Эль Кеннеди - Сделка

Ослабнув, невероятные ощущения оставляют после себя тепло успокоения и странную горечь. То, что происходит дальше, я видела только в кино и сейчас оказываюсь в полнейшем замешательстве.

Я начинаю плакать.

Гаррет тут же перемещается выше и заглядывает мне в лицо.

– Что случилось? – ошеломленно спрашивает он. – О, черт. Я сделал тебе больно?

Я мотаю головой и смаргиваю с ресниц слезы.

– Я… я плачу… потому что… – Я набираю в грудь побольше воздуха. – Потому что я счастлива.

Его лицо разглаживается, и у него такой вид, будто он вот-вот расхохочется. Однако парень всего лишь улыбается, когда встречается со мной взглядом.

– Говори, – приказывает он.

– Что говорить? – Я краем простыни вытираю мокрые щеки.

– Говори: «Гаррет Грэхем, ты бог секса. Ты сделал то, что не удавалось ни одному мужчине. Ты…»

Я пихаю его в плечо.

– О господи, какой же ты нахал. Я никогда ни за что такое не скажу.

– Скажешь. – Он ухмыляется. – Когда я закончу с тобой, ты заберешься на крышу и будешь орать эти слова.

– А знаешь, что я думаю?

– Женщины не должны думать, Уэллси. Именно поэтому у вас мозг меньше. Наукой доказано.

Я опять пихаю его, и он громко хохочет.

– Шучу, шучу. Между прочим, я вообще-то не верю в это. Я боготворю женщину. – Его лицо становится серьезным. – Ладно, рассказывай, что ты думаешь.

– Я думаю, что пора бы мне заткнуть тебя.

– Да? И как же ты собираешься… – Он шумно выдыхает, когда я сжимаю солидную выпуклость у него в штанах. – Хулиганка.

– А ты много о себе мнящий нахал, так что мы, кажется, квиты.

– Ого, спасибо, что заметила, какой я дерзкий. – Вид у него невинный, однако он отнюдь не невинно тыкает своим членом мне в руку.

Неожиданно у меня пропадает желание шутить. Мне хочется увидеть, как он тоже заходится от наслаждения. Я все время вспоминаю, как он был красив вчера, когда…

От этого воспоминания у меня в паху все напрягается.

Я быстро расстегиваю пряжку ремня, и на этот раз Гаррет не мешает мне. Он просто ложится на спину и позволяет мне делать, что я хочу.

Я раздеваю его с таким ощущением, будто разворачиваю ценный подарок, а потом несколько мгновений любуюсь им. У него длинное и гибкое тело, кожа золотистая, а не белесая, как у большинства ребят в Брайаре. Я глажу его по твердому как камень прессу и улыбаюсь, когда от моего прикосновения мышцы непроизвольно сокращаются. Затем я провожу рукой по татуировке на левом предплечье и спрашиваю:

– А почему пламя?

Парень пожимает плечами.

– Я люблю огонь. И думаю, что языки пламени выглядят круто.

Его ответ и удивляет, и в какой-то степени подкупает меня.

– Ого. А я ожидала услышать какую-нибудь чушь со значением. Честное слово, стоит спросить кого-то о его татуировке, как тут же начинается рассказ о том, будто она означает «храбрость» по-тайваньски или еще что-нибудь, хотя мы оба знаем, что это, скорее всего, значит «картошка», или «башмак», или «тупое состояние алкогольного опьянения». Или тебе споют песню о том, как много-много лет назад этот человек достиг самого дна, но выбрался на поверхность и поэтому решил вытатуировать на спине восстающего из пепла феникса.

Гаррет от души смеется, но сразу же становится серьезным.

– Думаю, сейчас не самое подходящее время рассказывать о моей клановой татуировке. Она означает: вечный оптимист.

– Вот это да! Не шутишь?

– Нет. Я нагло вру. Зато ты впредь не будешь спешить с выводами по поводу чужих татуировок.

– Ну, иногда приятно узнать, что кто-то сделал себе татуировку просто потому, что она понравилась. Я же сделала тебе комплимент, дурашка. – Я наклоняюсь вперед и целую обвивающие его бицепс языки пламени, которые, надо признаться, выглядят действительно круто.

– Ах, вот оно что. Ну, тогда делай комплименты и дальше, – предлагает он. – Только воспользуйся языком, когда будешь их делать.

Я закатываю глаза, но не останавливаюсь. Я вожу языком по черным языкам пламени, затем выкладываю дорожку из поцелуев к груди. Вкус Гаррета – это мыло, соль и мужчина, и мне это нравится. Настолько, что я не могу перестать облизывать каждый чертов дюйм его тела.

Я знаю, что ему все это нравится не меньше, чем мне, я понимаю это по его прерывистому дыханию и по напряжению, то и дело прокатывающемуся по его мышцам. Когда мои губы заканчивают свое путешествие на головке его члена, все его тело изгибается.

Я поднимаю голову и вижу пристальный взгляд его серых глаз.

– Ты не обязана… это делать… если не хочешь, – сдавленно произносит Гаррет.

– Ха. Но ведь это хорошо, что я хочу, да?

– Некоторым девчонкам не нравится.

– Некоторые девчонки идиотки.

Мой язык прикасается к тугой плоти, и бедра Гаррета подскакивают вверх. Я облизываю его член, наслаждаясь вкусом и изучая строение. Когда я беру его в рот и принимаюсь осторожно сосать, Гаррет стонет, будто от страшной пытки.

– Господи, Уэллси. Как же…

– И как? – спрашиваю я, глядя на него.

– Невероятно, черт побери, – прерывисто говорит он. – Не останавливайся. Я хочу, чтобы ты сосала меня до конца своих дней.

Такое желание полезно для моего эго?

Нет.

Оно прекрасно для моего эго.

Так как его член слишком велик, чтобы полностью взять его в рот, и так как я совсем неопытна в этом деле, я просто обхватываю нижнюю его часть пальцами. Моя рука движется то медленно и дразняще, то быстро и настойчиво. Стоны Гаррета становятся все отчаяннее.

– Ханна, – выдыхает он, его бедра напрягаются, и я понимаю, что он вот-вот кончит. Я никогда раньше не глотала сперму, и сейчас у меня не хватает смелости ее попробовать, поэтому я оставляю работать только руку. Издав протяжный стон, Гаррет изгибается, и сперма заливает мои пальцы и его живот. Меня завораживает его лицо, я не могу отвести от него взгляд. Губы приоткрыты, глаза потемнели, как будто их затянула грозовая туча.

Несколько секунд спустя его тело расслабляется, и из груди вырывается вздох. Мне приятно видеть его таким, расслабленным, утомленным, задыхающимся.

Я беру салфетки с прикроватной тумбочки и вытираю его, но когда я хочу встать, чтобы выбросить салфетки, Гаррет хватает меня, заваливает на себя и целует.

– Господи… это было потрясающе.

– А это значит, что теперь у нас будет секс?

– Ха. Когда пожелаешь. – Он машет у меня перед носом пальцем. – Но только маленькими шажками, не забывай, Уэллси.

Я изображаю обиженного ребенка.

– Но мы же знаем, что я могу достигать оргазма. Ты сам это видел.

– Вообще-то я почувствовал это языком.

От такого прямолинейного заявления мое сердце на мгновение замирает. Я молчу, потом сокрушенно вздыхаю.

– Может, вот это заставит тебя передумать? – Я сурово смотрю на него и с неохотой принимаюсь цитировать: – Гаррет Грэхем, ты бог секса. Ты сделал то, что не удавалось ни одному мужчине. Ты… дальше идут более яркие образы. – Я изгибаю бровь. – Ну а теперь мы можем заниматься сексом?

– Категорически нет, – бодро отвечает он.

Затем, к моему полному и глубокому разочарованию, парень спрыгивает с кровати и берет свои джинсы.

– Что ты делаешь? – недовольно спрашиваю я.

– Одеваюсь. Через полчаса у меня тренировка.

Словно по сигналу, кто-то стучит в дверь.

– Эй, Джи, нам пора! – кричит Такер.

Я хватаю одеяло, чтобы прикрыться, но шаги Такера удаляются.

– Если хочешь, можешь побыть здесь до нашего возвращения, – предлагает Гаррет, надевая рубашку. – Я вернусь через несколько часов.

Я колеблюсь.

– Давай оставайся, – просит он. – Такер приготовит что-нибудь вкусненькое на ужин, а потом я отвезу тебя домой.

Мысль о том, чтобы оказаться в этом доме в одиночестве, кажется мне… странной. Но мысль о том, чтобы поужинать домашней едой, а не тащиться в столовую, очень соблазнительна.

– Ладно, – наконец сдаюсь я. – Останусь. Посмотрю фильм, пока тебя не будет. Или, может, посплю.

– Разрешаю делать и то и другое. Только, – Гаррет бросает на меня грозный взгляд, – тебе ни при каких обстоятельствах не разрешается смотреть без меня «Во все тяжкие».

– Хорошо, не буду.

– Обещаешь…

Я закатываю глаза.

– Обещаю.

– Джи! Пошевеливайся!

Гаррет быстро наклоняется ко мне и целует в губы.

– Мне надо идти. Увидимся.

Он уходит, а я остаюсь одна в комнате Гаррета Грэхема, что, как я уже сказала, кажется мне совершенно нереальным. Совсем недавно я смутно представляла себе, кто этот парень, а сейчас сижу голая в его кровати. Бывает же такое.

Гаррет не боится, что я буду рыться в его вещах и найду, к примеру, порнуху, и меня это удивляет, но потом я понимаю, что ничего удивительного в этом нет. Гаррет вообще очень честный и открытый человек, я редко таких встречала. Если у него и есть порнуха, он не станет ее прятать. Могу поспорить, что она собрана в аккуратную стопочку на столе возле компьютера.

Я слышу голоса и шаги внизу. Входная дверь открывается и захлопывается. Через несколько секунд я встаю и одеваюсь – мне неуютно бродить по чужому дому голышом.

Я отбрасываю мысль поспать, потому что после оргазма чувствую, как это ни странно, прилив энергии. Но еще более нереально другое, то, что я испытала оргазм с парнем.

Мы с Девоном тщетно добивались этого восемь месяцев.

У Гаррета это получилось на второй раз.

Означает ли это, что у меня навязчивая идея?

Уж больно философский вопрос, чтобы размышлять над ним в середине дня, поэтому я отодвигаю его в сторону и иду вниз. Когда я прохожу на кухню, на меня нападает вдохновение. Наверное, Гаррет и его товарищи будут страшно измотаны, когда вернутся домой. Зачем Такеру стоять у плиты, готовя на всех, когда это могу сделать я, имея в запасе кучу времени?

Быстрое обследование содержимого холодильника, кладовки и шкафов показывает, что Гаррет не шутил: в этом доме действительно готовят. Кухня просто забита всевозможными продуктами. Единственный рецепт, который я могу приготовить по памяти, – это бабушкина лазанья с тремя сортами сыра. Я собираю все необходимые ингредиенты и складываю их на гранитной столешнице. Я уже собираюсь приступить к готовке, но тут меня осеняет.

Я достаю из заднего кармана телефон и набираю номер мамы. Сейчас только четыре, и я надеюсь, что она еще не ушла на работу.

К счастью, она берет трубку после первого гудка.

– Привет, солнышко! Какой приятный сюрприз.

– Привет. Есть минутка?

– Целых пять, – со смехом отвечает она. – Сегодня папа везет меня на работу, так что ему досталась честь счищать снег с машины.

– У вас уже так много снега?! – в ужасе восклицаю я.

– Естественно. Это же гл…

– Честное слово, мам, если ты заговоришь о глобальном потеплении, я повешусь, – предупреждаю я ее, потому что, несмотря на всю мою любовь к родителям, их лекции о глобальном потеплении доводят меня до ручки. – А почему папа везет тебя? Что с твоей машиной?

– Отогнали в сервис. Нужно заменить тормозные колодки.

– А. – Я рассеянно открываю коробку с листами для лазаньи. – В общем, я хотела спросить у тебя про бабушкину лазанью. Рецепт рассчитан на восьмерых, да?

– На десятерых, – поправляет мама.

Хмурясь, я прикидываю, сколько всего смолотил Гаррет на прошлой неделе, когда пришел на ужин, потом умножаю это количество на четырех хоккеистов и…

– Черт, – бормочу я. – Все равно мало. Если готовить на десятерых, мне нужно просто удвоить порцию, или тут считается как-то по-другому?

Мама отвечает не сразу.

– А зачем тебе готовить лазанью на двадцать человек?

– Я не готовлю на двадцать. Мне просто надо накормить четырех хоккеистов, каждый из которых, как мне кажется, ест за пятерых.

– Ясно. – Мама замолкает, и я буквально вижу, как она улыбается. – А нет ли среди этих хоккеистов одного… особенного?

– Мам, можешь просто спросить, есть ли среди них мой парень. Тебе не надо ходить вокруг да около.

– Замечательно. Среди них есть твой парень?

– Нет, в том смысле, что мы, типа, встречаемся… – «Типа? Да он только что заставил тебя кончить!» – но мы просто друзья, не больше.

«Друзья, которые кончают друг с другом». Я затыкаю докучливый внутренний голос и быстро меняю тему:

– У тебя есть время, чтобы пробежаться со мной по рецепту?

– Конечно.

Пять минут спустя я нажимаю на «отбой» и принимаюсь готовить ужин для парня, который сегодня доставил мне столько наслаждения.

Когда я вхожу в дом, меня окутывают ароматы, как в итальянском ресторане. Я поворачиваюсь к Логану, тот бросает на меня взгляд ЧЗЧ, я пожимаю плечами, как бы говоря: «Если б я знал», потому что я честно не знаю. Я наклоняюсь, чтобы расшнуровать свои поцарапанные черные башмаки, затем иду на совершенно восхитительный запах, от которого текут слюнки. В дверях кухни я теряю дар речи и замираю, как будто увидел мираж в пустыне.