Джоан Вулф - Сделка

Я повысила голос, потому что Мелвилл ответил не сразу:

— Он без сознания. У него сейчас врач.

— Без сознания? Где он? Я должна его увидеть!

Я кинулась к лестнице.

— Он не у себя в спальне, — остановил меня Джон. — Мы не стали нести его по трем лестницам, а положили недалеко отсюда, в комнате покойной графини. Идемте, я провожу вас.

Мы прошли — нет, пробежали — через гостиную, отделяющую главный холл от личных комнат домочадцев, через официальный кабинет Ральфа, еще через какую-то комнату, за которой начинались покои графини Сэйвил, — приемная, гардеробная и, наконец, спальня, где находился сейчас мой Никки.

Я ворвалась туда, не видя ничего вокруг, — только кровать, огромную кровать, на которой лежала беспомощная маленькая фигурка. Не сразу я различила еще три фигуры: пожилого седовласого мужчину в коричневом костюме для верховой езды, возле него Ральфа — слава Богу, он уже здесь! — и Джинни.

Я подбежала с другой стороны кровати и остановилась, замерев, неотрывно глядя на бледное, безжизненное лицо сына. Наклонившись, я коснулась губами его щеки, он не пошевелился. Меня охватил ужас.

— Что… как он? — почти беззвучно проговорила я. — Что произошло?

Ответил Ральф:

— По словам мистера Уилсона, это случилось, когда он с тремя мальчиками ехал по лесу. Все пони были совершенно спокойны, но внезапно Скуирт словно обезумел. Встал на дыбы и сбросил Никки с седла, причем мальчик ударился о склоненную низко над землей ветку дерева. Когда к нему подбежали, он был без сознания. Уилсон немедленно привез его домой, и сразу послали за доктором Марлоу.

Слушая рассказ Ральфа, я не сводила глаз с лица Никки, с огромной страшной ссадины на его правом виске.

— У мальчика болевой шок, миссис Сандерс, — сказал врач. — Возможно, сотрясение мозга. Необходим полный покой и после того, как он придет в себя.

— А он придет в себя? — спросила я дрожащим голосом.

— Будем надеяться, — сурово ответил мистер Марлоу.

— Надеяться? — повторила я в полном ужасе. — Этого может не произойти? Вы хотите сказать…

У меня перехватило дыхание.

— В подобных случаях, — спокойным, ровным голосом начал разъяснять мне доктор, — если дыхание нормальное, как у вашего сына, большинство пациентов приходят в себя. Насколько могу судить, других серьезных повреждений у ребенка нет, только шок от удара. Остается ждать, когда организм сам справится с этим.

Чем больше он говорил, тем страшнее мне становилось. Что он там перечислял? Шок, сотрясение… Ведь это голова, и, значит, мозг… О Боже, помоги ему! Не дай уйти от меня!..

Я снова склонилась над Никки, почти касаясь губами его уха.

— Никки, — произнесла я дрожащим голосом, — ты слышишь меня? Никки… Мама здесь, рядом с тобой.

Никакого ответа не смогла я прочесть на маленьком бледном личике.

— Гейл, — мягко сказал Ральф, — присядьте, пока не упали. — Я почувствовала, как он взял меня за руку. — Садитесь, я принес вам стул.

Я подчинилась — села у постели, положила ладонь на руку Никки. Мне показалось, его пальцы чуть дрогнули. Надежда затеплилась в моей душе.

— Сколько?.. — спросила я, повернувшись к врачу. — Сколько времени может пройти до того, как он очнется?

— Несколько часов. И не пугайтесь, если он не сразу вспомнит, что с ним произошло, миссис Сандерс. Так бывает.

— Понимаю, доктор. Спасибо вам.

— Я уведу доктора, Ральф, — сказала Джинни. А я и забыла, что она здесь. Она ласково прикоснулась к моему плечу. — Все будет хорошо, Гейл. Мы даже не можем вообразить, как выносливы дети. Особенно мальчики. Уж я-то знаю.

После их ухода я сказала Ральфу:

— Со Скуиртом никогда такого не бывало. Не знаю, что и думать.

Лицо Ральфа было непроницаемо.

— Быть может, пчела? — сказал он.

Я отмахнулась, зная, что Ральф и сам не верит в это.

— Что могло случиться? — повторила я.

— Не знаю, Гейл. — И после некоторой паузы:

— Скуирт мертв.

— Что?

— По-видимому, у него был припадок бешенства. Уилсон сказал, что никогда не видел ничего подобного. После того как сбросил Ники, он упал на землю и начал биться в конвульсиях. Словно у него колики.

— Они не наступают так внезапно.

— Обычно нет. Возможно, что-то способствовало этому.

Его слова заставили меня задуматься.

— Единственное, что можно предположить… — сказала я, не сводя глаз с неподвижного тела сына. — Я слышала, что травоядные животные впадают в такое состояние, если в пищу попадает растение под названием белена. Однако не думаю, что белена растет возле конюшни, да и лошадь сама никогда не станет его есть.

— Я тоже считаю, что сама не станет, — сказал Сэйвил.

Смысл его слов не сразу дошел до меня, а когда дошел, мне сделалось жутко.

— Ральф, — спросила я со страхом, — вы ведь не думаете, что кто-то намеренно… хотел причинить зло Никки?

Он молчал.

— Ответьте! — крикнула я, вскакивая со стула. — Вы так не думаете?

Голос его звучал мягко, но с тревогой:

— Не знаю, что ответить, Гейл, но должен честно признаться, мне не нравится внезапная смерть пони. Она вызывает подозрения. И еще не нравится история с мостом. Джон уверяет, что в конце прошлого месяца его проверяли, и все было в порядке.

— Так что же это, Господи? — в отчаянии проговорила я.

Вместо ответа он задал вопрос, от которого мне стало еще страшнее, по спине побежали мурашки:

— Гейл, знаешь ты кого-нибудь, кто мог бы желать зла тебе и Никки? Спрашиваю, потому что мне далеко не все известно о вас… Если не хочешь, можешь не отвечать.

— Нет, — прошептала я. — Нет, Ральф, я не знаю таких людей.

Но он не удовлетворился ответом.

— Могли какие-нибудь обстоятельства, — осторожно продолжил он, — связанные с рождением Никки, толкнуть кого-то на неблаговидные поступки?

Взгляд его янтарных глаз был тверд, но ни подозрения, ни осуждения в них не было.

— Нет, — повторила я, отвернувшись от него. — Подобных обстоятельств не существует.

— Хорошо, — спокойно сказал Сэйвил. — Я должен был спросить об этом.

— Конечно, — согласилась я. — Должен.

Ночь я провела на постели покойной жены Ральфа, рядом с Никки, которого не захотели тревожить и переносить на другое место. Одна из дверей этой комнаты вела в спальню Сэйвила, но сейчас меня меньше всего беспокоили правила приличия, да и другим, надеюсь, было не до этого.

Разумеется, никто не мог знать, что Ральф в эту ночь находился не у себя в спальне, а сидел в кресле возле постели Никки. Он смотрел на нас обоих и почти ничего не говорил, я даже ни разу не предложила ему отправиться спать — так необходимо мне было его присутствие.

Было, наверное, около трех утра, когда я почувствовала, как мой сын пошевелился рядом со мной. Я встала на колени и наклонилась над ним.

— Никки, — сказал я. — Никки…

Ральф уже вскочил с кресла. Масляная лампа у изголовья постели горела всю ночь, и мы увидели, как задрожали веки мальчика, затрепетали ресницы.

— Никки, — настойчиво вопрошала я, — ты слышишь меня? Это я, твоя мама. Никки, ответь…

Он открыл глаза:

— Конечно, слышу, мама. Почему ты кричишь?

Слезы ручьем потекли у меня из глаз.

— О Господи, — рыдала я, — спасибо Тебе! Спасибо Тебе.

Ральф положил руку мне на плечо.

— Почему ты плачешь? — спросил Никки. — Что случилось? Уже утро?

— Ты упал со своего Скуирта, Никки, — сказал Ральф, — и несколько часов не приходил в сознание. Оттого твоя мама расстроена. Не удивляйся, если день-два у тебя будет болеть голова.

Никки нахмурился.

— Она и сейчас болит, — сказал он. — Значит, я свалился со Скуирта, мама? Совсем не помню.

— И не надо, — утешил его Ральф. — Доктор сказал, что все будет хорошо. А помнить о плохом не обязательно.

Никки продолжал хмуриться.

— Скуирт в порядке? — спросил он окрепшим голосом.

— Да, — коротко ответила я. — Ты можешь чуть-чуть приподняться? Я дам тебе попить.

Мы помогли ему дойти до ватерклозета и выпить воды. У него страшно разболелась голова, он даже заплакал, и все, чего хотел, — поскорее снова лечь. Мы уложили его. Я опять легла рядом, взяла его руку в свою.

— Идите к себе и поспите немного, — тихо сказала я Ральфу. — Вы совсем измотались за день. Однако он снова уселся в кресло.

— Подожду, пока мальчик заснет.

Это случилось очень скоро, и тогда Сэйвил встал, подошел ко мне и некоторое время молча стоял, переводя взгляд с меня на Никки.

— Думаете, с ним все будет хорошо? — с тревогой спросила я.

— Уверен, Гейл. Готов дать голову на отсечение.

— Спасибо, Ральф. Спасибо за все и особенно за сегодняшнюю ночь. Вы оказали мне такую поддержку, такую… — Слезы мешали мне продолжать, но я договорила:

— Я никогда не забуду этого.

— Маленькая Гейл, — нежно произнес он, наклонился и поцеловал меня. — Если понадобится помощь, я буду рядом, за той дверью.

Наутро Ральф спросил у всех конюхов, что такого мог съесть Скуирт, в результате чего впал в безумие, окончившееся смертью. Опрос ни к чему не привел.

Я не хотела и в этот день говорить Никки о смерти его любимого пони. Но Ральф посоветовал не скрывать от мальчика правды. И то, что я согласилась с мнением Ральфа, лишний раз подтверждало, насколько большое влияние оказывал на меня этот человек.

Никки был безутешен, я уже осуждала себя за то, что послушалась Ральфа, однако тот успокоил меня простыми словами — лучше горькая правда, чем ложь. Скрепя сердце я согласилась с этим расхожим, но не всегда бесспорным утверждением.

Никки продолжал находиться в спальне графини под моим присмотром и большую часть дня спад. Несколько раз его навешали мальчики и их наставник Уилсон. Вечером, когда мы собрались перед обедом в гостиной, Джинни спросила, не хочу ли я перевести Никки в его собственную спальню, где он будет под присмотром няни, и я смогу немного отдохнуть.

Я уже готова была согласиться, но с условием, что сама буду ухаживать за Никки, но Ральф предварил мой ответ.

— Пусть мальчик еще побудет здесь, — сказал он. — Доктор Марлоу советовал не беспокоить его несколько дней.

— Прекрасно, — ответила Джинни. — Тогда я распоряжусь, чтобы в комнату поставили раскладную кровать для няни.

Ральф улыбнулся:

— Думаю, и этого не потребуется. Уверен, Гейл захочет снова провести ночь рядом с сыном.

В гостиной наступило неловкое молчание. Я смело оглядела присутствующих и, к своему удивлению, заметила выражение крайней обеспокоенности на лице Джона Мелвилла. Роджер выглядел лишь немного удивленным, Гарриет — злобно-угрюмой, ее отец, как, впрочем, почти всегда, — недовольным и раздраженным. Джинни была несколько озадачена.

— Обед подан, миледи, — объявил появившийся в дверях дворецкий.

В том же порядке, что обычно, мы двинулись в столовую. Джинни и Ральф принялись обсуждать — и продолжили потом за столом — пожар в ее доме, связанные с этим проблемы и необходимые действия. Джон давал советы, остальные вяло поддерживали разговор, не выходя за рамки приличий.

Я с тоской вспоминала полные тепла, а иногда по-настоящему веселые застолья с Макинтошами в моем бывшем доме и те кажущиеся теперь такими далекими и спокойными дни, когда граф Сэйвил еще не вторгся в мою жизнь, не перевернул ее вверх дном.

После того как мужчины, выпив свое вино, снова присоединились к нам в гостиной, образовался кружок играющих в вист — Ральф, Джинни, Роджер и Гарриет. Я не умела играть в эту игру и потому согласилась на предложение Джона Мелвилла прогуляться по саду.

Над озером стлался туман, в вечернем воздухе веяло прохладой, и я пожалела, что не взяла шаль, но Джон, увидев, что мне неуютно, тут же снял сюртук и накинул мне на плечи.

Я была благодарна ему, но некоторая бесцеремонность, претендующая на интимность, с которой он сделал это, невольно заставила меня посмотреть на него с удивлением.

Он ответил успокаивающей улыбкой:

— Не тревожьтесь. Я не претендую на место Ральфа.

Надеюсь, сумерки скрыли мои пылающие щеки. Не стало никаких сомнений в том, что все в замке знают о моей связи с Ральфом. Прежде всего это ставило в неловкую ситуацию меня. Ральф ведь у себя дома, где, вероятно, уже привыкли к тому, что время от времени в замке появлялись его любовницы. Скорее всего это были женщины из высшего общества, которых, быть может, и не смели называть этим словом, хотя, как я уже говорила, для меня в нем нет ничего постыдного. Если, конечно, эта связь действительно любящих друг друга людей не приносит никому вреда.

Я была совершенно уверена, что в тех случаях, когда фаворитки Ральфа принадлежали к светскому обществу, все правила приличия строго соблюдались и женщины не только не подвергались оскорблениям, но даже подобных намеков никто себе не позволял. Как это сделал сейчас Джон Мелвилл.