Джеймс схватил девушку за плечо.

— Ромэйн, неужели ты не догадываешься, почему я прицепился к тебе? Конечно, мне хочется заключить тебя в объятия, но главное в том, что я опасаюсь за твою жизнь.

— Ты сошел с ума. — Ромэйн вырвалась и крикнула: — Если ты хотел пошутить со мной, то должна признаться, что не нашла в этом ничего забавного.

— Это не шутка. — Он поймал девушку за руку и повернул к себе. — Ты можешь не принимать мои слова всерьез, но я то знаю, что это правда. Ты можешь попасть в беду.

— Кто может мне угрожать и почему?

Джеймс вздохнул и огляделся по сторонам.

— Ответ на этот вопрос зависит от двух вещей, которые я не могу открыть тебе. Но, судя по информации, которой я владею, налет разбойников на вашу карету не был случайностью.

— Что? — Ромэйн медленно опустилась на холодную каменную скамейку. — Джеймс, скажи, что ты шутишь!

— Я бы хотел, чтобы дело обстояло именно так.

Взяв Ромэйн за руку, он медленно обвел глазами сад и окна дома, выходящие во дворик. Девушка сделала то же самое, но ничего не заметила. Должно быть, Джеймс увидел то, что ускользнуло от ее внимания, потому что он произнес:

— Здесь и сейчас я не могу тебе ничего объяснить, но считаю, что спасение Монткрифа не только ничего не меняет, но и доказывает, что карету остановили из-за того, что в ней находилась ты.

— Бред какой-то, — ответила Ромэйн. — Я никому не нужна.

— Должна быть какая-то причина, — Джеймс снова положил руку ей на плечо. — Ромэйн, причину этого мне нужно выяснить до того, как твой враг совершит следующее покушение на твою жизнь.


Ромэйн придвинулась к лампе и склонилась над сложным узором своей вышивки. На улице был туман, и у Ромэйн не было другого выбора, кроме как сидеть и трудиться над рукоделием. Грэндж убеждала ее в том, что это должна уметь делать каждая дама. Не то чтобы Ромэйн не любила вышивку, но ей уже надоело томиться дома третий день подряд.

Вздохнув, она призналась себе, что должна быть довольна хотя бы тем, что с ней в домашнем заключении не было Джеймса. После его возмутительного предположения, высказанного на вечере у Брэдли, Ромэйн стала избегать супруга. Впрочем, это было совсем нетрудно: каждое утро он уходил из дома на рассвете, а возвращался ночью, когда она уже спала.

Услышав знакомые шаги, Ромэйн с удивлением подняла голову. Почему-то она была уверена, что он уже ушел по своим делам. Джеймс был одет в длинный сюртук, доходивший до края сапог. В одной руке он держал касторовую шляпу с высокой тульей, в другой — перчатки.

— Ромэйн, мне нужно, чтобы сегодня ты поехала со мной.

От неожиданности она уколола себе пальчик и поморщилась. На пальчике сейчас же набухла темно-красная капля. Всякий раз, когда Джеймс разговаривал в таком тоне, она вспоминала о том, что он майор Маккиннон.

— Куда? — просто спросила она.

— В то место, которое называется «Три оленя». Это в пригороде.

— Что это такое — «Три оленя»?

— Ты бы назвала это притоном.

Выронив рукоделие, Ромэйн возмущенно вскинула на него глаза:

— Ты хочешь, чтобы я поехала в притон? Не достаточно ли того, что ты испортил мою репутацию, навязав мне брак. Ты что, хочешь мне всю жизнь испортить?

Джеймс облокотился на спинку стула, на котором сидела Ромэйн, и нагнулся вперед, так, что его губы едва не касались ее. Единственное, что надо было сделать сейчас, чтобы удовлетворить возникшее желание, так это… Но Ромэйн отвернулась.

— Ромэйн, я не прошу тебя входить в это грязное место. Я лишь подумал, что ты с радостью составишь компанию мне и Камерону в этом путешествии. Ты так часто повторяла, что хотела бы вернуться в деревню, а такой случай не скоро представится.

— Ты думаешь, что твой предатель покинул Лондон?

— Нет. Дорогая, я не стал бы подвергать опасности твою жизнь, если бы нам предстояло преследовать негодяя. Мы едем только для того, чтобы получить сведения, которые для нас собрали. — Он провел пальцем по ее губам и прошептал: — Я так скучал без тебя в эти несколько дней. Я скучал по твоим ласкам, острым словечкам и нежностям.

Джеймс прижался губами к ее губам. Ромэйн не сопротивлялась. Она вся была во власти его силы, его запаха, запаха крепкого кофе, который он пил за завтраком, и волнующего аромата его мужского тела.

— Я соскучился без тебя, дорогая, — прошептал он.

— Я тоже соскучилась по тебе, — созналась Ромэйн, когда он помог ей встать и обнял.

— Уедем со мной прочь из города. Давай насладимся великолепным днем на лоне природы.

Девушка рассмеялась:

— Великолепным днем? Сейчас холодно, сыро и туманно.

— Тебе будет тепло, когда ты окажешься в моих объятиях.

— У тебя язык без костей, шотландец.

— Да еще какой, дорогая!

Ромэйн ответила ему поцелуем, на который отозвалось все ее существо. Может, пришел день, когда можно забыть о задании, которое он должен выполнить, и просто радоваться жизни.

Но ей хотелось большего, нежели радости.

Ей хотелось любви.

Джеймс, как всегда, был на высоте. Он заказал закрытый экипаж, чтобы защитить супругу от любопытных взоров. Как только они проедут Гросвенор-сквер, ни один человек не сможет догадаться, что внучка герцога Вестхэмптона ищет дешевый трактир для подлого люда, который находится где-то на юге, в пригороде Лондона.

Когда Джеймс сказал Тэчеру, куда ехать, конюх был потрясен, но не сказал ни слова. Маккиннон подал Ромэйн руку и подсадил в экипаж.

Когда они подъехали к месту назначения, Джеймс велел Ромэйн оставаться в экипаже, а сам вместе с Камероном отправился к полуразвалившейся лачуге. Сидя наверху, на козлах, Тэчер ждал, держа наготове заряженный пистолет. На лице его сияла широкая улыбка.

— Ты получил нужные сведения? — спросила Ромэйн, когда Джеймс устроился рядом с ней и велел править к Лондону.

— Это только начало.

— Ты достаточно долго занимался этим делом, чтобы все еще быть в самом начале.

Он рассмеялся, вытянул руку вдоль спинки сидения и погладил девушку по щеке.

— В этом занятии есть только начало и конец. То, что посередине, не имеет значения.

— Как ты думаешь, когда настанет конец?

— Через несколько лет, если судьба улыбнется нам ярче сегодняшнего солнца.

Ромэйн прикрыла глаза. Несколько недель назад такой ответ заставил бы ее трепетать от радости. Тогда она была твердо убеждена в том, что не сможет любить никого так же сильно, как Брэдли. В известной степени это оставалось правдой, потому что та любовь, которую ей хотелось предложить Джеймсу, была совершенно не похожа на мертвенно-бледные чувства, которые она считала любовью во времена ухаживания Брэдли. Дедушка был тысячу раз прав, когда однажды заметил, что глаза ее не сияют от радости при виде бывшего возлюбленного.

Теперь все изменилось. Должно быть, любовь — это восторг, испытываемый от его прикосновений, замирание сердца при звуках его голоса, ярость и обиды, адресованные только ему и никому другому.

— Дорогая, открой глазки, — раздался голос Джеймса.

Ромэйн повиновалась, надеясь, что слезы, душившие ее, не брызнут из глаз.

— А я-то думал, что ты будешь веселой, хотя бы ради меня.

— Я весела ради тебя.

— Но не ради нас.

— Запомни, «нас» не существует, мы живем во лжи.

— Но вот они — мы, — и он обнял ее за плечи. — И пришло время сознаться, что…

В это время что-то произошло с каретой: она накренилась и дико затряслась. Джеймс выругался. Что-то ударилось в борт. Жалобное ржание лошадей напоминало плач насмерть перепуганных детей. Ромэйн хотела схватить Джеймса за руку, но руки ее поймали пустоту.

— Ромэйн!

Перемежая имя мужа со стонами, девушка сползла с сиденья. Крик затих, и карета опрокинулась. Ромэйн швырнуло в сторону. Сначала она почувствовала боль в руке, потом удар по голове. Медленно переворачиваясь, экипаж скатился на обочину.

Ромэйн попыталась ухватиться рукой за сиденье или еще за что-то устойчивое, но дверь распахнулась, и девушка вывалилась из кареты. У нее перехватило дыхание, в голове потемнело, и мир покрылся пеленой, густой как туман.

Странные голоса вторглись в безмолвие, в котором она пребывала. Ромэйн попыталась вникнуть в смысл слов, но слышала только неясное бормотание. Вдруг она почувствовала прикосновение чьих-то рук, срывающих саван бесчувственности. Сильная боль пронзила все ее тело, и Ромэйн застонала.

— Как ее зовут? — спросил чей-то хриплый голос.

— Леди Ромэйн Маккиннон.

— Ромэйн, — потребовал первый голос. — Открой глаза, Ромэйн. Дай нам знать, что с тобой все в порядке.

Она попыталась. Она силилась сделать то, о чем ее просили, довольная хотя бы тем, что ей удалось выбраться из небытия.

— Ромэйн, открой глаза.

Девушка повиновалась. Беспомощно моргая, она попыталась придать зыбким теням, колышущимся перед ней, отчетливый человеческий облик. Но они по-прежнему оставались для нее лишенными плоти и крови призрачными существами.

— Выпей это!

Она снова подчинилась. Эль обжег ей горло и внутренности. Ромэйн ухватилась за новую боль и с ее помощью постаралась выползти из глубокой бездны небытия. Под собой она чувствовала только холод голой земли. Небо над головой девушки заволокло густым туманом. Вокруг нее суетились с полдюжины мужчин. Одного из них она узнала.

— Камерон, — позвала Ромэйн, но с губ сорвался только стон.

Камерон успокоил ее:

— Лежите спокойно, леди Ромэйн. Вот так прогулочка! — Он поднялся и посмотрел налево. — Пойду позабочусь о других.

Камерон ушел, и кто-то накрыл Ромэйн грязным пальто.

— Джеймс! Где же Джеймс!

Никто не пришел на ее крики. Собравшись с силами, Ромэйн повернула голову. Уставившись на обломки кареты, девушка почувствовала смертельный ужас. Экипаж выглядел так, будто гигантская ступня опустилась на него сверху и с силой втоптала в землю. Теперь ничто не напоминало о том, что это та самая прелестная карета, которая утром отъехала от Гросвенор-сквер.

— Джеймс… — Ромэйн приложила все усилия, чтобы шепот ее звучал как можно громче.

Когда жуткая картина разрушения стала уплывать, Ромэйн с радостью рассталась с этим видением, надеясь на то, что утром ночной туман рассеется и она вновь окажется в объятиях Джеймса.

На лоб Ромэйн положили что-то теплое и влажное, боль сошлась именно в это место, и девушка вздохнула. Она открыла глаза и увидела склоненное над ней лицо верной компаньонки. Грэндж находилась в спальне, в доме на Гросвенор-сквер. Значит, она дома. Она свободна. Все так, как и должно быть.

— Ты медленно просыпаешься, — промурлыкала Грэндж. Ты проспала почти целый день, моя госпожа.

— Грэндж, мне приснился удивительный сон, — прошептала Ромэйн. — Как будто мы отправились в Шотландию. Сядь рядом, я хочу рассказать тебе его.

— Она проснулась, — сообщила Грэндж кому-то, кого девушка не видела. — Но думаю, у нее сотрясение мозга. — Звук мягких шагов заставил Ромэйн повернуть голову влево. Глаза ее скользнули по драному жилету, по разорванной простыне, которая была намотана вокруг талии, по расцарапанному лицу, которое она видела в своих снах.

— Полагаю, это был вовсе не сон, — мягко сказал он. — Как ты себя чувствуешь?

Память постепенно возвращалась к ней, и Ромэйн сказала:

— Скоро я приду в себя. Тебе надо отдыхать. Что у тебя болит?

— Я снова вывернул плечо, но оно скоро заживет.

— А как Камерон?

— Его немного зашибло, но завтра он уже снова будет на ногах. Мы втроем оказались счастливее, чем заслуживали.

— Втроем? А что с Тэчером?

Джеймс покачал головой:

— Ударом его сбросило с козел. Он умер сразу же.

Ромэйн залилась слезами. Милый Тэчер! Он не испугался ни шотландской бури, ни дедушкиного гнева и доставил ее домой. Он всегда думал о ее благополучии и комфорте. Больше его нет.

Джеймс поблагодарил Грэндж за то, что она принесла для него стул. Старуха поменяла компресс на лбу Ромэйн и тихо выскользнула из комнаты.

— Не могу поверить, чтобы Тэчер сбился с дороги даже в таком густом тумане.

— Это не был несчастный случай, — усмехнувшись, ответил Джеймс. — Ты помнишь тяжелый удар по карете за мгновение до того, как колесо соскользнуло на обочину? Кто-то столкнул нас.

— Это может быть несчастным случаем. День сегодня очень туманный.

— Был, — мягко улыбнулся Джеймс. — Уже далеко за полночь, дорогая.

— А сведения, которые ты получил? Документы не потерялись?

— Они в надежном месте.

— Здесь?

— Нет.

Облегченно вздохнув, Ромэйн откинулась на подушки. Она не хотела подвергать дедушкину жизнь опасности.