— Мы всегда были как сестры.

— Я этому рад.

Он поглядел себе в бокал, а я подумала: «Если бы только знать, что я свободна. Когда он узнает, что я свободна, то скажет мне, что любит меня».

Ему хотелось поговорить о прошлом. Он заставил меня рассказать о том дне, когда я стояла, готовясь к найму на Трелинкетской ярмарке, и как явилась Меллиора и наняла меня. Я рассказала дальше, как печально умер его преподобие Чарльз Мартин и как мы оказались без гроша.

— Ни я, ни Меллиора не могли расстаться друг с другом, поэтому я стала камеристкой, а Меллиора — рабочей лошадкой старой леди.

— Бедная Меллиора!

— Жизнь была нелегкой для нас обеих.

— Но вы-то всегда умели позаботиться о себе.

Мы вместе рассмеялись.

Теперь пришел его черед говорить. Он рассказал об одинокой жизни в Дауэр Хауз. Он был привязан к отцу, но поскольку тот всегда был в море, то мальчика оставляли на попечение слуг.

— Я никогда не чувствовал, что у меня действительно есть дом, Керенса.

— А вам хотелось иметь свой дом, свой очаг?

— Я не знал тогда, но, конечно, хотелось. А кто же этого не хочет? Слуги были добры ко мне… но это не то. Я много раз бывал в аббатстве и был им очарован. Я знаю, какое у вас чувство к нему… потому что тоже ощущаю нечто похожее. В нем что-то такое есть. Может быть, нас привлекают легенды, которыми обрастают такие дома. Я часто говорил себе, что когда вырасту, то сколочу состояние и буду жить в таком доме, как аббатство. Мне был нужен не так сам дом, как все, что с ним связано. Я жаждал стать членом большой семьи. Видите ли, я одинок, Керенса. Всегда был одинок, и моей мечтой было иметь большую семью… чтобы она росла и ширилась.

— То есть вы хотите жениться, завести детей и стать важным старым джентльменом в окружении внуков и правнуков?

Я улыбнулась, потому что это было и моей мечтой. Разве я не представляла себя важной старой леди из аббатства? Теперь я представила нас вместе, Кима и меня, состарившимися. Безмятежные и счастливые, мы смотрели бы, как играют наши внуки. Тогда я не буду заглядывать вперед, а стану оглядываться назад… на жизнь, которая дала мне все, что я у нее просила.

— Это вовсе не плохая цель, — сказал он почти застенчиво. Потом он рассказал, как одиноко ему было в Австралии на ферме, как он томился и тосковал по дому. — А дом, Керенса, — это все… аббатство… люди, которых я знал.

Я поняла. Я сказала себе, что его мечта была моей мечтой. Нас прервало возвращение Меллиоры и Карлиона. Карлион смеялся и что-то кричал ей, пока они шли по газону.

Мы оба подошли к окну посмотреть на них. Я увидела улыбку на губах Кима и подумала, что он завидует тому что у меня есть сын.


Немного позже в тот же день Ким снова подъехал на лошади к Дауэр Хауз.

Я видела, как он подъезжал, и заметила озабоченное выражение его лица. Когда он вошел в холл, я была уже там и ждала его.

— Керенса. — Он шагнул ко мне, взял меня за обе руки и посмотрел мне в лицо.

— Да, Ким.

— У меня плохие новости. Пойдем в гостиную присядем.

— Скажите мне побыстрее, Ким, я выдержу.

— А где Меллиора?

— Неважно. Скажите мне сейчас же!

— Керенса. — Он обнял меня одной рукой, и я прислонилась к нему, помня, что надо играть роль слабой женщины. Мне хотелось прижаться к нему, потому что его участие было так приятно.

— Ким, не держите меня в напряжении. Это, наверное, про шахту? От нее не будет толку?

Он покачал головой.

— Керенса, вы будете поражены…

— Я должна знать, Ким. Разве вы не видите…

Он крепко сжал мои руки.

— Они кое-что обнаружили в шахте. Они нашли…

Я подняла на него взгляд, пытаясь прочесть затаенную радость за внешним беспокойством. Но не смогла увидеть ничего, кроме участия.

— Джонни, — продолжил он. — Они нашли там Джонни. Я опустила глаза и испустила негромкий крик. Он подвел меня к дивану и усадил, поддерживая. Я прислонилась к нему: мне хотелось кричать о своей победе. Теперь я свободна!


Никогда еще в Сент-Ларнстоне не было столько волнений. В шахте нашли тела Джонни и Хетти Пенгастер; вспомнили, что в последнее время пополз слушок, будто Хетти Пенгастер видели в Плимуте и даже поближе к Сент-Ларнстону. Жители припомнили, что Джонни когда-то приударял за ней, что частенько ездил в Плимут. Когда он женился на мне, Хетти вдруг уехала из Сент-Ларнстона. Разве не естественно было предположить, что Джонни пристроил ее в Плимуте, чтоб не мешала ему, когда он женится?

Все казалось так просто. У Сола Канди появились подозрения, он подкараулил их, застал Джонни и Хетти вместе и отомстил. Сол всегда был за справедливость и решил, что в этот раз она будет соблюдена, взяв дело свершения справедливости в свои руки. Зная, что олова в шахте нет, — ведь он сам лазил туда проверять, — он подумал, что можно безопасно сбросить туда тела своих жертв.

Тело Хетти опознали лишь по медальону, который она носила, и который, как указали Пенгастеры, был подарен ей Солом Канди; Джонни сохранился лучше, что на какое-то время привело всех в недоумение. Потом родилась версия о том, что тело Джонни могло быть прикрыто землей, которая обрушилась при падении на дно шахты, и потому было как бы частично захоронено. Все поддержали эту версию, и таким образом разницу объяснили.

Провели подробное расследование. Полиция пожелала встретиться с Солом Канди и поехала в Сент-Агнес, но когда не смогли найти его следов, стало ясно, что он покинул страну в неизвестном направлении. Подозрения усилились, и история, сложенная по кусочкам жителями поселка, была сочтена соответствующей истине.

Наступил тревожный период, пока искали Сола, но по мере того, как шло время, оставалось все меньше и меньше сомнений в том, что его не найдут никогда.

Никто не узнает правды — хотя мы с бабушкой догадывались о многом. Но даже мы не знали, убил ли ее Джонни.

Косвенно он, по-видимому, был в ответе за это, но мы не могли сказать, действительно ли он отправил ее на смерть. Мы были лишь уверены, что Сол убил Джонни. На это указывало то, что он обнаружил тело Хетти, и то, что он исчез.

Но тайна хранилась надежно. Моего Карлиона никогда не назовут сыном убийцы.

В шахте не оказалось достаточно олова, чтобы выгодно было работать в ней, но она дала мне то, что я хотела. Она доказала, что я — вдова и могу выйти замуж за человека, которого люблю.


С того дня как бабушка услыхала новость, она, казалось, сразу ослабела. Как будто сделала свое дело, дождалась результатов и готова уйти с миром.

Страшная грусть охватила меня, потому что если она уйдет, для меня уже не будет полной радости и счастья.

Я провела с ней все последние дни. Эсси очень тепло приняла меня, и Джо тоже рад был видеть меня в своем доме. Карлион был со мной, и поскольку мне не хотелось, чтобы он находился в комнате больной, он проводил все свое время с Джо.

Помню последний день бабушкиной жизни.

Я сидела у ее постели, и по щекам у меня текли слезы — у меня, которая никогда не плакала, кроме как в минуту опасности.

— Не горюй, моя милая внучка, — прошептала бабушка. — Не скорби обо мне, как я уйду. По мне, уже лучше б ты забыла меня, чем горевать, вспоминая.

— Ах, бабушка, — воскликнула я, — разве я смогу когда-нибудь забыть тебя?

— Тогда, дитятко, вспоминай наши счастливые времена.

— Счастливые времена… Какое для меня может быть счастье, если ты меня покинешь?

— Ты слишком молода, чтоб желать соединить свою жизнь со старухой. У меня было свое счастье, а у тебя будет свое. У тебя обязательно будет впереди радость и счастье, Керенса. Твои. Сохрани их. Ты уже получила урок, девочка. Так запомни его хорошенько.

— Бабушка, — сказала я, — не оставляй меня. Как же я буду без тебя?

— И это говорит моя Керенса? Моя Керенса, которая готова бороться с целым миром?

— Вместе с тобой, бабушка, — не в одиночку. Мы всегда были вместе. Ты не можешь оставить меня сейчас.

— Послушай, любушка. На что я тебе? Ты любишь мужчину, и так оно и должно быть. Наступает пора, когда надо покидать гнездо. Птенцы улетают. У тебя сильные крылья, Керенса. Я за тебя не боюсь. Ты взлетела высоко, но взлетишь еще выше. Теперь ты сделаешь все как надо. Перед тобой вся жизнь. Не горюй, родная, я ухожу с радостью. Я буду с моим Педро, ведь говорят, что мы живем и после смерти. Я в это не всегда верила, но сейчас мне хочется верить… и, как многие, я верю, во что мне хочется. Так что не плачь, милая. Я должна уйти, а ты остаться, но я оставляю тебя счастливой. Ты свободна, любушка моя. Тебя ждет мужчина, которому принадлежит твое сердце. И неважно, где ты будешь, покуда вы с ним вместе. Не горюй о бедной старенькой бабушке Би, когда у тебя есть мужчина, которого ты любишь.

— Бабушка, я хочу, чтоб ты жила и была с нами. Я хочу, чтоб ты увидала наших детей. Я не могу тебя потерять… что-то говорит мне, что без тебя уже никогда не будет по-прежнему.

— А ведь было время, когда ты так гордилась и была так счастлива, что стала миссис Сент-Ларнстон… когда у тебя небось и мыслей других не имелось, только б сделаться леди. Что ж, любушка, теперь снова так станет, только не ради дома и не ради того, чтоб стать настоящей леди: это будет ради твоей любви к мужчине — и нет в мире счастья, которое могло бы с этим сравниться. У нас немного уже времени осталось, Керенса, так что надо сказать то, что должно быть сказано. Распусти мне волосы, Керенса.

— Это тебя побеспокоит, бабушка.

— Ничего, распусти, говорю. Я хочу почувствовать их на плечах.

Я подчинилась.

— Они все еще черные. Хотя я в последнее время слишком устала, чтоб за ними ухаживать. И твои должны остаться такими, Керенса. Ты должна оставаться красивой, потому что он любит тебя немного и за это тоже. В домике все так же, как я его оставила, да?

— Да, бабушка, — сказала я, и это было правдой. Когда она переехала жить к Эсси и Джо, то очень волновалась, чтобы все в домике осталось так как было. Сначала она часто ходила туда и по-прежнему готовила там свои снадобья из травок. Позже она стала посылать Эсси принести чего надо или порой просила меня заглянуть туда за этим.

Мне уже не нравилось ходить в наш домик. Я ненавидела свои воспоминания о прежних днях, потому что одним из моих самых сильных желаний было забыть, в какой бедности я жила. Это необходимо, говорила я себе, если хочу успешно исполнять роль важной леди.

— Тогда сходи туда, моя милая, и в уголке комода ты найдешь мои гребень и мантилью, возьми их себе. Там спрятан и рецепт для твоих волос, что поможет сохранить их черными и блестящими до конца твоих дней. Готовить его легко, коли есть нужные травки: посмотри, любушка, — ни единого седого волоска у такой-то старухи, как я! Обещаешь сходить туда, любушка?

— Обещаю.

— И хочу, чтоб ты мне еще кой-чего пообещала, дитятко мое родимое. Не горевать. Помни, чего я говорила. Приходит время листьям падать с деревьев, и я как бедный желтый лист, что вот-вот упадет.

Я зарылась лицом в ее подушку и зарыдала.

Она погладила меня по волосам, и я, словно ребенок, искала у нее утешения.

Но смерть уже была в комнате, она пришла за бабушкой Би, а у нее уже не было сил сопротивляться и не было снадобья от смерти.

В ту же ночь она умерла, и когда на следующее утро я вошла к ней, она выглядела такой умиротворенной, с помолодевшим лицом и аккуратно заплетенными черными косами, как женщина, которая ушла с миром, ибо труд ее завершен.


Ким, с Карлионом и Меллиорой, — вот кто утешил меня после смерти бабушки Би. Они изо всех сил старались развеять мою печаль — и я утешилась, ибо в те дни окончательно поверила, что Ким меня любит; я думала, что он лишь ждет, когда я оправлюсь от удара, нанесенного тем, что обнаружили тело Джонни и смертью бабушки.

Не раз заставала я его и Меллиору за разговорами обо мне, когда они обсуждали, как бы отвлечь меня от всех этих грустных событий. И потому Ким часто устраивал приемы в аббатстве, то и дело приезжал в Дауэр Хауз. Не было такого дня, чтобы мы с ним не увиделись. Карлион тоже старался изо всех сил. Он всегда был нежен, а в эти дни находился со мной неотлучно; среди них я чувствовала себя окруженной любовью.

Наступила осень с ее обычными сильными юго-западными ветрами, и деревья быстро теряли листву. Лишь упрямые ели клонились и качались на ветру и были такими же ярко-зелеными, как всегда; изгороди украсились паутинками, где на тончайших нитях блестели, как хрустальные бусинки, капельки росы.

Ветер стих, и с побережья наползал туман. Он висел клочьями в тот день, когда я шла к домику бабушки.