пальцами большой руки, судя по отпечаткам. Меня пробрала мерзкая дрожь, передернуло. И нет, не от брезгливости, точно нет. От злости на того, кто ей причинил боль. Мои эмоции грозили вызвать ненужные вопросы, на которые, я уверена, девушка не готова мне отвечать. Так что чувства в сторону – молчу и отогреваю Лену.

  – Сядь, пожалуйста, – аккуратно, но требовательно нажала на плечо подруги. – Так будет проще, и тебе, и мне.

  Она покорно опустилась на корточки, обхватив руками коленки и спрятав лицо под волосами. У меня защемило что то внутри – такой потерянный жест, такой беспомощный. Сердце больно сжалось комком в груди.

  Я не знаю, сколько мы так пробыли в ванной – Лена, все такая же сжавшаяся, и я – присев на бортик ванной, аккуратно прибавив температуру воды до почти горячей, но не обжигающей, перебирая пальцами под струями воды длинные волосы на затылке подруги, поливая на худенькую спину с выпирающими шейными позвонками. Что говорить и как – я не представляла. Да и нужны ли они, мои слова, ей? Не уверена.

  Я сначала даже не поняла, что это. Какой то непонятный звук – тихий, приглушенный, нет, даже придавленный, нечто среднее между воем, всхлипом и поскуливанием. А звук повторился, стал чуть громче. Всхлип с поскуливанием, наверное, именно так.

  – Солнышко, – не нашла я ничего лучше чем опуститься на колени на пол около ванны, и притянула голову Лены к себе, чуть не уронив ее и расплескав воду на пол. Пофигу, что уже мокрая. – Давай, солнце. Не держи в себе, – хотела сказать что то ободряющее и забыла все слова, просто не смогла ничего выдавить из себя. Только прижать крепче к груди, запутавшись пальцами в мокрых волосах.