– Для продолжения рода у моего супруга есть дети от первого брака. Насчет славных и трогательных – спорно. Помню, как со мной оставляли годовалую двоюродную сестру. Через два часа мне хотелось ее придушить, или запереть в туалете, или самой сбежать. Подруга, ты залетела? – без перехода спросила Алиса.

Нина кивнула.

– От Вани?

Нина неопределенно дернула головой, что можно было расценить как подтверждение и одновременно как отрицание: какая разница!

– Делай аборт и не сомневайся! – посоветовала Алиса. – Ты ведь не планировала, верно? Тогда и нечего вериги на шею цеплять.

– Аборт – то же убийство, – с сомнением проговорила Нина.

– Ошибаешься! Это я тебе как юрист говорю.

Алиса любила в зависимости от ситуации ввернуть: «я вам говорю как актриса», «как коренная москвичка», «как человек, сменивший пять авто»… Но по образованию она действительно была юристом, закончила соответствующий факультет частного университета. Знания Алисы в юриспруденции не отличались широтой или глубиной. Однако она помнила и могла рассказать об интересных правовых случаях и казусах, производя впечатление квалифицированного специалиста.

И сейчас она принялась рассказывать со знанием дела:

– Был такой немецкий ученый Хрекель. Он доказал, что человеческий эмбрион проходит все стадии эволюции от рыбы до млекопитающего. Может, помнишь, картинки: зародыши в виде крючков, одинаковых у жабы и у человека? В тысяча девятьсот семьдесят третьем году в США шел процесс «Рой против Вейда», после которого суд разрешил аборты по требованию. Потому что судья принял аргументацию адвокатов, утверждавших, что человеческий зародыш вплоть до поздних стадий развития человеком не является. Вывод понятен? Если ты сейчас сделаешь аборт, то не человека убьешь, а рыбу или жабу из себя выкинешь.


– Это все ты с дедушкой Геккелем! – в ужасе прошептала Женя.

– Он такой же мой, как и твой, – ответил Шура. – Имя нашего предка Алиса перепутала, а в остальном все точно.

– Что точно? Что точно? Я не рыба, и даже ты не лягушка! Если я пока слова по-настоящему не могу сказать, руками-ногами дрыгать, то я не человек? Мерзкая эта Алиса. Профурсетка, содержанка, проститутка на зарплате! Скотина и сволочь! – Женя не замечала, что употребляет выражения, за которые обычно критиковала брата.

– Согласен. Таких надо кастрировать, чтобы не размножались.

– Она и не собирается размножаться. А мамочку сбивает. Ой, чувствуешь, мамочка сомневается? Шурка, я боюсь!

– Не дрейфь, я с тобой! – Шурка постарался сказать твердо и мужественно, хотя у самого тряслись поджилки.

Все его полуторасантиметровое тело сейчас, казалось, состояло из одной вибрирующей поджилки.

– Шурочка, ты же умный! Придумай что-нибудь! Нас ведь не убьют? Нет?

– Не трясись! Я из-за тебя тоже вибрирую.

– Ой, братик, как я хочу, чтобы ты меня сейчас обнял и успокоил!

– Куда мы из своих пузырей околоплодных денемся? Мысленно представляй.

– Будто мы уже большие, одни дома, гроза, молнии, я буду молний бояться, сидим на диване, и ты меня обнимаешь, по головке ласково гладишь?

– Вроде того.

– Спасибо, милый! Мне уже легче.

– И не факт, что мамочка на аборт пойдет!

– Мы, со своей стороны, то есть изнутри, можем повлиять на ее решение? Ты ведь сообразишь, как нам воздействовать?

Шурка обещал напрягаться и соображать. Хотя прекрасно понимал свою беспомощность. Нет таких рычажков в глубине мамочкиного живота, на которые он мог бы надавить, дать знать, просить, умолять: мы тут, растем, не губи нас! Все рычажки находились у мамочки в мозгах, и только она сама могла ими управлять.

А двойняшки-зародыши… что уж тут мечтать слово иметь, если даже продукты своей жизнедеятельности, токсины, из-за которых мамочку по утрам мутит, и те приостановить не могут.

Женя не хуже брата знала, насколько они беспомощны. Но по девчачьей трусливой манере пряталась от очевидной реальности. За широкую спину брата. А что ему оставалось, как не успокаивать сеструху? Ему еще всю жизнь придется оберегать Женьку. Если, конечно, эта жизнь будет. Если они родятся…

4

Алиса подвезла на своем «Лексусе» Нину до дома. Здесь и Алисины мама со старенькой бабушкой жили. Алиса хотела их навестить. Но когда подъехали, передумала:

– Не успеваю! Еще переодеться надо, через два часа прием во французском посольстве. Нинок, будь другом, передай маме вспомоществование.

Алиса открыла бумажник и, не отсчитывая, вынула щедрую стопку купюр, все тысячные. И в ресторане Алиса расплачивалась карточкой. Попытку Нины поучаствовать пресекла:

– С ума сошла? С преподавательской-то зарплаты! Пользуйся, пока я жива.

«Пока тебя муж дензнаками из душа поливает», – хотела сказать Нина, но промолчала. Счет в литературном вертепе наверняка был астрономическим, на несколько Нининых окладов тянул.

Они расцеловались, прощаясь, договорились видеться, общаться, не пропадать. Но уже через минуту обе думали: расходятся наши дорожки. Когда-то дня не могли прожить в разлуке, делились каждой мелочью, обсуждали всех и всё. Дружба была как влюбленность, лиши ее – и свет померкнет. А теперь явная скука в отношениях сквозит. Интересы и заботы подруги не трогают, не находят отклика, кажутся примитивными. Будто поселились на разных планетах, все дальше улетающих друг от друга в космосе. Жалко, но уже не больно. Досадно, но исправить ничего нельзя, да и не хочется.

Нина зашла к Алисиной маме, отдала деньги. Не призналась, что Алиса пять минут назад была у подъезда, сказала, виделись в центре. Мама Алисы с горделивым, но притворно осуждающим тоном говорила:

– Транжира моя доченька, нам и не нужно, сколько Алиса дает. Но, слава богу, что живет в достатке, какой многим и не снился, в роскоши купается. О чем матери еще и мечтать?

«О том вы мечтаете, – думала Нина, – чтобы Алиска здесь почаще появлялась. Иначе не расспрашивали бы, как она выглядит, не похудела ли, во что одета, да куда спешила».

Нина заверила, что Алиса выглядит замечательно, вся в хлопотах, к новому фильму готовится. Репетиции, кинопробы, имидж заставили поменять – крутится как белка в колесе. Того, что киношную карьеру Алисы двигает не артистический успех, а кошелек мужа, естественно, упоминать не стала. Любой матери приятно похвастаться: моя дочь в кино снимается. А почему снимается – другая статья, несущественная.

В прихожую, двигаясь по стеночке, выползла бабушка:

– Алиса? Алиса приехала?

– Мама, это не Алиса, а Нина, деньги от Алисоньки принесла.

– Почему внучка не едет? – всхлипнула старушка. – Помру, не увижу свою ягодку.

– Что ты, мама, говоришь! На прошлой неделе у нас была и звонит каждый вечер… почти.

Оправдательная речь предназначалась для Нины и была шита белыми нитками.

«Ну, Алиска! – негодовала Нина, поднимаясь на свой этаж и набирая телефон подруги. – Друзь!»

Фамилию Друзь носила их одноклассница, враг, ябеда, сексотка и вообще мерзкая личность, против которой Нина и Алиса дружили в школе. И все плохое, отрицательное называли друзь. Фильм скучный – друзь, сапоги старомодные мама купила – друзь, мальчик клеится, но он друзь.

– Нина? – ответила подруга с третьей попытки. – У моих была? Все нормально?

– Алиска! Где твоя совесть? Ты настоящий друзь! Почему к маме с бабушкой не ездишь?

– Они здоровы, да? Все поняла, исправлюсь. Нина, у меня режиссер на линии, важный разговор. Целую! Пока!

Нина убрала телефон, открыла своим ключом дверь квартиры, вошла. И в прихожей тут же появилась собственная мама. Взволнованная, но прячущая волнение, ожидающая разговора, которого страшилась, и передумавшая тысячу вариантов. Родная до спазма в горле. Немолодая, преданная до исступления, единственная и незаменимая!

Нина глубоко вздохнула, рванула навстречу, обняла крепко:

– Мамочка! Любимая! Я тебя никогда не брошу!

Эмма Леонидовна не ожидала взрыва эмоций. Чем он вызван? Что значит «не брошу»? Куда дочь собралась? Эмма Леонидовна закаменела от дурных предчувствий.

– Нина, что происходит? – спросила она строго.

«Вот так и бывает, – подумала Нина, разжимая объятия. – Благие порывы одного наталкиваются на непонимание другого, самого близкого. Ты от страсти рубашку на груди рвешь, а тебя холодно спрашивают, кто пуговицы теперь пришьет? И только один акт не знает осечек! Когда встречаются взгляды влюбленных мужчины и женщины, когда они могут броситься друг к другу. Что бы я отдала за возможность оказаться сейчас на груди у Сергея? Да, все бы отдала!»

– Мамочка, сейчас переоденусь, умоюсь и поговорим. Хорошо?

Нина отказалась от ужина, только чай попросила. Подробно, в деталях и с картинками рассказывала о посещении «Вия». Эмма Леонидовна терпеливо ждала, когда дочь перейдет к главной теме. А Нина завела речь об Алисе, не скрывала своего разочарования и неодобрения.

Эмма Леонидовна всегда относилась к этой дружбе взахлеб настороженно. Считала Алису пустой и легковесной особой, которая ничему полезному Нину не научит. Так было, когда девочки учились в средней школе. Но, удачно выйдя замуж, Алиса свои ставки повысила, могла ввести Нину в закрытый элитарный круг, и Эмма Леонидовна по-другому посмотрела на бывшую троечницу недалекого ума, за которою Нина вечно писала сочинения и решала уравнения. А дочери, оказывается, милее была та, прежняя Алиса, глупая кукла.

Впрочем, все это не важно. Алиса не пропадет. Но что будет с Ниной?

– Мама, ты меня слушаешь?

– Конечно. Алиса получила то, о чем мечтала. Остается лишь радоваться за твою подругу– Мама Алисы всем рассказывает про успехи и богатство дочери. Не предполагала, что за этим стоит комплекс тоски по ребенку. Но ведь она не желает и не примет сочувствия. Пока человек не просит о помощи, пусть и словесной, навязываться бессмысленно. Не думаю, что вы с Алисой, как мы с Ниночкой, сохраните дружбу на всю жизнь. Но так тоже бывает. Новое время, новые друзья и новые отношения. Нина, что ты собираешься делать?

– Сегодня вечером?

– Нет, со своей… со своим состоянием.

Эмме Леонидовне почему-то страшно было произнести «беременность». Нина тяжело вздохнула:

– Выбор у меня невелик, правда? Рожать или сделать аборт. Мама, я тебе говорила, их там два или две. – Нина ткнула себе в живот. – Представляешь?

Факт удвоения проблемы по-прежнему оставался для Нины трудно перевариваемым.

– Представляю. Когда тебе было семь лет, я делала аборт. Их… извлеченных… словом, тоже близнецы.

– У меня могли быть два братика или две сестрички? – поразилась Нина.

– Тогда у тебя начиналась астма, ты пропустила две четверти в первом классе, каждый день рыдала, потому что в школе отстала, и тебя дразнили одноклассники.

– Поняла. Извини! Просто не знала, на минуту представила… Это была бы совершенно другая жизнь, все по-другому.

– Нет человека, тем более двух человек, и нет проблем, многих проблем.

– Ты хочешь, чтобы я сделала аборт?

– Что ты! Что ты! Не считаю себя вправе советовать, да и, откровенно говоря, не знаю, что советовать. Твердо знаю только одно! Какое бы решение ты не приняла, можешь рассчитывать на мою поддержку. Понимаешь, доченька? Любое решение! И я всегда буду рядом, и сделаю все возможное, чтобы облегчить твою участь.

– Мамочка! Ты у меня самая прекрасная! Как хорошо, что ты есть!

Нина едва не задохнулась от благодарности и облегчения. С души свалился камень. Оказывается, таскала его по дурости. Побежала плакаться подруге, когда рядом мама, добрая и мудрая. Так, наверное, тонущий человек ждет, что его дельфины спасут. Но дельфины своим промыслом заняты. Кричи, зови на помощь – не дозовешься. А с корабля спасательный круг бросят. И не упрекнут: какого лешего за борт вывалилась?

– Я самая обыкновенная, – мягко возразила Эмма Леонидовна. – Итак, что ты решила? Твой, этот… Сергей в курсе?

– Нет, – помотала головой Нина. – Он сейчас в экспедиции, в горах, по телефону недоступен, да и не хочу по телефону подобные вещи обсуждать. Мама, он очень хороший, поверь! Я его… ну, да, наверное, это называется люблю. Так не было ни с кем, то есть с Ваней. Совершенно иные ощущения.

– Ты имеешь в виду постель?

– Не только. Сергей… он… надежный – вот, правильное слово. Я с ним впервые почувствовала, что мужчина, оказывается, может дарить удивительное чувство надежности, крепости, силы, уверенности.

«Этот-то пигмей!» – мысленно поразилась Эмма Леонидовна. И не могла вслух не защитить своего любимца:

– Ваня тоже крепкий и надежный! Он бы тебе никогда не изменил, не предал, был бы прекрасным семьянином.

– Наверное, только мне от этого ни жарко и ни холодно. А от одной мысли о Сергее жарко, в разлуке с ним – холодно.

– Почему ты расстроила свадьбу с Ванечкой? Тогда не говорила, теперь скажешь?

– Потому что от Ваниных поцелуев меня тошнит. Он замечательный друг, но и только. Спать с ним всю жизнь? Бр-р-р!