— Холден Колфилд ‒ избалованный лицемер. И единственная причина, по которой он так зол ‒ это то, что его вывели на чистую воду, — утверждал Лукас.

— Он всего лишь ребенок! — настаивала я. — Все дети в какой-то степени незрелые, но это не означает, что его критика взрослого мира становится менее правдивой. Мир взрослых ‒ отстой.

— Значит, все остальные виноваты в том, что его исключили из всех школ, в которых он учился?

После часа дебатов, гигантский плакат для презентации был разорван посередине. Когда пришло время выступать перед классом, мы решили, что каждому представится возможность выступить в течение пяти минут. Но ни один из нас не хотел отказываться от чести идти первым, поэтому всё отведённое время, мы просто пытались перекричать друг друга.

Совместная работа с пациентами очень похожа на тот проект.

— Может быть ушная инфекция, — размышляю я.

— А как насчет потери аппетита? — спорит Лукас.

— Это симптом.

— Думаю, будет лучше, если мы также исключим проблемы с кишечником.

— Не думаю, что нужно проводить дополнительные дорогостоящие анализы…

— Эм... простите? — Мисс Келлер, мать нашей пациентки, пытается привлечь наше внимание, но мы игнорируем её, продолжая наш спор.

Мы оправдываем наш непрофессионализм тем, что по всем объективным показателям пациенты получают от нас больше времени и вдвое больше опыта. На самом деле, это, конечно же, перебор и субъективные меры быстро догоняют нас.

— Итак, вы двое. Я получил кое-какую обратную связь от ваших пациентов, — говорит доктор Маккормик в пятницу днем после первой недели нашей совместной работы.

Я улыбаюсь, готовясь к похвале.

— Некоторые пациенты жаловались на плохое отношение и на ваши споры из-за мелочей. Я думал, что во время работы, вы двое отложите свои старые игры, но, похоже, я ошибался.

Я удручена, это вина Лукаса. Я не буду колебаться, прежде чем толкнуть его под автобус. Я открываю рот, но Лукас оказывается быстрее.

— Думаю, что мы немного перегнули палку, пытаясь сработаться, — я рассержена его словами, — но теперь всё позади и в понедельник мы не подведем вас.

Доктор Маккормик хлопает его по плечу, как приятель приятеля.

— Именно это я и хотел услышать, сынок.

«СЫНОК?!»

— Могу рассчитывать, что завтра ты присоединишься ко мне на поле? — продолжает он. — Я хочу добраться до всех восемнадцати лунок, пока солнце не поднимется слишком высоко.

Лукас улыбается своей очаровательной улыбкой с ямочками и ровными белыми зубами. Я моргаю, чтобы избежать ее.

— С нетерпением жду этого, сэр.

Кивнув, доктор Маккормик возвращается в коридор, а Лукас поворачивается ко мне, улыбка все еще на месте, хотя теперь это оружие.

— Не волнуйся, я не собираюсь использовать время, проведённое наедине с доктором Маккормиком, чтобы подговорить его уволить тебя. Но кто знает? Может, пока мы будем пить пиво в клубе, он сам придет к такому выводу?

Я щурю глаза.

— Ты хуже всех.

— Извини, ты думала, что я стал мягким?

Это вопрос с подвохом, но его улыбка замедляет мой ответ. Мой взгляд опускается ниже к его сильному, точно не мягкому телу и, когда понимаю, что делаю, я резко поворачиваюсь и ухожу.

— Удачных выходных, Дэйзи, — кричит он мне вслед.

Он не может казаться более довольным собой.

В понедельник утром Лукас выглядит более загорелым, чем в пятницу, а это значит, что он играл в гольф с доктором Маккормиком. Интересно, кто победил, но, проходя мимо него по коридору, я не спрашиваю об этом.

— О, Дэйзи, — говорит он позади меня. — Я оставил кое-что на твоем столе.

Я не отвечаю. Мне необходимо выпить унцию кофеина: мой мозг ещё слишком медленно работает. Кроме того, мне любопытно, что там. Еще один букет маргариток? Результаты их игры в гольф?

Ни то и ни другое.

В центр клавиатуры вставлена фотография четыре на семь, на которой изображены доктор Маккормик и Лукас на поле для гольфа. Они стоят бедром к бедру, как будто сиамские близнецы, каким-то образом разделенные тридцатью годами. Доктор Маккормик смеется, а глаза Лукаса, кажется, следуют за мной по комнате.

Замечательно. Пока он болтал с нашим боссом во время долгой игры, я была дома, в пижаме, и смотрела старые фильмы с мамой и Мэделин.

Я достаю из ящика стола маркер, и вдруг Лукас щеголяет с дьявольскими рогами и хвостом. Разрисованная фотография не приближает меня к победе, но когда я прикрепляю её на доску объявлений рядом с компьютером, то чувствую себя немного лучше.

Моя первая встреча с пациентом будет только через пятнадцать минут, поэтому я решаю сделать то, о чем мечтала всю последнюю неделю. Это довольно неэтично, но технически законно, по крайней мере, я так думаю. Я захожу на сайт поиска работы и нахожу вакансии докторов по всем Соединенным Штатам: чем дальше от Гамильтона, штат Техас, тем лучше. Ой, смотрите-ка, в Гонолулу нужны врачи. С помощью простого перетаскивания, я отправляю им резюме Лукаса, которое скопировала с сайта нашей клиники. Вот так просто мой понедельник улучшается. «Алоха, Лукас».

В среду, после работы, моя мама моет мне голову в раковине. С моим гипсом легче просто позволить ей сделать это, чем бороться с моей гривой одной рукой. Она вымоет меня с ног до головы, если я ей позволю. Ох уж эти мамы.

Несколько минут назад она начала говорить о том, что собирается вызвать в дом дезинсектора, но я не особо её слушаю. У меня и своих проблем хватает.

— В любом случае, они сказали, что нам придется уехать на неделю или две, пока они поставят один из этих больших цирковых шатров на весь дом! Я не уверена, что могу решиться на это. Ой, смотри! Там Лукас.

Я дергаюсь и ударяюсь лбом об кран.

Моя мама, благослови её Господь, не смеется.

— Ой. Ты в порядке милая?

— Нормально.

Я тру лоб и подбегаю к окну. Это правда: Лукас снаружи косит наш газон в чём мать родила. Ну не совсем, конечно, на нем шорты с низкой посадкой, но он без футболки, и я бегу обратно к раковине, притворяясь, что от его вида меня сейчас стошнит.

— Ну, конечно, это же против правил, — говорю я. — Разве нет законов приличия?

— Это Техас, Дэйзи. На улице около тридцати градусов, кто может винить мальчика?

Она называет его мальчиком, но Лукас ‒ настоящий мужчина.

— Пойду, проверю почту, — говорю я.

У меня, что я могу, конечно, только предположить, начинается прилив. Возможно, вид блестящего от пота Лукаса заставил меня впасть в раннюю менопаузу?

Мама кричит мне вслед, но я игнорирую её и дергаю входную дверь.

Лукас что-то замышляет. Стрижка газона перед домом моей мамы? Он не делал этого с тех пор, как мы уехали в колледж, и она наняла специальную службу. Тот факт, что он делает это сейчас, одиннадцать лет спустя, совершенно абсурден.

Он останавливается, когда видит, что я иду по дорожке, но ни слова не говорит, и я тоже. Я топаю, топаю, топаю к почтовому ящику, дергаю дверцу, вижу, что он пустой и захлопываю.

Когда я оглядываюсь, то вижу, как по груди Лукаса стекает пот. Дорогой Боженька. Я все еще уверена, что это противозаконно. Я замечаю группу женщин, занимающихся быстрой ходьбой, которые остановились на углу улицы, и глазеют на Лукаса. Неужели? Всем четверым одновременно понадобилось завязать шнурки? Народ, уже давно изобрели двойной узел!

Я машу рукой, чтобы прогнать их, и они убегают, смущенные, но недостаточно.

— Ты устраиваешь представление, — огрызаюсь я на Лукаса. — Наверное, ты и в одежде сможешь косить траву.

— Я могу снова надеть футболку, если для тебя это проблема.

— Для меня это не проблема. Мне всё равно.

— Правда? Поэтому ты так проверяешь почтовый ящик?

Я скрещиваю руки на груди.

— Что ты хочешь этим сказать?

— У тебя шампунь в волосах.

Вот тогда я чувствую, как мокрая пена стекает по моим щекам и груди, впитываясь в майку.

— Это несмываемый кондиционер.

— Очаровательно.

— Дэйзи, милая! — зовёт мама с крыльца. — Ты уже забрала почту ранее. А теперь заходи и оставь бедного Лукаса в покое. Мне все равно нужно домыть твои волосы.

Её способность испортить момент поразительна.

— О, и Лукас, — продолжает она. — Я оставила тебе лимонад на случай, если ты захочешь пить.

— Дьявола не мучает жажда, — бормочу я себе под нос, волоча ноги вверх по дорожке.

Последнее, что я вижу, это отражение Лукаса в окне: обнажённый, потный, обезоруживающе красивый. Ночью, перед сном, я достаю из гаража огромный вентилятор, включаю его на полную мощность и направляю прямо на кровать. Кажется, прилив только усиливается.

В пятницу днем мы с Лукасом встречаемся с мистером и миссис Роджерс. В свои почти пятьдесят, они молодожены, со склонностью всё делать вместе. Поэтому настаивают на совместном обследовании и сидят вместе на кушетке, держась за руки. В их заявлении на приём, упоминалось о болезненных высыпаниях, но этого мало.

— Видите ли... мы отправились в поход, в наш медовый месяц, и вы знаете, как романтично это может быть на природе…

Мистер Роджерс краснеет и щиплет жену за бок.

— Слишком много информации, Кэтлин.

— Они же врачи! Они должны знать всю историю, если хотят нам помочь, Митч.

Лукас добродушно кивает.

— Значит, вы шли пешком, а потом?

— Ну, мы молодожены, — продолжает миссис Роджерс, и они одновременно сверкают кольцами. — Мы уже упоминали об этом? Что мы только что поженились? Это безумие. Мы с Митчем ненавидели друг друга в школе. Он издевался надо мной на детской площадке! Разве это не смешно? Ну, так или иначе, мы столкнулись друг с другом в баре, одно привело к другому, ну и…

— Я сделал ей предложение на нашем первом свидании. Я знал, что она предназначена мне, ещё в начальной школе.

Мне необходимо срочно прочистить горло, но я не хочу привлекать к себе внимание. Я знаю, Лукас хочет, чтобы я посмотрела на него, чтобы он выгнул бровь и сказал: «Разве это не интересно?». Но я сопротивляюсь.

— Давайте вернемся к делу. Куда именно вы ходили? — мой голос звучит странно.

— К «Большому повороту». Мы решили разбить там лагерь.

— И по пути вам стало немного жарковато? — предполагаю я, пытаясь соединить всё воедино.

— Это была идея Митча! — хихикает Кэтлин. — Он поклялся, что никто не увидит, ну а потом, я думаю, мы немного увлеклись…

Пятнадцать минут спустя, после быстрого осмотра, становится ясно, что мистер и миссис Роджерс порезвились недалеко от ядовитого плюща, и теперь последствия их действий сконцентрировались вокруг нижних областей их тел. Вот, чёрт.

В результате они уходят с рецептом мази гидрокортизона экстра-усиленного действия и чёткими инструкциями: отложить секс до тех пор, пока не пройдёт сыпь. Не думаю, что они будут им следовать. Я улыбаюсь и качаю головой, когда заканчиваю записывать заметки в карту миссис Роджерс. Лукас стоит рядом со мной, прислонившись к стене и скрестив руки на груди.

— Ты не собираешься заполнять карту мистера Роджерса? — спрашиваю я, глядя на него из-под ресниц.

— Я уже заполнил.

Я смотрю вниз и начинаю писать ещё быстрее.

— Так вот в чем дело, не так ли? — спрашивает он.

— Понятия не имею, о чем ты говоришь.

На самом деле, я понимаю, но хочу, чтобы он сменил тему.

— Ты все это время была влюблена в меня, как мистер и миссис Роджерс?

Из меня вырывается громкий смех. Он звучит вымученным и фальшивым.

— Неужели тебе больше нечем заняться? Например, ты можешь запланировать свою следующую игру с доктором Маккормиком.

— Я уже внёс её в своё расписание, а ты избегаешь ответа на вопрос.

— Это потому, что я пытаюсь работать, — говорю я, записывая в пятый раз одно и то же слово в карту миссис Роджерс. Спасибо Господи за изобретение штриха-корректора.

— Все в порядке. Я сохраню твой секрет.

Такое чувство, что он забирается мне под кожу. Мне трудно поверить, что, ведя эту старую битву, в его арсенале осталось ещё какое-то неиспользованное оружие, но это что-то новенькое, и мой разум от этого пошатывается.

Я щурю глаза и пытаюсь понять мотивы, но его нейтральное выражение лица ничего не выдает. Я не знаю, хирург ли он с ножом или ребенок с камнем ‒ в любом случае, он хочет, чтобы у меня отвисла челюсть, и мое сердце забилось быстрее, и я его не разочаровываю. Мое лицо горит. Он нашел новую, скрытую щель в моей броне, какими бы ни были его намерения. Лукас и я враждуем так долго, что он очень редко получает от меня неожиданную реакцию. Я встаю, разворачиваюсь и захлопываю дверь кабинета, нервно гадая, каким будет его следующий шаг.




От: lucasthatcher@stanford.edu