— Что за фантастическое представление!

— Да нет, если вдуматься. Ты хотела управлять жизнью Джо… Джонни… Карлиона…

Я подумала про себя в приступе глубокого раскаяния: «И твоей тоже, Меллиора. Если уж на то пошло, я распорядилась и твоей жизнью тоже».

Когда-нибудь я расскажу ей, потому что мне не будет покоя, пока я этого не сделаю.

Я решила, что мы должны переехать в Дауэр Хауз. Хаггети и Солты нашли себе другое место работы. Том Пенгастер женился наконец на Долл, а Дейзи переехала с нами в Дауэр Хауз. Поверенные взяли на себя управление поместьем, Полоры и Трелансы остались в своих домиках и продолжали свою работу, а миссис Роулт осталась в аббатстве домоправительницей — Флорри Треланс приходила ей помогать.

Аббатство сдавалось внаем с меблировкой. Это значило, что при известном старании Карлион, когда станет взрослым, сможет позволить себе снова зажить там. Все казалось настолько удовлетворительным, насколько возможно для временного решения проблемы. Я ходила в аббатство чуть ли не каждый день удостовериться, что там все в порядке.

Карлион был счастлив и в Дауэр Хауз; мы с Меллиорой обучали его. Он был послушным учеником, хотя и не блистал, а когда светило солнышко, я часто заставала его тоскливо глядящим в окно. Каждую субботу он сопровождал Джо во время объезда клиентов, и эти дни были для него праздниками.

У нас побывало только два предполагаемых съемщика. Один нашел аббатство слишком уж большим, другой счел его мрачноватым. Я начала думать, что оно так и останется незаселенным…

Меня всегда удивляло, как внезапно обрушивались на меня важные события. Мне казалось, что должно быть какое-то предупреждение, какое-то предчувствие. Но это бывало редко.

В то утро я встала поздно, потому что проспала. Одевшись и спустившись к завтраку, нашла письмо от агентов по сдаче дома. Они присылали клиента и надеялись, что сегодня в три часа нам будет удобно его принять.

Когда мы сели завтракать, я сказала об этом Меллиоре.

— Интересно, что в этот раз будет не так, — сказала она. — Мне порой кажется, что мы никогда не найдем жильца.

В три часа я пошла в аббатство, размышляя о том, что буду чувствовать себя, словно потерпевшей кораблекрушение, если не смогу приходить туда и уходить, когда мне захочется. Но, может, у нас с новыми жильцами установятся дружеские отношения. Может, мы будет получать приглашения на обеды. Как странно — идти в аббатство в гости. Словно в тот раз, когда я ходила сюда на бал.

Миссис Роулт переживала, скучая по прежним дням, и, я была уверена, что меня ожидает ее болтовня за столом.

— Не знаю, куда мы идем, — говорила мне она каждый раз, когда и встречала ее. — Подумать только, аббатство теперь такое тихое и печальное. Никогда такого не видывала.

Я знала, что она с нетерпением ожидает жильцов, кого-нибудь, за кем можно подсматривать и о ком можно болтать.

Вскоре после трех раздался громкий стук у главного входа. Я осталась в библиотеке, а миссис Роулт пошла впустить посетителя. Мне было грустно. Я не хотела, чтобы в аббатстве жил кто-нибудь чужой, но понимала, что это необходимо.

Послышался стук в дверь, и появилась миссис Роулт с выражением полного изумления на лице. Тут я услышала голос. Миссис Роулт посторонилась, и мне показалось, что я грежу, потому что все было так, словно сбылась мечта — мечта, которую я долго лелеяла.

Ко мне шагнул Ким…


Это были, как я думаю, счастливейшие недели моей жизни. Теперь нелегко припомнить, как именно все произошло. Помню, что я оказалась у него в объятиях, помню его лицо совсем близко к моему, смешинки в глазах.

— Я им не разрешил упоминать мое имя. Хотел сделать вам сюрприз.

Помню миссис Роулт, стоящую в дверях, и ее приглушенное бормотание:

— Подумать только… радость-то какая! И мне хотелось повторить «какая радость!», потому что жизнь вдруг стала полна для меня радостного смысла.

Ким не очень изменился, о чем я и сказала ему. Он пристально посмотрел на меня.

— А вы изменились, Керенса. Я говорил когда-то, что вы становитесь весьма очаровательной леди. Теперь вы ею стали.

Как мне описать Кима? Он был весел, полон душевных сил, поддразнивал, подшучивал и в то же время был нежен. У него был острый ум, но он никогда не пользовался им, чтобы причинить зло кому-либо, думаю, именно это и отличало его от других. Он смеялся вместе с людьми, а не над ними. Он давал почувствовать, что вы для него важны — так же, как и он для вас. Возможно, я видела его в розовом свете, потому что была влюблена. Ведь как только он вернулся, я поняла, что люблю его и любила с той самой ночи, когда он спас Джо.

Его отец умер, сообщил он мне; после того как отец ушел в отставку с морской службы, они поселились вместе в Австралии и купили там пастбище. Они купили его дешево и заработали деньги, выращивая скот. Потом он вдруг решил, что заработал достаточно, продал дело за большую сумму и приехал домой состоятельным человеком. Ну, как мне такая история?

Я думала, что это замечательно. Я думала, что все замечательно — жизнь, и вообще все — потому что он вернулся.

Мы говорили о столь многом, что время летело незаметно. Я рассказала ему обо всем, что случилось в его отсутствие: как мы с Меллиорой работали в аббатстве и как я вышла за Джонни замуж.

Он взял меня за руки и сосредоточенно посмотрел на меня.

— Так, значит, вы замужем, Керенса?

Я рассказала ему об исчезновении Джонни, о том, как уехал Джастин, когда умерла Джудит, как для нас наступили трудные времена и почему пришлось сдать аббатство внаем.

— Столько всего произошло, — печально сказал он. — А я ничего и не знал!

— Но, должно быть, вы о нас думали. Иначе вам не захотелось бы вернуться.

— Я все время думал о вас. Я часто говорил себе, интересно, что там дома делается. Однажды я поеду и посмотрю. А тут Керенса выходит замуж за Джонни, а Меллиора… Меллиора; вроде меня не связана узами брака. Я должен увидеть Меллиору. И вашего сынишку, я должен его увидеть. У Керенсы сын! И вы назвали его Карлион! О, я помню мисс Карлион. Что ж, Керенса, это как раз на вас очень похоже.

Я проводила его в Дауэр Хауз. Меллиора только что вернулась с прогулки с Карлионом. Она уставилась на Кима, как на привидение. Затем, смеясь — и, как мне показалось, почти плача, — оказалась в его объятиях.

Я смотрела на них. Они приветствовали друг друга как старые друзья, какими они в действительности и были. Но моя любовь к Киму уже завладевала мной. Мне не нравилось, когда его внимание отвлекалось хоть на миг.


Я навещала бабушку Би каждый день, сердце подсказывало, что мне недолго еще осталось это делать. Я садилась у ее кровати, и она рассказывала мне о прошлом. Она любила это делать. Бывали случаи, когда она, казалось, заблудилась в нем, словно путник в тумане, а порой у нее наступало просветление, и она становилась очень проницательной.

Однажды бабушка сказала мне:

— Керенса, ты никогда не была такой красивой, как сейчас. Это красота женщины, которая любит.

Я вспыхнула. Из какого-то суеверия я боялась говорить о чувстве, которое испытывала к Киму. Мне хотелось забыть прошлое, хотелось другой жизни, управляемой иными чувствами.

Я была в безнадежном отчаянье, потому что с каждым днем мне становилось все ясней, что я хочу выйти замуж за Кима, А как же я могла, не зная, есть у меня муж или нет?

Бабушке хотелось поговорить о Киме, и она не отступалась.

— Так он, значит, вернулся, любушка. Я никогда не забуду той ночи, когда он принес Джо из лесу. Он с того времени стал нам другом.

— Да, — сказала я. — Как мы тогда боялись! А бояться-то было нечего.

— Он хороший человек. Поговорил с мистером Поллентом. Как подумаю, чем ему наш Джо обязан, так всем сердцем благословляю его.

— И я, бабушка.

— Вижу, вижу. А мне бы еще кое-чего хотелось повидать, внучка.

Я ждала, и она тихо продолжила:

— Между нами двумя никогда не было преграды. И не должно появиться никогда. Мне бы хотелось увидеть тебя в счастливом замужестве, Керенса. До сих пор у тебя такого не было.

— За Кимом? — тихо спросила я.

— Ну да. Этот мужчина для тебя.

— Я тоже так думаю, бабушка. Но, наверное, никогда не узнаю, свободна ли я, чтобы снова выйти замуж.

Она закрыла глаза и, в тот момент, когда я подумала, что она погружается в прошлое, бабушка сказала вдруг:

— У меня давно вертелось на языке тебе сказать, да всякий раз говорила себе, нет, лучше не надо. Но больше я не говорю «нет», Керенса. Не думаю, что еще долго пробуду с тобой, дитятко.

— Не говори так, бабушка. Я не перенесу, если тебя не станет.

— Ох, дитятко, ты всегда была мне утешением. Я часто думаю о том дне, когда ты вошла с маленьким братиком… пришла искать бабушку Би! Это был один из счастливых дней в моей жизни, а у меня их было немало. Великое счастье, выйти за того, кого любишь, Керенса, и родить от него детей. Вот ради этого-то и жить стоит. Не за тем, чтоб взлететь выше, чем тебе дано при рождении, или завладеть большим домом. Я бы хотела, чтобы ты изведала такое счастье, какое у меня было, Керенса, а его найти можно и в четырех глиняных стенах. Теперь ты должна знать это, девонька, потому что на тебе теперь свет любви, и, коль я не ошиблась, ты теперь свободная.

— Бабушка, ты что, считаешь, что Джонни мертв?

— Как он умирал, я не видела. Но знаю, что к чему, и, думается, права…

Я нагнулась поближе к кровати. Это она не во сне говорит?.. Она действительно о Джонни думает или мысли ее запутались в прошлом?

Она догадалась, о чем я думаю, потому что мягко улыбнулась и сказала:

— Нет, Керенса, я в здравом уме и сейчас расскажу тебе обо всем, что случилось, и о том, что к этому привело. Я не говорила тебе, потому что не знала точно, хорошо или плохо для тебя это будет. Можешь вернуть свою память в ту ночь, когда ты пришла ко мне из аббатства? Ты тогда еще была камеристкой у той, что потом с лестницы упала, и когда ты тут сидела, то увидела тень в окне? Помнишь, Керенса?

— Да, бабушка, помню.

— Кто-то заглядывал, будто хотел повидать меня, и хотел убедиться, что никто не увидит, как он пришел? Так вот, это была Хетти Пенгастер — на пятом месяце и перепуганная. Она испугалась, что все узнают, сказала она, а папаша у ней такой строгий. Она уже сговорена была с Солом Канди, а это не его ребенок. Перепугалась бедная девочка. Она хотела вытравить все следы и начать сначала. Поняла, что Сол-то как раз мужчина по ней, и так жалела, что поддалась на уговоры другого, который с ней любезничал.

Я тихо сказала:

— Ребенок у нее от Джонни был?

Бабушка продолжала:

— Я ей говорю, скажи, кто отец, а она не говорит. Мол, нельзя ей сказать. Он ей не велел. Он собирается кой-чего сделать для нее, сказала она. Придется ему! Она с ним встречается завтра вечером и уж заставит его понять, что он должен для нее что-нибудь сделать. Она надеялась, женится он на ней, но я-то понимала, что она сама себя обманывает. Потом она ушла, совсем не в себе. Папаша у ней такой строгий, а она сговорена с Солом. Она Сола боялась. Он не из тех, кто отдаст другому то, что ему принадлежит.

— И она не сказала тебе, что тот, другой — Джонни?

— Нет, не сказала, но я этого боялась. Я знала, что он бегает за тобой, и потому решила вроде выяснить, он это или нет. Я ей и говорю: не боишься, что тебя кто-нибудь увидит, как ты встречаешься, и Солу или отцу станет про то известно? Нет, говорит, они всегда встречаются на лугу возле Девственниц и старой шахты, а там безопасно, потому что все побаиваются туда ходить, как стемнеет. Разволновалась я, скажу тебе. Мне надо было узнать, Джонни это или нет. Ради тебя.

— Это был он, бабушка. Конечно, он. Я всегда знала, что она ему нравится.

— Я весь день тревожилась и говорила себе: «Керенса сама сделает свою судьбу, как и ты». Вспоминала, как сама ходила к сэру Джастину и обманывала Педро, и как говорила себе, что это для его же блага. И вспомнив о Педро, я причесала волосы, нацепила гребень и мантилью и села, размышляя, что же я сделаю, если обнаружу, что Джонни — отец ребенка Хетти. Сначала надо было в этом убедиться, и в ту ночь я пошла на луг и стала ждать там. Спряталась за самой большой Девственницей и увидела, как они встретились. Всходила луна, и ярко светили звезды. Этого света мне хватило, чтоб увидеть. Хетти все плакала, а он ее упрашивал. Я не слыхала, о чем они говорили, потому что они были довольно далеко от камней. По-моему, она их боялась. Может, думала, что обратится в камень, как одна из девственниц. Они были поблизости от шахты. И мне кажется, она грозилась, что кинется туда, коль он на ней не женится. Я знала, что ей этого не сделать. Она так только, грозилась. Но он перепугался. Я поняла, что он пытается ее уговорить, чтоб уехала из Сент-Ларнстона. Я отошла от камней — может, думаю, услышу, чего они говорят, и услыхала, как она сказала: «Я наложу на себя руки, я брошусь туда». А он сказал: «Не дури. Ничего ты такого не сделаешь Меня не проведешь. Пойди к отцу и скажи ему. Он тебя вовремя выдаст замуж». Тут она разозлилась всерьез и встала, наклонившись над краем. Я хотела ему крикнуть: «Оставь ее. Она этого не сделает!» Но он не оставил. Он схватил ее за руку… Я слышала, как она вдруг вскрикнула, и потом… он оказался там один.