Я первая поползла. Он первый заговорил. Я первая пошла, а он первый приучился к горшку.

И так все началось.

Родители даже совмещали наши дни рождения, и наряжали нас в дополняющие друг друга костюмы. Да, я видела наш детский фотоальбом, он заполнен фотографиями двух маленьких детишек: одна — милый ангелочек, а другой — мелкий хулиган. На моем любимом фото, которое я использую, как доказательство, нам около года, и мы сидим бок об бок на фестивале Хэллоуина. В надежде сделать милое фото, родители посадили нас на стог сена, но Лукас оторвал своими неуклюжими пальчиками маленький желтый бантик с моего платья и кинул его на землю. На снимок попал тот момент, когда я начала ему мстить, используя все зубы, которые вылезли у меня к тому времени.

Совершенно очевидно, что младенцы не рождаются с ненавистью в их маленьких сердцах, но я считаю наши дни рождения отправной точкой, потому что, никто точно не помнит, с чего все началось. Моя мама клянется, что первый раз мы набросились друг на друга, когда Лукаса выбрали старостой дошкольной группы в детском саду. Но я склонна не согласиться, в конце концов, нельзя возлагать всю вину на миссис Хэлоу, даже если выбрать Лукаса, была самая большая ошибка за всю её карьеру.

В свете такого длительного соперничества, люди всегда хотели узнать, какое ужасное событие повлекло за собой череду наших разногласий. Правда в том, что мы всегда были такими. Просто я — это Энни Оукли, а он — Фрэнк Батлер. И я твердо верю в то, чтобы он не сделал, я сделаю лучше.

Вражда, подобная нашей, всегда будет существовать, потому что, она постоянно развивается. В младшей и средней школе, мы использовали следующие приёмы: варварски изрисовывали художественные классы, воровали мячи на спортивной площадке, развязывали шнурки на ботинках во время перемен.

Эти столкновения неизбежно наносили ущерб. Домой направлялись письма об испорченном школьном имуществе и неприемлемом поведении. Благодаря Лукасу, мне пришлось понести свое первое и единственное наказание. Мы даже потеряли друзей — тех, кто не хотел становиться солдатами в нашей маленькой войне. Но самое главное, что мы начали терять уважение наших учителей. И по мере того, как мы становились старше, мы начали признавать значимость этих авторитетных фигур и оценок, которые они ставили. Теперь школьные табели, которые отправляли домой, стали объективным средством сравнения успехов в нашем соревновании. Каждые шесть недель, эти оценки могли сказать нам, кто из нас лучше, и кто в выигрыше.

Но сейчас, учителей больше нет, но есть доктор Маккормик, и мне повезло, когда следующим утром я случайно столкнулась с ним в «Кофейне Гамильтона».

Вообще я планировала позже заскочить к нему домой, но так даже лучше. Он сидит у окна в углу кафе, в руках у него воскресная газета и большой стакан кофе. Еще я замечаю два пустых пакетика сахара, которые лежат на столе, и делаю для себя заметку.

В старшей школе, он казался мне старым, но сейчас я понимаю, что он всего на пару лет старше моей мамы. У него сальные каштановые волосы и отрастающие седые усы.

— Доктор Маккормик, — говорю я, с выигрышной улыбкой на лице. — Рада вас видеть.

— Дэйзи!

Он искренне рад меня видеть, чему я очень благодарна. Пару минут мы обмениваемся любезностям, как могут делать только люди, живущие в маленьких городах. Обсуждаем строительство нового жилищного комплекса и супермаркета «Вол Март».

— Теперь мы знаем, что не умрем с голоду, — говорит он, качая головой.

Не спрашивая разрешения, я сажусь напротив него и сразу приступаю к делу.

— Я слышала, что Лукас вернулся. Странно, не правда ли? Ну, в смысле, какие были шансы, да?

Мой взгляд сосредоточен на моём латте, но все внимание на докторе Маккормике. Он начинает ерзать на стуле и тянется за кофе, который всё еще дымиться — слишком горячий, чтобы пить, а это значит, что доктор тянет время.

— Я надеялся, что у меня будет еще один спокойный день, прежде чем вы двое узнаете.

Моё сердце падает.

— Так, это правда? Он будет работать с нами?

— Начиная с завтрашнего дня, так же, как и ты.

Внутри я разбиваюсь на части, но вспоминая, что он смотрит, заставляю себя улыбнуться.

— Можно спросить у вас, почему? Конечно, только один из нас сможет занять ваше место, когда вы уйдете на пенсию, верно?

Он потирает подбородок, и я ловлю себя на мысли, что перешла границы. Но, тем не менее, он не уклоняется от ответа:

— Честно говоря, я этого не планировал. Просто так получилось. Однажды в церкви на воскресной службе я случайно проговорился паре человек, что собираюсь на пенсию. И ты знаешь, в понедельник утром я обнаружил у себя в почтовом ящике два электронных письма.

— От меня и Лукаса?

— В точку! Вот что я получил, за то, что не смог держать свой рот на замке.

Я хочу спросить, чьё письмо пришло раньше, но прикусываю язык, и он продолжает:

— Я был так горд, что вы оба решили заняться частной практикой. Но то, что вы собрались вернуться в Гамильтон после стольких лет, меня очень удивило.

У нас с Лукасом были достаточно высокие баллы, чтобы заняться более сложными специализациями. Пластическая хирургия, дерматология позволили бы заработать большое состояние, имея гибкий график работы. Семейные клиники не пользуются таким спросом.

— Но, как опытный врач, я решил посмотреть на эту ситуацию с другой стороны. Ты, наверное, заметила, что Гамильтон уже не такой маленький город, каким был раньше. Знаешь, чтобы я мог уделить всем нуждающимся время, мне приходилось последние пять лет пропускать обед.

Я поняла, к чему он клонит, и мне это не нравится. А от моей фальшивой улыбки, начинает сводить щеки.

— Я хочу сказать, что работы достаточно для двух врачей, может быть, даже трёх.

Мне не нужен обед. Я могу работать по субботам и воскресениям. Я хочу свою собственную практику. Это моя мечта, и он её медленно разрушает.

Но всё, что я на самом деле могу сказать, это:

— Хорошо.

Я стараюсь не показывать, что напугана. Я вернулась в Гамильтон несколько дней назад, предполагая, что эта работа уже моя, но быть доктором, также означает в нужной ситуации держать удар и уметь адаптироваться, даже если все идет не по плану. Поэтому, я улыбаюсь и решаю позаботиться обо всём потом.

Я отодвигаю стул, встаю и протягиваю руку через стол.

— Ну, доктор Маккормик, что бы ни случилось, я с нетерпением жду нашей совместной работы.

Он улыбается и выглядит довольным.

Выходя из кофейни, я беру с собой эспрессо, и, задумавшись о будущем, прихватываю еще один. Завтра утром я столкнусь лицом к лицу со своим врагом, и мне нужно заранее подготовиться к этой встрече.

Я иду по Мэйн-стрит в сторону самого большого салона красоты. Уже около года я не подстригала волосы. Так дело не пойдет. Я прошу сделать каскадную стрижку, чтобы подчеркнуть мои тонкие черты лица. Затем заказываю все СПА процедуры, которые у них есть. Я не пытаюсь понравиться Лукасу, он все равно как робот, не запрограммирован отмечать настоящую женскую красоту. Я делаю это для себя. Я генерал, готовящийся к битве. И пока мастер делает мне педикюр, я просматриваю свои старые медицинские учебники, на случай если завтра столкнусь с какой-нибудь непонятной, труднопроизносимой болезнью.

— А как насчет бровей? Хотите, чтобы мы их немного подправили?

Я смеюсь, потому что это глупый вопрос.

— Да, делайте всё, что нужно.

Когда позже я прихожу домой, моя мама сидит за обеденным столом, листая журнал и разговаривая по телефону. Она поднимает глаза в тот момент, когда я закрываю входную дверь, и ее рот открывается от шока.

— Я тебе перезвоню, — говорит она в трубку. — Кто-то похожий на Дэйзи только что вернулся домой.

Я бросаю сумки с покупками на диван и захожу на кухню. Она подходит ко мне, в тот момент, когда я откусываю от яблока большой кусок. Мама такая миниатюрная, даже ниже меня. А из-за того, что у нее светлые волосы, скрывающие небольшую седину, и она использует профессионально подобранный уход за кожей, она выглядит в свои пятьдесят лет на тридцать. Обычно её улыбка может осветить всю комнату, но сейчас она ничего не озаряет.

— Вижу, ты была занята сегодня, — говорит она, махнув рукой вверх и вниз по моему телу.

Я не совсем женственный тип девушки; у меня не было времени на все это, пока я училась в медицинской школе и ординатуре. Эта женщина с блестящими волосами и гладкими ногами кажется чужой даже мне. Но от этого я чувствую себя отлично.

— Что в сумках? — спрашивает она, пока я жую яблоко.

— Одежда для работы.

Она приподнимает бровь.

— Кажется, ты сказала, что тебе ничего не нужно.

— Это было до того... — Я прикусываю язык и поворачиваюсь к ней. — Я просто передумала, эта одежда новая и после обеда миссис Вильямс подогнала её под мои размеры.

Она ухмыляется.

— Значит, ты знаешь, не так ли?

— Вы о чём, мама?

Такое обращение, выдаёт моё раздражение к ней, так же, как, когда она использует моё полное имя.

Она трёт висок и вздыхает.

— Я сама узнала только за пару дней до твоего приезда и собиралась рассказать, но я слишком эгоистична, и хотела, чтобы ты вернулась домой. Тебя слишком долго не было.

— Ты все равно должна была сказать.

Она кивает, соглашаясь.

— Судя по новой одежде, ты не уезжаешь?

— Ты думаешь, я должна?

— Конечно нет.

— Хочешь посмотреть, что я купила?

Я протягиваю ей «оливковую ветвь» и она с радостью её принимает. Честно говоря, я не особо расстроена тем, что она не рассказала мне о Лукасе. Я понимаю её причины. Мы с ней всегда были близки, тем более, когда остались вдвоем, после того, как мой отец заболел, я тогда была маленькой. Она вряд ли хотела, чтобы я уезжала в колледж, и теперь, когда я вернулась, у меня больше нет намерений покидать этот город снова. Не тогда, когда, практика в клинике доктора Маккормика стала почти моей.

Мы находимся наверху в моей комнате, выбирая наряд для моего первого рабочего дня, когда звонит мой телефон. Номер незнакомый и я собираюсь проигнорировать звонок, но любопытство берет надо мной верх.

Выпроваживая маму из комнаты, я закрываю дверь и отвечаю.

— Алло?

— Дэйзи Белл? — Я не слышала этот голос одиннадцать лет.

— Кто это?

— Думаю, ты знаешь.

— Лукас Тэтчер. Ты звонишь со странного номера. Ты в тюрьме и потратил единственный звонок на меня?

— Я звоню из таксофона. Ты бы не взяла трубку, увидев мой номер.

— Сейчас 2017 год, где ты нашёл таксофон?

— Это не имеет значения. Мы давно не виделись, и я хотел растопить лед между нами. Не хочу, чтобы завтра, что-то пошло не так.

— Я понятия не имею, о чём ты говоришь. И с нетерпением жду, чтобы начать работать с тобой, Лукас.

— Знаешь, после всех этих лет, я все еще могу понять, когда ты врешь, но это не имеет значения. Это твой шанс красиво выйти из игры, Дэйзи. Ты можешь сказать всем, что у тебя появилась другая работа.

— Ты будешь единственным, кому нужна будет другая работа, когда доктор Маккормик, поймет, какую ошибку он совершил, наняв тебя.

— Сомневаюсь.

— Я собираюсь принести ему его любимое домашнее печенье.

— Мы планируем поиграть в гольф в эту субботу, и я позволю ему выиграть.

— Ты же не любишь проигрывать.

— Только тебе.

— Тогда следующие месяцы будут не особо приятными для тебя.

— Ты все сказала или мне кидать еще четвертак?

— Я вообще удивлена, что мне не пришлось самой оплачивать звонок.

Кажется, я слышу, как он смеется, но это может быть треск от древнего таксофона.

— Тогда увидимся утром, доктор Белл.

Я открываю рот, но затем решаю закончить разговор, не удостоив его ответом.

«Нет, если я увижу тебя первой».



Никто не удивился, когда узнал, что мы с Лукасом выбрали медицинское направление в колледже. А какой еще карьерный путь можно было избрать кроме медицины? Возможно юриспруденция? Но никому из нас не нравилось участвовать в разыгрываемых судебных процессах, которые мы едва пережили в девятом классе на уроках истории миссис Пайс. Единственная причина, по которой мы приложили хоть какие-то усилия, была в том, что мы представляли противоположные стороны процесса. И я выиграла, предоставив заключительный аргумент, которым бы гордился сам Аттикус Финч. Миссис Пайс пришлось выпить героическое количество Экседрина в том году.