– Итак, как играют в эту игру? – спрашивает у меня Декстер.

Я усмехаюсь.

– Ты серьезно?

– Да, серьезно. Я, Хан-Хан, черный мальчик из Билокси[42]. Что, черт побери, я могу знать о хоккее?

– Резонно.

Пока Элли и Стелла оживленно обсуждают семинар по актерскому мастерству, я коротко объясняю Декстеру, чего ему ждать. Но когда игроки появляются на катке, вдруг понимаю, что сама плохо себе это представляла. Я впервые смотрю хоккей вживую и не ожидала таких диких криков толпы, такого оглушающего рева динамиков и такой молниеносной скорости у игроков.

На черно-серебристой фуфайке Гаррета стоит номер сорок четыре, но я и без номера знаю, где он. Он – центр нападения, и едва судья производит вбрасывание, он тут же забирает шайбу и передает ее Дину, которого я считала крайним нападающим, но он оказывается защитником.

Все мое внимание сосредоточено на Гаррете, поэтому я не замечаю других игроков. Он… завораживает. Он и так высокий, а на коньках кажется огромным. И он такой быстрый, что я просто не успеваю следить за ним. Он буквально летает по льду, охотясь за шайбой, которую у нас отбирает «Гарвард», и делает пасы с мастерством профессионала. «Брайар» ведет благодаря голу, забитому, как объявляет комментатор, «Джейкобом Бердероном», и до меня не сразу доходит, что это Берди, темноволосый старшекурсник, с которым я познакомилась в «Малоуне».

Часы на табло показывают, что кончается первый период, и когда я уже думаю, что «Гарварду» счет не сравнять, один из нападающих команды соперников мощным броском отправляет шайбу мимо Симмса в ворота.

Едва только игроки скрываются в раздевалках, Декс пихает меня в бок и говорит:

– А знаешь, это не так уж и плохо. Может, я тоже начну играть в хоккей.

– А ты кататься умеешь? – спрашиваю я.

– Не-а. Но вряд ли это так сложно, а?

Я хмыкаю.

– Лучше занимайся музыкой, – советую я. – А если ты на самом деле решил уйти в спорт, играй в футбол. Ты будешь в самый раз для Брайара.

Как я слышала, наша футбольная команда показала худший результат за многие годы, выиграв всего три из восьми игр. Но Шон говорил, что у них все равно есть шанс реабилитироваться после сезона, если, цитирую: «они, мать их, возьмут себя в руки и начнут, мать их, выигрывать». Мне искренне жаль Бо, на той вечеринке я получила огромное удовольствие, поболтав с ним.

Стоило мне подумать о Бо, как перед моим внутренним взором появляется лицо Джастина.

Черт.

У нас же с ним в воскресенье вечером свидание за ужином.

Как же я могла забыть об этом?

«Потому что ты слишком увлеклась сексом с Гарретом».

Ага, именно так.

Закусив губу, я спорю с самой собой, решая, что делать. Я всю неделю не вспоминала о Джастине, однако это не отменяет того факта, что я думала о нем весь семестр. Ведь что-то же привлекало меня в нем, и я не могу это игнорировать. Кроме того, я не знаю, что происходит между мной и Гарретом. Сам Гаррет эту тему не поднимал, а я не знаю, хочу ли я быть его девушкой.

Что касается парней, то у меня есть определенное представление о своем избраннике. Мирный, серьезный, легкий на подъем. Творческий, если мне повезет. Занимается музыкой – это всегда плюс. Умный. Саркастичный, но не язвительный. Бесстрашный в проявлении своих эмоций. Кто-то такой, с кем мне будет… спокойно.

У Гаррета есть некоторые из этих качеств, но не все. И вряд ли слово «спокойствие» точно описывает то, что я чувствую в его обществе. Когда мы спорим или обмениваемся саркастическими замечаниями, по моему телу будто пропускают электрический ток. А когда мы обнажены… такое впечатление, будто во мне одновременно запускаются все праздничные салюты Дня независимости.

Наверное, это неплохо?

Черт, не знаю. Мой опыт отношений с парнями не является чередой успехов. Что я вообще знаю об отношениях? Как я могу быть уверена, что Джастин – «тот самый» парень, если я практически не общалась с ним?

– И почему они называют это складкой[43]? – удивленно спрашивает Декс после начала второго периода. – И почему это звучит так пошло?

Элли, сидящая с другой стороны от меня, наклоняется вперед и улыбается Декстеру.

– Детка, все, что касается хоккея, звучит пошло. Пять отверстий[44]. Тычок[45]. Через заднюю дверь[46]. – Она вздыхает. – Поехали как-нибудь ко мне домой, ты услышишь, как мой папа, когда смотрит хоккей, постоянно кричит «Вставляй!», а потом мы поговорим с тобой о пошлости. И о том, что такое «неудобно».

Мы с Дексом хохочем так, что едва не валимся с кресел.

* * *Гаррет

Мы с ребятами выходим из гостевой раздевалки, продолжая радоваться победе над принимающей командой. Хотя последний, очень красивый гол, обеспечивший нашу победу, забил один из наших второкурсников, я твердо уверен, что Ханна – это мой талисман, и должна присутствовать на всех наших играх, потому что последние три раза, когда мы играли с Гарвардом, нам сильно надирали задницы.

Мы с ней договорились встретиться после игры за пределами стадиона, и, когда я выхожу, она, естественно, уже ждет меня. С ней Элли, а еще какая-то незнакомая мне темноволосая девица и огромный темнокожий парень. Я очень удивлен, когда выясняется, что он не футболист. Потому что он должен был быть футболистом. Максвелл тут же кончил бы, будь у него в команде такой громила.

Едва Ханна замечает меня, она отходит от друзей и спешит ко мне.

– Привет. – У нее, как это ни странно, застенчивый вид, как будто она не знает, что делать, то ли обнять меня, то ли поцеловать.

Я решаю ее дилемму, обнимая и целуя ее, и в этот момент слышу торжествующее: «Я так и знала!». Это кричит та девица, которая не Элли.

Я отстраняюсь и улыбаюсь Ханне.

– Ты про нас никому не рассказывала, да? Держала все в тайне?

– Про нас? – Она вопросительно изгибает брови. – Я не думала, что есть мы.

Сейчас точно не время для обсуждения статуса наших отношений – если таковые имеются, – поэтому я лишь пожимаю плечами и говорю:

– Как тебе игра?

– Очень напряженная. – Ханна хитро усмехается. – Кстати, я заметила, что ты не забил ни одного гола. Расслабился, да?

Моя улыбка становится еще шире.

– Уэллси, я искренне извиняюсь за это. Обещаю в следующий раз показать класс.

– Уж будь любезен, покажи.

– Специально для тебя сделаю хет-трик[47]. Что на это скажешь?

Моя команда проходит мимо, направляясь к автобусу, однако я еще не готов расставаться с Ханной.

– Я очень рад, что ты пришла.

– Я тоже. – Судя по тону, она действительно рада.

– Ты свободна завтра вечером? – Завтра у команды еще одна игра, но дневная, и мне ужасно хочется остаться с Ханной наедине, чтобы… да. – Я тут подумал, что мы могли бы встретиться после того, как я вернусь с… – Я замолкаю, когда краем глаза замечаю, как отец спускается по ступенькам стадиона, и тут же напрягаюсь.

Наступает тот самый момент, которого я страшусь. Время подчеркнутого кивка и молчаливого ухода прочь.

Кивок я получаю.

А вот прочь он не уходит.

Я едва не падаю от изумления, когда отец говорит:

– Гаррет. На пару слов.

От звука его низкого голоса у меня по спине бегут мурашки. Как же люто я ненавижу этот голос. Как же люто я ненавижу его лицо.

Я люто ненавижу все, что имеет отношение к нему.

Моя реакция заставляет Ханну встревожиться.

– Это?..

Вместо того чтобы ответить, я с неохотой отхожу от нее.

– Сейчас вернусь, – бросаю я.

Отец уже на полпути к парковке. Он даже не считает нужным обернуться, чтобы проверить, иду я за ним или нет. Как же, ведь он Фил Грэхем, ему даже в голову не приходит, что кто-то не жаждет общаться с ним.

Однако ноги все равно несут меня к нему. Я замечаю, что кое-кто из моих ребят замер у дверей автобуса и с любопытством наблюдает. Некоторые открыто завидуют. Господи. Если бы они знали, чему они завидуют!

Когда я подхожу к отцу, я не утруждаю себя любезностями. Я просто спрашиваю:

– Что тебе надо?

Как и я, он сразу берет быка за рога.

– Я рассчитываю, что в этом году на День благодарения ты приедешь домой.

Мой шок выражается в резком смехе.

– Нет, спасибо. Я пас.

– Нет, ты приедешь домой. – Жесткое выражение на лице подкрепляется суровым взглядом. – Иначе я сам тебя приволоку.

Я не понимаю, что происходит. С каких это пор, черт побери, его стало волновать, приеду я или нет? Я не приезжал с тех пор, как поступил в Брайар. Учебный год я провожу в Гастингсе, а летом работаю в строительной компании в Бостоне и экономлю каждый цент, чтобы потом платить аренду и покупать продукты, так как я не хочу брать у отца больше денег, чем это необходимо.

– А какое тебе дело до того, как я провожу праздник? – спрашиваю я.

– Мне нужно, чтобы в этом году ты был дома. – Он цедит слова сквозь стиснутые зубы, как будто перспектива моего приезда радует его еще меньше, чем меня. – Моя девушка готовит праздничный ужин, и она требует, чтобы ты присутствовал.

Его девушка? Я и не думал, что у него есть девушка. Не грустно ли, что я ничего не знаю о жизни собственного отца?

Однако от моего внимания не укрылось и еще кое-что. Это она требует, чтобы я присутствовал. Не он.

Я твердо смотрю ему в глаза, такие же серые, как у меня.

– Скажи ей, что я заболел. А еще лучше, скажи, что я умер.

– Не испытывай мое терпение, мальчишка.

О, что мы слышим? «Мальчишка»? Он всегда так называл меня, прежде чем дать мне под дых, или ударить меня по лицу, или в сотый раз сломать мне нос.

– Я не приеду, – холодно говорю я. – Смирись с этим.

Он придвигается ко мне, его глаза недобро блестят из-под козырька бейсболки с эмблемой «Брюинз», а голос напоминает шипение.

– Послушай-ка, ты, неблагодарный кусок дерьма. Я прошу тебя о малом. По сути, я вообще ни о чем тебя не прошу. Я позволяю тебе делать все, что ты хочешь, я плачу за твою учебу, за твои учебники, за твою экипировку.

От этих слов у меня от гнева скручивает желудок. В компьютере есть файл, в котором я документирую все, что отец когда-либо оплатил, чтобы потом, когда я получу доступ к своему трастовому фонду, можно было выписать чек на конкретную сумму, вручить папаше и сказать ему «скатертью дорога».

Однако срок оплаты следующего семестра – в декабре, за месяц до получения доступа к трасту. А моих накоплений для оплаты не хватит.

Что означает, что я еще на какое-то время остаюсь в финансовой зависимости от него.

– Я жду от тебя только одного, – заканчивает отец, – что ты будешь играть как чемпион. Как чемпион, которого сделал из тебя я. – Его губы кривятся в уродливой ухмылке. – Что ж, настала пора платить по счетам. Ты приедешь домой на День благодарения. Понятно?

Мы сверлим друг друга взглядами.

Я мог бы убить этого человека. А если бы я знал, что это сойдет мне с рук? Я бы точно убил его.

– Понятно? – повторяет он.

Я коротко киваю и, не оглядываясь, ухожу.

Ханна ждет меня у автобуса, ее зеленые глаза омрачены беспокойством.

– Все в порядке? – тихо спрашивает она.

Я судорожно втягиваю в себя воздух.

– Да, все в порядке.

– Точно?

– Все в порядке, детка. Честное слово.

– Грэхем, залезай в автобус! – кричит позади меня тренер. – Ты всех задерживаешь.

Каким-то образом мне удается выдавить из себя улыбку.

– Мне пора. Может, все же встретимся завтра после игры?

– Позвони мне, когда закончишь. Я тогда буду знать.

– Вот и хорошо. – Я целую ее в щеку и иду к автобусу, где тренер уже нетерпеливо постукивает ногой.

Он смотрит на Ханну, которая вернулась к своим друзьям, а потом криво усмехается.

– Симпатичная. Подружка?

– Еще не знаю, – честно отвечаю я.

– Да, вот так обычно и бывает. Все карты – у баб, а мы, как всегда, в неведении. – Он хлопает меня по плечу. – Залезай, малыш. Пора ехать.

Я расстегиваю куртку и занимаю свое обычное место в первом ряду рядом с Логаном, который как-то странно смотрит на меня.

– Что? – ощетиниваюсь я.

– Ничего, – беспечным тоном отвечает тот.

Я знаю Логана достаточно давно, чтобы понять: «ничего» в его устах означает диаметрально противоположное. Однако он молча втыкает в уши наушники и всю дорогу старательно игнорирует меня. Только минут за десять до Брайара он вдруг вытаскивает наушники и поворачивается ко мне.

– К черту, – решается он. – Я все-таки скажу.

Тревога тут же начинает кружить во мне, как стервятник над падалью. Я искренне надеюсь, что Логан сейчас не объявит о своем интересе к Ханне, потому что, если окажется, что интерес у него есть, наши с ним отношения здорово осложнятся. Я оглядываюсь по сторонам, но ребята либо спят, либо слушают музыку. Старшекурсники на заднем ряду хохочут над чем-то, что рассказывает Берди. Никто не обращает на нас внимания.