Я постояла несколько мгновений, глядя на нее. Какой красивой и невинной выглядела она, лежа здесь. И Меллиора беззащитна в этом доме, подумала я. Но Джастин никогда не явится в ее комнату без разрешения. Все равно Меллиора более уязвима, чем я.

— Меллиора, — прошептала я. — Не бойся. Это я… Керенса.

— Керенса! — Она вскочила в тревоге. — А что случилось?

— Уже все в порядке. Но я боюсь возвращаться к себе в комнату?

— Что ты имеешь в виду? Что-нибудь случилось?

— Ко мне приходил Джонни. Я не чувствую себя в безопасности, зная, что он может войти, когда захочет.

— Джонни! — презрительно сказала она.

Я кивнула.

— Он пытался меня соблазнить, и я его боюсь…

— Ах… Керенса!

— Не тревожься. Я хочу только побыть с тобой.

Она подвинулась, и я скользнула в кровать.

— Ты дрожишь, — сказала она.

— Это было ужасно.

— Ты думаешь… тебе надо уехать?

— Уехать? Из аббатства? А куда?

— Не знаю… куда-нибудь.

— Работать в каком-нибудь другом доме и быть на побегушках у кого-нибудь еще?

— Может, Керенса, так было бы лучше для нас обеих.

Впервые она призналась мне, что у нее тоже есть трудности, и я испугалась. В тот момент я была убеждена, что никогда не покину аббатства по своей воле.

— С Джонни я как-нибудь справлюсь, — сказала я.

— Но этот последний случай…

— Все поймут, кто виноват, если мне придется рассказать о нем.

— Ты такая сильная, Керенса!

— Мне всю жизнь приходилось самой заботиться о себе. У тебя хоть был отец, который о тебе заботился. За меня не беспокойся, Меллиора.

Она помолчала. Потом сказала:

— А может, для нас обеих, Керенса…

— Мы могли бы «жить подальше и похуже», — процитировала я.

Она коротко вздохнула, и я уловила ее облегчение.

— Где мы найдем работу для обеих сразу? — спросила она.

— Да, где?

— А в Сент-Ларнстоне, в конце концов, мы дома.

Мы немного помолчали. Потом я сказала:

— Можно, я поживу с тобой в комнате, пока он тут?

— Ты же знаешь, что можно.

— Ну, тогда, — сказала я, — мне-то бояться нечего.

Мы обе долго не могли уснуть.

Джудит, конечно, знала, что я сплю в комнате Меллиоры, и, когда я намекнула на причину, не стала возражать.

За последующие недели мы вновь сблизились с Меллиорой, потому что когда живешь с кем-то вместе, делишься и тайнами; наши отношения теперь больше напоминали те, что были у нас в доме священника, чем те, которые установились между нами в аббатстве, когда ее чувство к Джастину немного отдалило нас друг от друга.

За это время я получила письмо от Дэвида Киллигрю. Он писал, что все время думает обо мне; его мать сейчас хорошо себя чувствует, но с каждым днем становится все забывчивее; он очень занят, но не видит никакой надежды на получение прихода, что, подразумевал он, было обязательно, прежде чем просить меня выйти за него замуж. Я едва помнила, как он выглядит, и чувствовала себя виноватой, потому что у него все было так серьезно. Одно время я даже подумывала, не выйти ли за него замуж, так же, как сейчас, в глубине души, я подумывала, не выйти ли мне за Джонни Сент-Ларнстона.

Да что же я за женщина такая, спрашивала я себя, если готова склониться то к одному, то к другому, исходя из практических соображений?

Я пыталась найти себе оправдание. Я вынашивала мечту; и осуществление этой мечты было для меня самым главным в жизни. Я больше всего хотела добиться в жизни положения, при котором не страдала бы от унижений. Мне хотелось дать бабушке покой и достаток в преклонные годы, сделать из Джо доктора. Ирония заключалась в том, что Джонни, который, как я себя уверяла, мне ненавистен, был единственным, кто имел ключ ко всему этому. Он не хотел этот ключ отдавать; но, может, если его подтолкнуть посильнее…

Джонни наблюдал за мной, и в его глазах горел огонь. Он по-прежнему сильно желал меня, но ничего не предпринимал. Полагаю, он побывал в моей комнате и обнаружил, что она пуста. Догадываясь, где я, все же не смел войти в комнату к Меллиоре.

Я по-прежнему слышала громкий голос Джудит из покоев, которые она делила с Джастином, и знала, что она беспокоится все сильнее.

А Меллиора жила в состоянии счастливого возбуждения. Я полагала, что знаю почему, так как однажды увидела ее с Джастином из окна. Они встретились случайно и едва обменялись двумя словами, но я видела, как он глядел ей вслед, как она обернулась, а затем какое-то мгновение они стояли и смотрели друг на друга.

Эти двое выдали себя. Подозрения Джудит имели под собой некоторое основание.

Они любили друг друга и подтвердили это, если не словом, так взглядом.


Мы сидели за столом, когда послышалось звяканье колокольчика из комнаты сэра Джастина. Несколько секунд мы молча глядели друг на друга, потом Хаггети, а за ним и миссис Роулт заспешили наверх.

Все переглянулись, потому что колокольчик звонил, не переставая, пока они не добрались до его комнаты, и мы поняли, что это не обычный звонок.

Через несколько минут Хаггети вернулся в кухню. Полору надо немедля ехать за доктором Хилльярдом.

Он уехал, а мы сидели за столом, но есть не могли.

Миссис Солт скорбно проговорила:

— Это конец, вот увидите. И если хотите знать, то по-моему, счастливый исход.

Доктор Хилльярд, к счастью, оказался дома, и не прошло и получаса, как он приехал с Полором. Он пробыл в комнате сэра Джастина немалое время.

Напряженное ожидание охватило весь дом; все говорили шепотом, а когда уехал доктор Хилльярд, Хаггети сказал нам, что у сэра Джастина случился второй удар. Он пока еще жив, но, по мнению Хаггети, вряд ли протянет эту ночь.

Я поднялась наверх подготовить Джудит и нашла ее более спокойной, чем обычно; она сказала мне, что Джастин у отца, вся семья там.

— Этого можно было ожидать, мадам, — сказала я.

Она кивнула.

— Рано или поздно это должно было случиться.

— И это… конец, мадам?

— Кто может сказать? Пока он жив.

Вскоре, подумала я, она станет леди Сент-Ларнстон, а Джастин будет главой дома. Для меня ничего не изменится. А для Меллиоры? Наверное, Джастину неприятно смотреть, как его мать помыкает Меллиорой. Когда он станет сэром Джастином, сможет ли он для нее сделать что-нибудь? Выдаст ли он свои чувства?

Жизнь никогда не стоит на месте, подумала я. Небольшая перемена тут, небольшая перемена там… и то, что было безопасным и обычным, перестает быть таковым. Я подумала о Седьмой девственнице из легенды, проводившей время в молитвах неподалеку от того места, где я сейчас стояла, которая приняла обет и несомненно верила, что проживет остаток жизни в мире и безопасности. Потом она влюбилась и подчинилась зову любви; и результатом была медленная смерть в монастырской стене.

Доктор Хилльярд приходил дважды в день, и каждое утро мы думали, что сэр Джастин умрет до исхода дня. Но прошла неделя, а он все еще держался.

Меллиора непрерывно дежурила у него. Ее освободили от чтения и собирания цветов. Я вернулась в свою комнату, потому что Меллиора была все время нужна у постели больного, а находиться одной в ее комнате не имело смысла.

Она мало отдыхала за эти шесть дней, но, похоже, и не нуждалась в отдыхе. Она немного похудела, что, кстати, ей очень шло, и вся как-то светилась. Мне, которая знала ее так хорошо, было понятно, что сейчас она наслаждается сознанием того, что Джастин ее любит.

Может быть, подумала я, они смогут продолжать в том же духе всю жизнь. Их отношения будут идеальными, не отягощенными никакими физическими потребностями. Джастин никогда не станет сгорать от страсти, а Меллиора с готовностью подладится под его темперамент. Между ними всегда будет пламенный меч правил приличия и общепринятой морали.

Каким контрастом было то низменное влечение, которое испытывал ко мне Джонни, а возможно, и я к нему.


Сэр Джастин наконец умер, и с началом подготовки похорон атмосфера в доме разрядилась. Шторы на всех окнах были опущены; мы двигались по дому в мрачной полутьме. Но истинной печали не было, потому что никто не любил сэра Джастина, а его смерти ждали так долго.

Вопрос стоял просто: «Сэр Джастин умер. Да здравствует сэр Джастин». Слуги потихоньку перешли на новую форму обращения. Джудит стала «миледи», и, почти незаметно, вдовствующая леди Сент-Ларнстон слегка отодвинулась на задний план.

Все работавшие в доме носили на рукаве черные креповые повязки — «в знак уважения», сказала миссис Роулт. Среди прислуги собрали деньги, нас с Меллиорой тоже пригласили внести свою лепту, и было немало волнений, когда принесли венок с надписью «Распахнутся врата небесные», которую выбрала миссис Роулт.

Когда я осторожно спросила, неужели они думают, что сэр Джастин попадет на небеса, ведь, насколько я слышала, он не вел примерной жизни, ответом мне были испуганно-удивленные взгляды. Долл даже легонько взвизгнула, оглянувшись через плечо, наполовину уверенная, как она пояснила, что тень сэра Джастина войдет в кухню и поразит меня насмерть медным пестиком, который Дейзи принесла из моечной и забыла унести обратно.

Разве я не знаю, как опасно дурно говорить о мертвых? Разве я не знаю, что на умерших снисходит благодать? Неважно, что сэр Джастин брал девушек силой; неважно, что он отправлял мужчин, женщин и детей в тюрьму или на каторгу за столь невеликий грех, как нарушение границ его владений; теперь он умер, а значит стал святым.

Они меня раздражали, а духа сэра Джастина я не боялась. Но пытаться что-либо объяснять было бесполезно.

Участники похоронной процессии, облаченные в черное, выполнили свой долг; лошади в бархатных чепраках увезли свою священную ношу, и похороны закончились.

Я уже не боялась Джонни. Больше того, мне даже хотелось еще встретиться с ним. Пока сэр Джастин был так тяжко болен, я навестила бабушку и поговорила с ней о Джонни.

Она глубоко задумалась, а потом сказала:

— Раз он толковал о женитьбе, значит, уже подумывал об этом.

— Только, — ответила я, — как о чем-то совершенно невероятном.

Бабушка покачала головой и одобрительно посмотрела на меня.

— Знаешь, Керенса, — сказала она, — я готова поклясться, что если тебя одеть как надо и отвести туда, где тебя никто не знает, все посчитают тебя за леди.

Я знала, что это правда, потому что изо всех сил к тому стремилась. Это был первый и важный шаг.

— Бабушка, — сказала я, — он никогда не женится на мне. Его мать никогда не позволит. И брат тоже.

У меня сузились глаза, когда я подумала о Джастине, который теперь стал главой дома. У него была тайна — любовь к Меллиоре. Только тайна ли это? Разве прислуга уже не подозревает? Но все равно у него есть уязвимое место, и сможет ли он со своей тайной причинить мне вред?

— Это ты сейчас так думаешь, любушка. Но кто скажет, что там, в будущем? Кто б когда подумал, что ты будешь читать, писать и говорить как настоящая госпожа?

— Кто бы подумал, — повторила я. Потом схватила ее за руку: — Бабушка, — сказала я, — может, дашь мне какого-нибудь зелья…

Она отдернула руку и засмеялась, подтрунивая:

— А я-то думала, ты ученая! Ты что, забыла, как я говорила тебе? Ты сама делаешь свое будущее. Ты можешь получить, чего хочешь… если готова заплатить нужную цену за это. Каждый может сделать свое будущее. Но никогда не забывай, что придется платить, а цена порой бывает куда выше, чем ты рассчитывала, Керенса! — Она говорила очень серьезно. — Слушай, что говорю. И гляди, никогда не забывай.


Я лежала на кровати Меллиоры. Когда все в доме успокоится, я вернусь в свою комнату.

— Но разве ты хочешь этого, Керенса? — спрашивала меня Меллиора. — Ты чувствуешь себя в безопасности?

— От Джонни? — презрительно спросила я. — Не беспокойся на мой счет. Я знаю, как управляться с Джонни.

Она сложила руки за спиной и глядела в потолок. И вновь у нее появилось выражение лица, которое я иначе, как ликующим, назвать не могла.

— Меллиора, — произнесла я, — расскажи мне.

— Рассказать что?

— Что-то случилось, так ведь?

— Ты хорошо знаешь, что случилось. В доме смерть.

— Ну, вряд ли неожиданная.

— Смерть всегда грустна, неожиданная она или нет.

— Я бы не сказала, что ты грустишь.

— Да?..

Я видела, что признания готовы сорваться с ее губ. Ей хотелось рассказать, но это была не только ее тайна. А я решила, что она мне расскажет. Казалось, я слышу бабушкин голос: «Важно знать все…»

— Ты меня не обманешь, Меллиора. Что-то случилось.