Эти слова возмутили меня еще больше.

— Значит, ты собираешься держать в секрете грязное убийство и все другие его поступки только потому, что он твой родственник? Но я не допущу этого! Негодяй должен… должен… — Я захлебнулась от ярости. — Хочу сказать вам, милорд, — продолжала я, — что смерть ребенка фермера не меньшее горе, чем… чем смерть графа!.. И если вы не отправитесь в суд, туда отправлюсь я! Мы живем не в средние века, черт возьми, когда знатным людям все сходило с рук!

— Да, мы живем не в средние века, — спокойно согласился Ральф. — Но, к сожалению, и не в идеальном мире. У нас нет доказательств, что Джон убил сына Уэстеров, и если дело дойдет до суда, то скорее всего его оправдают. Сам же он, полагаю, никогда не признается в содеянном.

— Совершенно верно, — невозмутимо подтвердил тот.

— Но ведь я только недавно своими ушами слышала его признание!

— Это была дурацкая шутка, — повторил Джон, снова улыбнувшись. — И я выпил в дороге лишнего. Ральф презрительно пожал плечами.

— Пойми, пожалуйста, Гейл. Я не хочу, чтобы на всеобщее обозрение выставили ни в чем не повинных Гарриет и ее детей, которые будут признаны незаконнорожденными. Не хочу, чтобы газеты радостно подхватили историю твоей сестры и твою и чтобы каждое утро за завтраком мы читали бы в них все новые, придуманные или действительные, версии всего происшедшего. Убитого ребенка уже не воскресить, а тем, кто жив, можно причинить еще немало горя.

Он замолчал, и мы все молчали. Джон стоял с таким видом, словно все, что сейчас говорилось и что произошло несколько минут назад, не имеет к нему ровно никакого отношения. У меня не укладывалось в голове, что прежний Джон Мелвилл и этот, стоящий передо мной, один и тот же человек. Воистину чудны дела твои, Господи!

— Короче говоря, — продолжал Ральф, — ущерб от судебного разбирательства будет большой и, несомненно, перевесит предположительное наказание преступника.

— Выходит, негодяй должен уйти от расплаты? — возмущенно воскликнула я.

— Ральф совершенно прав, — ответил за него Джон. — Будет много хлопот, но меня все равно оправдают.

— От расплаты он не уйдет, — спокойно произнес Ральф. — И вот что я решил…

На лице Джона появилось выражение беспокойства. Я внимательно наблюдала за тем, как Ральф переложил пистолет из правой руки в левую и достал из кармана какой-то пакет.

— Здесь билет на корабль из Дувра в Кале, — обратился он к Джону. — А также некоторая сумма денег, достаточная, чтобы прожить полгода не умирая от голода. После этого все зависит от тебя.

— Что ты хочешь сказать? — угрюмо спросил Джон. — Запрещаешь мне жить в Англии?

— Именно это я и говорю, Джон. Я не желаю жить е тобой в одной стране. Не желаю видеть тебя в нашей семье. Вообще не хочу тебя видеть.

В его голосе, казалось мне, не было ни злости, ни злорадства, лишь глубокая печаль. Скорбь. Я припомнила, как он рассказывал мне, что Джон с самого детства жил у них в доме, был участником их мальчишеских игр, поверенным юношеских тайн.

Каково ему узнать, что брат и наперсник все время вынашивал мысль об убийстве?

Но кто поручится, что если Джон уедет из Англии, то не вернется через какое-то время и не продолжит охоту на своего брата? Не наймет же Ральф сыщиков, чтобы те торчали в каждом морском порту?

— У меня есть возможность вести наблюдение, — ответил Ральф, когда я спросила его об этом. — Джон может подтвердить, не правда ли?

— Да, — мрачно проговорил тот.

— Возможно, — заговорил снова Ральф, — лет через пятнадцать, когда у нас с Гейл появится куча детей, которые отгородят от тебя наш Сэйвил-Касл… Возможно, тогда ты сумеешь возвратиться в Англию. Но не раньше. Слышишь меня?

— Да, — повторил Джон.

Сказанное Ральфом не сразу дошло до меня: «Через пятнадцать лет… когда у нас с Гейл появится куча детей…»

Я почувствовала, как спина у меня выпрямляется. Не ослышалась ли я? Он сказал именно так?

Но ведь это значит… это значит, что он намерен жениться на мне? Почему же молчал до этой минуты?

Я хотела встретиться с ним взглядом, но его внимание было обращено на Джона.

— Я оставил бумагу у Джинни, — сказал Ральф. — Там написано, что если с Гейл или со мной что-нибудь случится, виноват будешь только ты. Теперь я припишу туда и то, о чем узнал сегодня.

Джон стоял поникший, с убитым видом. Весь его боевой запал исчез, он казался постаревшим, даже меньше ростом.

Ральф сделал к нему несколько шагов, протянул пакет.

— Корабль отплывает в пятницу, — сказал он.

— Могу я вернуться в Сэйвил-Касл за вещами? — тихо проговорил Джон.

— Я отправил все необходимое в Дувр, в гостиницу «Оружие короля», — ответил Ральф.

— Хорошо, — проговорил Джон.

Слова были больше не нужны. Мы все понимали это.

Молча, не глядя на нас, с поникшими плечами Джон направился к своей коляске, сел в нее, развернул лошадей и уехал.

Мы с Ральфом остались на лужайке одни. Все так же неярко светило солнце, пели птицы. Сейчас я слышала, как они пели.

— Извини, Гейл, — раздался негромкий голос Ральфа, — но я действительно считаю, что при настоящем положении это лучший выход.

Я кивнула:

— Пожалуй… мне очень жаль, Ральф, что Джон оказался таким. Понимаю, как тяжело для тебя его предательство… Но таковы люди — не все выдерживают испытание богатством и знатностью.

Зачем я это говорила? Все и так ясно. Но не могла же я сразу спросить его, правильно ли поняла слова о куче детей?

Он сделал жест, как бы отряхивая паутину с лица, и, приблизившись ко мне, проговорил:

— Я ругаю себя за то, что не сказал тебе раньше о своих подозрениях относительно Джона. Но ведь он был моим братом… И другом детства… Не знаю, как бы я жил, если бы с тобой что-нибудь случилось!

Последнюю фразу он произнес так порывисто, что напугал меня.

— О, Ральф… — Я положила руки ему на плечи, прижала голову к его груди. — Мне так больно. Я знаю, что для тебя значит семья. А теперь ты потерял родственника.

Он крепко обнял меня.

— Еще страшнее было бы потерять тебя.

Я закрыла глаза. Никогда раньше у него не было такого взволнованного голоса… Спросить его насчет той фразы? Нет, пусть скажет сам!..

И он сказал:

— Я бы раньше попросил тебя стать моей женой, Гейл, но меня беспокоил Джон. Если мои подозрения верны, ты могла оказаться в еще более опасном положении. И у него почти получилось.

Я сильнее прижалась лицом к его груди. Я боялась двигаться, поднять голову, чтобы не спугнуть мгновение, чтобы все происходящее не оказалось фантазией, сном.

— Гейл! — окликнул он меня. — Ты слышишь, что я говорю?

— Да, — сказала я чуть охрипшим голосом. — Я все слышала. Но ты уверен в своих словах? И что скажет Джинни… И другие? После того, что… Они ведь не могли не догадываться?

— Джинни будет в восторге, — ответил Ральф. — Между прочим, сразу после твоего отъезда она сказала мне, что я буду глупцом, если не сделаю тебе предложение. Но я и без нее знал, что делать.

— В самом деле?

— Думаю, я полюбил тебя с того момента, когда ты заставила меня красить свою комнату.

Я не могла сдержать смеха. Он легко провел пальцами по моим щекам. Глаза его были серьезны, когда он произнес:

— Ты вправе спросить, почему я вел себя не как мужчина, который собирается жениться на женщине, а как обыкновенный соблазнитель? Почему заманил в Сэйвил-Касл, где мы стали любовниками?

Я тряхнула головой.

— Нет, Ральф. Я понимаю почему. Вся история с завещанием Джорджа не давала оснований думать обо мне как о порядочной женщине.

Теперь настала его очередь покачать головой.

— Дело вовсе не в этом, — ответил он.

— А в чем же? — спросила я с удивлением.

Он выглядел смущенным, что было на него не похоже.

— В чем? — повторила я.

— Видишь ли… Каждый раз когда мы бывали вместе… в минуты нашей близости я боялся, что ты назовешь меня именем своего мужа… Томми…

Мы некоторое время пристально смотрели друг на друга.

— Ты это серьезно? — проговорила я.

— Боюсь, что да. Тут нечем гордиться, Гейл, но я ревновал… Ревновал тебя к умершему. — Он виновато улыбнулся. — Увы, это еще не прошло.

Неужели так говорит Ральф? Я не верила тому, что слышу. Но ведь и я… Разве я не опасалась того же?

— О, дорогой, — сказала я, — с Томми я познакомилась, когда мы были почти детьми. И продолжала любить его той девичьей любовью даже после того, как мы поженились. Теперь я женщина и люблю тебя любовью женщины. Только тебя. Разве ты не видишь этого?

— Наверное, моя собственная любовь к тебе заслоняет от меня все остальное, — ответил Ральф со смущенной улыбкой.

— Если поженимся, это пройдет, и все встанет на свои места, — утешила я и подняла к нему лицо для поцелуя.

— Мы сделаем это ровно через месяц, — сказал он прямо мне в губы. — А пока в Сэйвил-Касле совершим оглашение.

Мы снова поцеловались.

— Ральф, — спросила я, — скажи честно, не будешь ли ты чувствовать неудобство из-за того, что женишься на мне? Что скажут люди твоего круга?

Он почти оттолкнул меня.

— Не говори глупостей! — И тут же начал целовать мои глаза, щеки, шею. — Никто мне не указ, я могу жениться на ком хочу, черт побери!

— …Нужно возвращаться в дом, — сказала я наконец. — Никки, наверное, повсюду ищет меня.

Мы направились к его экипажу.

— Кстати, о Никки, — заговорил Ральф. — Он, конечно, должен жить с нами в Сэйвил-Касле. В Девейн-Холл я назначу хорошего управляющего, и мы будем часто приезжать сюда, чтобы все знали, кто тут хозяин.

Он поднял меня, усадил в экипаж. Снова жар его рук обжег меня сквозь плотную ткань платья, и я подумала, что сегодня ночью…

— Думаю, что для Никки, — услышала я, — будет лучше все-таки поехать в школу.

Я вздохнула:

— Ты прав, Ральф. Тогда уж в ту, где учатся Чарли и Тео.

— Конечно, дорогая. Я уже предупредил их об этом, они в восторге.

Да, Ральф был прав в отношении школы… Прав и во многом другом…

Я подумала, как хорошо, когда рядом есть добрый советчик.

Подумала, что когда у нас появятся свои дети, мне будет на кого опереться.

Подумала, как прекрасно иметь от него ребенка.

И подумала, что, пожалуй, никогда в жизни не была так счастлива.

Обратив к нему сияющее радостью лицо, я сказала:

— Как я люблю тебя, Ральф!

— Когда ты так смотришь на меня, Гейл, — ответил он, — я не могу ручаться за себя. — И с лукавой улыбкой добавил:

— Неужели нам придется ждать целых четыре недели до венчания?

— Не уверена. Хотя, если ты будешь вести себя достаточно осторожно, чтобы никто не заподозрил…

Он рассмеялся:

— Осторожность — мое призвание, дорогая. Член палаты лордов не может не быть осторожным.