Первое, входящее письмо в моей электронной почте ‒ письмо от Дэмиана. Он не терял времени даром и отправил подробное предложение с электронной подписью, внизу страницы. Я просматриваю графики и цифры, которые подтверждают всё, что он сказал по телефону вчера вечером.

В городах, с таким же количеством населения, как наш, в среднем, одна клиника MediQuik каждый квартал удваивает свой доход, в то время как существующие семейные клиники теряют 40-60% своих пациентов. Анализ данных позволяет увидеть, что даже самые лояльные пациенты часто отказываются от привычных клиник родного города в пользу современных, которые позволяют экономить время. Никаких долгих ожиданий. Одно нажатие на кнопку, и кофе-машина Keurig сварит отличный ореховый или французский кофе.

Доктор Маккормик собирается профинансировать часть затрат на клинику, после своего ухода, но мне достаточно известно, чтобы предположить худшее. Открытие новой клиники для двух врачей, пытающихся оплатить счета и заработать на жизнь, станет ударом.

Я потратила весь день на изучение контракта. Я даже подписала его. Но это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Несколько недель назад я бы отправила его без колебаний. Это всегда было моей целью. К этому вели одиннадцать лет врачебной подготовки. Каждый раз, когда я училась ночами. Каждый раз, когда я отказывалась от общения с друзьями и парнями, так как работала в две смены. Каждый раз, когда пациенты грубили мне, отказывались от меня или считали медсестрой, я говорила себе, что это того стоит, потому что я смогу осуществить свою мечту и управлять собственной клиникой.

Сейчас я неподвижно сижу и смотрю на подписанное предложение, не в силах отправить его Дэмиану. В какой момент я изменилась? Доктор, сидящий в моем кабинете, не та женщина, которая была главным ординатором, лучшей на патоке, головорезом. Бизнес есть бизнес, разве не так говорят? Так почему я боюсь навредить Лукасу?

Конечно, я уже знаю ответ, и это нежное слово из шести букв.

В мою дверь стучат.

— Доктор Белл?

Мэрайя.

Я робко отодвигаю табуретку в сторону и открываю дверь.

Она сияет, когда видит меня.

— Мы собираемся выпить кофе. Хотите чего-нибудь?

— О, нет, спасибо. Во мне достаточно кофеина, чтобы разбудить мёртвого. Спасибо, что спросила.

Она кивает и идёт обратно по коридору в тот момент, когда Лукас выходит из кухни со стаканом воды.

— Чем занимаешься? — спрашивает он небрежно.

По его тону, я не могу понять, это невинный вопрос, типа: «Как дела?» или он пытается выведать что-то, «приковав к стулу и вылив воду в лицо», типа: «что ты задумала?». Я весь день старалась сохранять хладнокровие, но понимаю, что терплю в этом неудачу.

— Составляю график, — проглатываю я.

Он закатывает глаза и поворачивается, теперь я знаю, что это был не невинный вопрос. Я паникую и выпаливаю правду. Меня тошнит от этих слов.

— Лукас. Вчера вечером мне предложили другую работу. Собственную практику.

Он медленно поворачивается, подходит к моему кабинету и с интересом поднимает брови.

— Я знал, что ты что-то скрываешь. Где?

— В Гамильтоне.

Он, кажется, удивленным, но в тоже время на его лице мелькает облегчение, но, может быть, так просто действует флуоресцентное освещение, играющее с его лицом.

— Это MediQuik, — продолжаю я. — Они строят здесь клинику.

Ему не нужно смотреть на графики и цифры, отправленные мне по электронной почте, чтобы понять, что это значит. Его медленный кивок говорит сам за себя.

Несколько секунд мы стоим молча. Его взгляд падает через мое плечо, и я знаю, что он видит. Контракт, открытый на моем компьютере. Увеличенный. Подписанный.

— Кажется, ты недолго думала?

— Нет. Я не…

Я знаю, как это выглядит. Да, я подписала, но это не значит, что я решила его отправить. Это ведь две разные вещи. Верно?

— Давай, удачи, — угрюмо смеётся он. — Это же идеально, не так ли? Ты можешь избавиться от меня и иметь собственную практику. Так что, правильно, что ты согласилась.

— Всё совсем не так.

— Да? Поэтому мне звонят из клиник со всей страны? Кажется, я разослал им своё резюме. Кстати, спасибо тебе за это. Если ты хотела, чтобы я уехал из Гамильтона, ты должна была просто попросить.

— Лукас…

Он уже отступает назад. Он уже принял решение.

— Так будет лучше, Дэйзи. Правда. По крайней мере, я знаю, кто мы такие. Ты заботишься только о себе. Может, и мне пора начать делать то же самое?

— О, Лукас! — говорит Мэрайя, выглядывая из-за угла. Она, вероятно, слышала весь наш разговор, но ведет себя невинно. — Мы идём пить кофе. Тебе что-нибудь нужно?

Он пользуется моментом и сбегает обратно по коридору. Я не слышу его ответа, и остаток дня он избегает меня. Я стараюсь загнать его в угол между встречами с пациентами, но он умело притворяется занятым и лишний раз не попадается мне на глаза. Я собираюсь стоять за дверью его кабинета, пока он не выйдет, доктор Маккормик замечает меня и улыбается.

— Ты ведь не ждешь Лукаса? Он сегодня рано ушёл, сказал, что у него личные дела.

Личные дела? У Лукаса нет личных дел.

Я возвращаюсь в свой кабинет, и на столе нахожу ключ и записку: «Используй его. Вернусь поздно».

Я чувствую себя ещё хуже, от того, что прямо сейчас Лукас хоть и ненавидит меня, но он не хочет, чтобы я осталась бездомной.

Я сдаюсь и по дороге в квартиру Лукаса звоню маме.

Она звучит очень бодро.

— Мы можем вернуться домой пораньше? — умоляю я. — Например, сегодня?

— Извини, Дэйзи, если только ты не хочешь ещё несколько дней нюхать все эти нейротоксины. Всё в порядке? У вас с Лукасом всё хорошо?

Я не удивлена, что она в курсе. Мы, в конце концов, живём в Гамильтоне, штат Техас, где слухи распространяются со скоростью света.

— Нет, не совсем. Я хочу вернуться домой.

— Не в этот раз, Дэйзи.

— Что?

— Я сказала, не в этот раз. Ты уже взрослая, чтобы сбегать в свою комнату каждый раз, когда возникают проблемы, в надежде спрятаться от них и ждать, пока все решится само собой. Если что-то не так, ты должна разобраться с этим.

— Понятия не имею, о чем ты говоришь.

— А, по-моему, имеешь.

Моя мама явно жила с каким-то хиппи последние несколько дней, потому что она извергает какую-то чушь по самосовершенствованию, что абсолютно бессмысленно. Я ей так и говорю, а она смеётся. И прежде чем она сможет продолжить сеанс терапии, я вешаю трубку.

Я открываю дверь в его квартиру, и, несмотря на то, что понятия не имею, что скажу, я надеюсь, что Лукас дома. Он был прав на счёт меня, двадцать восемь лет я ничего не хотела, кроме как уничтожить его, но это было раньше. А теперь он ошибается, и когда у меня есть шанс доказать это, я должна им воспользоваться. Наконец-то, шах и мат. Здесь нет моей вины.

— Лукас? — зову я.

Никто не отвечает.

Тишина ‒ это пытка. Это похоже на то, когда мама, которая должна кричать на тебя за проступок, вместо этого вздыхает и разочарованно качает головой. Я хочу сказать Лукасу, что он был не прав. Что я никогда, ни на секунду не задумывалась о том, чтобы отправить контракт. Что я не ненавижу его, и не хочу, чтобы все так закончилось.

Мне нужно сказать это вслух, чтобы, наконец-то, самой в это поверить.

Я пытаюсь дозвониться до него по номеру, который набирала три или четыре раза за всю свою жизнь. Он не отвечает. Я расхаживаю по квартире в поисках зацепок, где он может быть. На двери не весит его спортивная сумка, а на месте, где он вчера оставил кроссовки, пусто. Я предполагаю, что он пошёл на тренировку, но понятия не имею, куда. Мне стоит обойти все спортзалы Гамильтона и выкрикивать его имя, пока меня не вышвырнут?

Это хороший план, но я никуда не ухожу. Я хочу остаться здесь, пока он не вернется домой, пока он не войдет в эту дверь, и я не смогу убедить его выслушать меня, попытаться понять, что каким-то образом за все годы нашей вражды я всё-таки стала порядочным человеком, ну, почти. Что после каждой стирки я чищу фильтр, что помогаю пожилым людям перейти через дорогу, и что я не вонзаю людям нож в спину, даже если провела всю свою жизнь, соревнуясь с ними.

Лукас, где ты?!

Я переодеваюсь. Готовлю себе сэндвич. Возвращаюсь в гостевую спальню и сажусь на кровать, сожалея о том, что последние две ночи предпочла спать здесь, а не с ним. Это казалось слишком отчаянным. «О, прости. Мне нужно, где-то остановиться и место для ночлега, как насчет твоей кровати?» Теперь всё кажется глупым. Я добавлю это в список того, что скажу ему, когда он войдет в эту дверь.

Что он, наконец, и делает через час.

Когда он входит, я сижу на диване и смотрю на свой телефон в надежде, что он мне позвонит. Лукас вешает спортивную сумку на дверь и скидывает кроссовки. Я сижу и жду, когда он меня заметит. Он делает вид, что я невидимка, и идет на кухню за стаканом воды.

— Я не собиралась соглашаться на эту работу, — говорю я.

Надеюсь, мои слова ‒ это заклинание. Я скажу их, Лукас мне поверит, и бибиди-бабиди-бу, мы вернемся к тому, что делали на его кухонном островке.

Он качает головой и наконец поворачивается ко мне. Он побеждён. Его плечи опущены, а лицо удрученное.

Я повторяю заклинание, на случай, если оно не сработало с первого раза.

— Я не собиралась соглашаться на эту работу!

— Ты подписала контракт, Дэйзи.

— Лукас, ты меня не слушаешь!

Он проходит мимо меня и направляется в свою комнату, но я встаю перед ним и преграждаю ему путь. Он пытается пройти, но я прижимаю руки к его груди, удерживая его на месте.

— Я покончила с войной, Лукас! — говорю я, размахивая флажком, который сделала из зубочистки и бумажного полотенца. — Всё! Я сдаюсь. Хорошо? Хватит!

Он смеётся, и я понимаю, что сказала что-то не то.

— Нет никакой войны, Дэйзи. Для меня никогда не было.

Он берёт меня за локти и отодвигает. Я опускаю руки, и он просто проходит мимо.

— О чем ты говоришь?! — кричу ему вслед. — А как же гольф, корзина с фруктами? О, и я, кажется, помню еще пару десятилетий вражды до этого.

— Сегодня я кое-что понял, Дэйзи. И мне потребовалось двадцать восемь лет, на то, чтобы это понять.

— Да, и что же?! Скажи мне! Давай, ты не можешь просто уйти от меня, от нас!

— Нет никаких нас, Дэйзи! Ты думаешь только о себе! Ты считаешь, что эти двадцать восемь лет между нами была война? Для тебя всегда было только так? Но ради чего нам сражаться? Ради драки?

— Я... я не знаю.

— Ты так ослеплена конкуренцией, которую создала в собственной голове, что не можешь увидеть, что прямо перед тобой, что было там все это гребаное время!

— Тогда скажи мне, Лукас! Я здесь и умоляю тебя поговорить со мной. Ты не можешь вести себя так, как будто ты тоже не сражался со мной, ты не можешь притвориться, что всегда хотел быть со мной. А как насчет других девушек, с которыми ты встречался в колледже?! Как насчет девушки с Зимнего бала?

— Ты что, издеваешься надо мной?

Взгляд, которым он смотрит на меня, заставляет меня быть ещё упорнее.

— Как ты думаешь, почему у меня никогда не было серьезных отношений? А? — он продолжает настаивать на своем. — Как ты думаешь, почему я каждый раз рвал все знакомства, когда возвращался в Гамильтон? Это было из-за ТЕБЯ! Потому что я хотел только тебя! Все мои отношения были тщетной попыткой забыть тебя и двигаться дальше.

Его слова ‒ маленькие острые кинжалы, от которых я чувствую себя ещё хуже. Но я сражаюсь против них.

— О, да ладно тебе. Ты не можешь просто притвориться, что всё это время был мистером Хороший парень. Только потому, что ты спас нашу палатку в день основания Гамильтона и на время приютил меня, и... неважно. Я закончила. Ты не расслышал эту часть? Глупая война закончилась. Всё!

Он не слушает меня. Он поворачивается и хлопает дверью своей спальни. Некоторое время я стою с другой стороны и кричу на дерево. Я умоляю его поговорить со мной, но, когда он наконец выходит с сумкой в руке, я понимаю, что он больше не заинтересован меня слушать. Он выглядит побежденным больше, чем я когда-либо видела.

— Ты можешь остаться на ночь, но потом я бы хотел, чтобы ты нашла себе новое жилье.

Он даже не смотрит на меня. Как будто он говорит: «Квартира, не могла бы ты передать Дэйзи, что я не в настроении спорить, и она должна уйти».

— Нет. Останься. Я уйду. Ты не должен покидать свой собственный дом.

Но Лукас уже стоит у двери, открывает её и качает головой.

Он ушёл, у меня болит горло от криков, и я понимаю, что Лукас ни разу не повысил голос. Вспоминая всё, через что мы прошли, я предполагала, что наш конфликт закончится взрывом, а не тишиной. Теперь всё кончено, и тишина ошеломляет. Я помахала флагом, а Лукас ушёл. Двадцать восемь лет были перечёркнуты за один вечер и хуже всего, что это даже нельзя классифицировать как бой. Это была односторонняя отчаянная попытка заставить Лукаса понять причину.