Путь в столовую лежал через анфиладу комнат.

Девушка подошла к резным, украшенным орнаментом деревянным дверям и открыла одну створку. В зале для балов царил полумрак, но ей и не нужно было света: по родному дому она смогла бы передвигаться и в кромешной тьме.

Холодный мраморный пол был покрыт слоем пыли. Ромэйн не могла припомнить, когда впервые она начала думать о парадном зале, в котором давали балы, как о рае. Здесь можно было пройтись по гладкому полу или посидеть на скамеечке под сумрачными старинными полотнами. Никто не войдет и не помешает тебе. На памяти Ромэйн только однажды, когда еще была жива бабушка, здесь зажигали люстры, — старый Вестхэмптон не любил званых вечеров и гостей.

Сегодня Ромэйн просто необходимо было побыть в раю. После того как Грэндж прочитала ей нотацию о том, как следует вести себя с временным мужем, девушке надо было все тщательно обдумать и взвесить.

— Моя дорогая, никогда не забывай, что он твой временный муж. Не стремись испытать на себе его страсть, чтобы не сокрушаться о ней, когда он тебя покинет.

Джеймс на самом деле и не был ей мужем. Настоящей свадьбы у них тоже не было. Тот человек, за которого она собиралась выйти замуж, покоился в мерзлой земле Шотландии. Ромэйн была готова восхищаться майором Джеймсом Маккинноном за его преданность Отечеству, но почему, зная ему цену как супругу, она дрожит, когда он приближается к ней и заключает ее в свои объятия?

Неожиданно чья-то рука схватила ее за плечо, и Ромэйн вскрикнула. Обернувшись, она увидела Джеймса. Таким она его еще никогда не видела. Даже в сумраке комнаты невозможно было не заметить, какой чистотой блистает его черный бархатный фрак и как блестят пряжки на туфлях.

Молча, чтобы не нарушить тишину зала, он положил одну руку ей на талию, а другой взял за руку и закружил девушку в вальсе. Ромэйн нечаянно споткнулась.

— Слушайте музыку, дорогая, — прошептал Джеймс.

— Музыку? Какую музыку?

— Слушайте внимательно, и я уверен, вы услышите ее.

Маккиннон танцевал очень грациозно. Глядя прямо в таинственно мерцающие глаза мужа, Ромэйн приноравливалась к его движениям и свободно скользила в захватывающем танце. Наконец они добились полной слаженности движений, но подняли целое облако пыли. Он вел ее в танце под звуки музыки, которая была музыкой их сердец, и шелковые юбки Ромэйн с шуршанием колыхались в такт движениям.

Джеймс прижал девушку к себе. Слегка склонившись над ней, он поцеловал ее. Едва он дотронулся до нее горячими, жадными губами, сердце Ромэйн затрепетало. Девушка обвила шею Джеймса руками и отдалась волшебству поцелуя. Когда ей показалось, что Джеймс слишком быстро прервал поцелуй, она мягко запротестовала, но он, все еще удерживая ее за плечи, отступил назад.

— Спасибо за танец, моя госпожа, — промурлыкал Маккиннон, направляясь к стене, чтобы получше рассмотреть картину. На полотне был изображен английский пейзаж, в точности соответствующий виду, какой открывался из окна замка.

— Моя госпожа? Не припомню, когда вы последний раз так меня называли.

— Пребывание в этом огромном замке напомнило мне, что вы являетесь внучкой герцога, хоть я и думаю о вас как о чумазом подростке. Но вы оказались настолько пустоголовой, что позволили мне уговорить вас стать частью моего хитроумного замысла.

Ромэйн сжала кулачки и ринулась в бой. Потянув Джеймса за рукав, она спросила:

— Что вы сказали дедушке?

Маккиннон осторожно высвободился и нахмурился, как бы напоминая Ромэйн, что рука его еще полностью не зажила.

— Мы беседовали о нашем путешествии и о моей семье.

— Вы полагаете, что я должна поверить в то, что вы и дедушка вели невинную беседу? Дедушка никогда не позволяет вовлечь себя в то, что считает занятием для слабоумных, и больше всего на свете ненавидит пустую болтовню.

Джеймс пожал плечами и погрузился в созерцание картины на стене.

— Вам известно имя художника?

— Вы хотите, чтобы я поверила в бессодержательную беседу? — не унималась Ромэйн. Голос ее дрожал от негодования. — Мне показалось, вы презираете «игры в слова», так, я слышала, вы именуете вежливую беседу.

Джеймс улыбнулся:

— Герцог был готов вышвырнуть вас из дома. Я стремлюсь к тому, чтобы дать вам обоим возможность разрешить недоразумение.

— Этого не понадобилось бы, не втяни вы меня в свои темные интрижки.

Джеймс снова улыбнулся и обнял ее за плечи:

— Ромэйн, не волнуйтесь. Все идет так, как я и предполагал. Герцог сосредоточит на мне всю свою ярость, а у вас будет возможность объяснить ему… кое-что.

— Но что он сказал вам, когда я вышла? — в десятый раз спросила Ромэйн. Джеймс чмокнул ее в щечку и улыбнулся.

— Ничего, что не было бы вам уже известно. Я надеюсь, что со временем мне удастся найти общий язык с вашим дедушкой.

— Почему бы и нет?! Вы оба полные дураки! — уколола его девушка.

— Я бы предпочел думать, что мы оба достаточно разумные люди, чтобы оценить ситуацию как необратимую в настоящее время.

Ромэйн прекрасно понимала, что Джеймс обманывает ее, и это ее очень беспокоило, потому что сам он всегда ратовал за честность и прямоту. Почему он стремится утаить от нее самое главное из их разговора? Недосказанность и беспокойство порождают дурные предчувствия. Может быть, ее страхи развеет сам дедушка? Однако Ромэйн не без основания опасалась, что старик окажется не менее скрытным, чем Джеймс.

— О Боже! — неожиданно раздался возглас восхищения. — Какое великолепие! — Ромэйн увидела Эллен и вздохнула. На сегодня рай отменяется.

Эллен крутила головой, потому что сразу хотела разглядеть все. Увидев Ромэйн, девушка бросилась ей навстречу, но замерла на полпути. Глаза ее были широко раскрыты.

— Какое восхитительное платье! Ромэйн, как ты, должно быть, страдала, нося наши лохмотья!

— Я не страдала, — автоматически отозвалась Ромэйн и лишь затем осознала, что в словах Эллен была большая доля правды.

— Вы не очень достоверно изображаете мученицу, — промурлыкал Джеймс.

— Вы тоже недостоверно играете лжеца, — вскипела Ромэйн.

Джеймс слегка щелкнул ее по носу и игриво поинтересовался:

— Мы так и будем перебраниваться каждый вечер?

— Очевидно, — продолжала сердиться Ромэйн.

Беспечность покинула Джеймса, но Ромэйн не получила удовольствия от одержанной победы. Товарищеские отношения, которые сплачивали их во время путешествия в Вестхэмптон-холл, улетучились, и Ромэйн не знала, как вернуть их.

— Тогда будем считать, что вечер начался, и надеяться, что он закончится прежде, чем моя спина окажется исколотой кинжалами ваших сердитых глаз. — Джеймс направился к двери, сделав знак обеим женщинам следовать за собой.

Эллен покачала головой:

— Джемми, сегодня все должны радоваться, потому что Ромэйн и ее дедушка наконец встретились, — и, положив руку на плечо кузена, упрямо добавила. — Все мы устали после долгого путешествия, но нам следует сдерживаться, чтобы ничем не обидеть ни Ромэйн, ни его светлость.

— Не должны ли мы перегрызть глотку друг другу, чтобы потом быть друг другу приятными? — спросил Маккиннон, проходя мимо Эллен, чтобы подать руку Ромэйн, но, когда ладонь девушки легла на его руку, в глазах Джеймса можно было прочитать, что он не стал бы пренебрегать и другими способами доставить ей удовольствие.

А в это время тоненький голосок нашептывал Ромэйн изнутри: «Да, конечно, мы могли бы быть приятными друг другу сегодня вечером».

Поднеся руку Ромэйн к губам, Джеймс поцеловал ее указательный палец, оставив на нем влажный и теплый след от прикосновения кончиком языка. Ромэйн затаила дыхание и замерла, не желая делить наслаждение ни с кем, кроме Джеймса. Видя, что глаза партнера горят желанием, девушка поняла, что они оба должны прилагать усилия, чтобы контролировать страсть, которая росла с каждым днем и толкала их друг к другу. В противном случае их брак перестанет быть фиктивным.

Глава 10

Ужин не заладился с самого начала. Несмотря на то, что Грэндж всегда была желанным гостем за столом, на сей раз герцог не позволил ей сесть с господами. Войдя в столовую в сопровождении мужа и ошеломленной Эллен, Ромэйн пожалела, что ужин не накрыли в уютной и удобной гостиной, где они обычно завтракали. Просторная столовая, которая могла вместить более сотни человек, едва освещалась мерцанием нескольких свечей, расставленных в подсвечниках по всей длине стола красного дерева.

Свечи в латунных люстрах не были зажжены. Пламя, бушующее в камине, не успело прогреть воздух и изгнать из комнаты зимний холод. Герцог, очевидно, имел намерение подавить незваных гостей великолепием замка, однако Ромэйн полагала, что это вряд ли приведет к желаемым результатам.

Эллен медленно обводила глазами стены, задрапированные телком, затканным золотом, и обшитые деревянными панелями цвета спелой вишни. Джеймс, по-видимому, остался безразличен к изысканному убранству столовой. Его пристальное внимание привлек только длинный ряд картин, едва заметных в полумраке.

Ромэйн чувствовала себя беспокойно. Кем был человек, за которого она вышла замуж? Он чувствовал себя одинаково уверенно и в домишке Доры Данбар, и в покоях Вестхэмптон-холла, но, кажется, более всего ему была по вкусу грубая солдатская жизнь. И при этом его костюм, хотя и не последней моды, был сшит, несомненно, искусным портным, из добротного и дорогого материала. Когда Джеймс попал в полосу света, девушке удалось разглядеть, что светлые брюки были подобраны в тон полосатому жилету. Что касается галстука, он был повязан с изысканной элегантностью.

Где же настоящий Джеймс Маккиннон? Этот? Или грубый солдафон, который тем не менее вызволил ее из лап бандитов и спас ей жизнь? Кто же из них настоящий?

— Удивительно! — восхищенно прошептала Эллен. — Эта комната еще больше, чем зал для танцев.

— Берегись пауков, которые живут за фризом, — весело предупредила ее Ромэйн. — Перед редкими приемами гостей, когда мы обедаем в этой столовой, слуги стараются вытравить насекомых отсюда, но некоторым всегда удается уцелеть, и тогда они нападают на ничего не подозревающих гостей как раз перед подачей соуса.

Послышались тяжелые, размеренные шаги герцога, и Эллен не успела ответить. Ромэйн глубоко вздохнула и сделала шаг вперед, чтобы поприветствовать дедушку. Он подставил ей щеку для ежевечернего поцелуя, затем устремил полные ярости глаза на Джеймса, и взгляд этот поведал Ромэйн, что беседа между мужчинами добром не кончилась.

— А где остальные? — строго спросил герцог.

— Мы ждем только Камерона и тетушку Дору, — ответила Ромэйн.

— У тебя нет никакой тетушки Доры!

— У Джеймса есть, — пробормотала Ромэйн.

И снова старик взглянул на Джеймса так, будто одно упоминание его имени жалило хуже крапивы, и приказал:

— Дитя, помоги мне пройти к столу. С тех пор как ты сбежала, мне приходится во всем зависеть от Блама. Ты знаешь, он относится ко мне так, будто я все еще бегаю в коротких штанишках. Это стало невыносимо.

Ромэйн повиновалась. Затем повернулась к Джеймсу и Эллен, чтобы они поторопились занять свои места. Поддерживая дедушку, она вспомнила, как они руку об руку бродили по парку.

— Ты любишь этого мужчину? — герцог спросил тихо, чтобы шепот не достиг посторонних ушей.

— Я вышла замуж совсем не потому, что люблю его, — Ромэйн помедлила и с отчаянием прошептала: — Ты же знаешь, я любила Брэдли.

— Фу-у! На самом-то деле ты никогда не любила этого никчемного повесу.

— Дедушка, разве ты можешь судить о том, что подсказывает мне сердце?

Старик повернулся к ней лицом и улыбнулся:

— Дитя мое, я познал любовь задолго до рождения твоего отца. Я видел ее в глазах твоей бабушки, когда ухаживал за ней. Потом я видел те же глаза у твоего отца, когда он предлагал руку и сердце твоей матери. Я хорошо это знаю, хотя в моей стариковской жизни почти нет места любви. Верь мне, девочка, когда я говорю, что ты не любила Брэдли.

— Но я собиралась выйти за него замуж. — Слезы повисли на ресницах Ромэйн. — Дедушка, я была готова забыть все, что было у меня здесь, я была готова оставить тебя — лишь бы стать женой Брэдли.

— Может, и так, но, когда ты говорила о Монткрифе, в твоих глазах не было огня любви. — Старик крючковатым пальцем смахнул слезинку со щеки внучки и, сухо усмехнувшись, добавил: — Не спрашивай меня, что это такое. Это тебе подскажет только сердце.

— Но я оставила тебя, дедушка.

Герцог откашлялся и с помощью Ромэйн проделал остаток пути до кресла.

— Грэндж объяснила мне, что произошло.

— Не брани ее.