— Это было бы… неудобно. Когда люди разводятся, они иногда становятся врагами. Он был из тех, кто не любит трудности… кто отворачивается от них. Нет, дорогая, забудем об этом. Ты едешь со мной!

Я задумалась, озадаченная мыслью об отце, но тетушка Софи, как бы прочтя мои мысли, положила свою руку на мою и произнесла:

— Не будите спящую собаку.

— Я это слышала.

— Ну, вот так, если ты ее разбудишь, она поднимет лай, а может быть, начнутся и более серьезные неприятности. Поедем в Уилтшир. Увидишь, как тебе там понравится. Ты будешь ходить в школу, должна же ты получить образование, не так ли? Это очень важно. Нам с тобой придется принять много решений. Мы не должны обременять себя тем, что ушло. Нужно идти вперед. Вот в этом несчастье твоей мамы. Постоянно оглядываясь назад, нельзя добиться ничего хорошего. Думаю, мы с тобой прекрасно поладим!

— О да, тетя Софи. Не знаю, как вас благодарить. Вы приехали сюда после стольких лет и так нам помогли!

— Вот это разговор! Должна сказать, мне приятно, что племянница теперь будет полностью моя.

— Дорогая тетя Софи, я так счастлива, что у меня есть вы! Мы поцеловались, прижались друг к другу, и я, наконец, почувствовала, как мной овладевает удивительное чувство безопасности.


В течение следующих нескольких недель произошла масса событий. Состоялся аукцион, на котором мы получили гораздо большую сумму, чем надеялись, так как среди обстановки дома были кое-какие ценные вещи, которые мама перевезла из Сидер-Холла. Мэг и Эми уехали в Сомерсет, и дом был готов к продаже.

Маму поместили в частную лечебницу в Дивайзизе, недалеко от дома тетушки Софи, так что мы могли навещать ее по крайней мере раз в неделю. Тетушка Софи сказала, что у нее есть почти что собственный экипаж.

— Всего лишь двуколка и на самом деле она принадлежит старику Джо Джоббингсу, который работает примерно час в неделю в нашем саду и, конечно, доставит нас туда, куда мы захотим.

Левиндер-Хаус продали. Я без сожаления в последний раз взглянула на Сидер-Холл, так как его близость постоянно напоминала об утраченном величии, «лучших днях» моей мамы и стала причиной ее болезни, и с легким сердцем уехала с тетушкой Софи в свой новый дом в Уилт-шире.

II. СЕНТ-ОБИН

Мне очень повезло, что после столь трагического поворота событий я не только получила опекуншу в лице тетушки Софи, но и переехала в одно из самых потрясающих графств Англии.

В этой части страны было что-то необыкновенное, что я немедленно поняла. Когда я сказала об этом тетушке Софи, она ответила:

— Это очень старинное место. Люди, жившие здесь давным-давно, оставили свои следы, и глядя на эти камни, увековечившие историю, поневоле думаешь и о них.

На склоне холма высилась скала, напоминавшая белого коня. Чтобы ясно увидеть его, нужно было отойти на некоторое расстояние, тогда он приобретал весьма таинственный вид. Но главной достопримечательностью здесь были камни, происхождения которых никто не мог объяснить, хотя догадывались, что они были положены здесь задолго до Рождества Христова и, видимо, служили местом поклонения.

Деревня Харперз-Грин была очень похожа на многие другие английские деревни. Здесь возвышалась старая норманнская церковь, постоянно нуждающаяся в реставрации; зеленая лужайка перед нею; утиный пруд; ряд коттеджей времен Тюдоров на его берегах, а также помещичий дом — в данном случае Сент-Обин Парк, построенный примерно в шестнадцатом веке.

Дом тетушки Софи был небольшим, но в высшей степени комфортабельным. В плохую погоду во всех комнатах всегда горел огонь. Лили, приехавшая из Корнуэлла, сказала мне, что не выносит холода. Они с тетушкой Софи круглый год запасались дровами, благодаря чему дровяной сарай всегда был полон.

Лили жила еще в Сидер-Холле, куда приехала из своего родного Корнуэлла, как Мэг из Лондона. Она, разумеется, помнила Мэг, и мне было приятно поговорить с человеком, знавшим моего лучшего друга.

— Она уехала с мисс Каролиной, — рассказывала Лили. Мне же повезло: я осталась с мисс Софи.

Я писала Мэг, но она была не в ладах с карандашом, поэтому я мало знала о ней, не считая ее надежды, что я поживаю так же хорошо, как и она, а дом в Сомерсете в полном порядке. Это утешало, и я была счастлива, ярко описывая подробности моей новой жизни. Если ей самой будет трудно прочесть мое письмо, я была уверена, что кто-нибудь ей в этом поможет.

В округе было два выдающихся дома. Один из них — Сент-Обин Парк, а другой — Бэлл-Хаус, изящное строение из красного кирпича.

— Его называют так, — рассказывала тетушка Софи, — потому что там над дверью висит колокол. Он висит очень высоко, почти под самой крышей, с незапамятных времен. Должно быть, когда-то это был молитвенный дом. Там живет семья Дорианов. Девочка примерно твоих лет, сирота, потеряла родителей. Полагаю, она дочь сестры миссис Дориан. Ну, и, конечно, в Сент-Обине живут его владельцы.

— Что это за люди?

— О, это древний род Сент-Обинов… Такой же, как и их дом. Они живут там с тех пор, как дом был построен. Это можно вычислить. Дом построен в конце шестнадцатого века… А Белл-Хаус почти на сто лет позднее.

— Так что же это за семья Сент-Обин?

— У них двое детей… Еще чего, дети! Мистеру Криспину не понравилось 6ы, если бы его так назвали! Ему сейчас, по меньшей мере, лет двадцать. Очень высокомерный джентльмен. Затем есть девочка — Тамарикс. Необычное имя. Это же название дерева. Симпатичное резвое существо примерно твоего возраста. Так что тебя могут пригласить на чашку чая.

— Мы никогда не пили чай с теми, кто купил Сидер-Холл!

— В этом, наверное, была виновата твоя мама, дорогая.

— Она презирала их за то, что они держали лавки.

— Бедная Каролина. Она всегда сама себя наказывала. Ведь никому не было дела, что она потеряла то, что когда-то имела… кроме ее самой. Да, семья Сент-Обинов влиятельна. Полагаю, обитатели Бэлл-Хауса идут непосредственно за ними. Но меня никогда не беспокоило, что я выросла в Сидер-Холле, а сейчас живу в Роуэнзе!

Роуэнзом наш дом назывался потому, что перед ним росли две рябины — одна из них за воротами.

Я любила слушать рассказы тетушки Софи о деревне. Она с юмором говорила о преподобном Хетерингтоне, который был «не от мира сего» и проповеди которого отличались поразительной бессвязностью, о мисс Мод Хетерингтон, ведавшей его хозяйством, а также заодно хозяйством всех, проживающих в деревне.

— Очень властная леди, — комментировала тетушка Софи, — и особенно крепко держит в руках несчастного преподобного.

Меня заинтересовали камни неподалеку от Роуэнза. Впервые я увидела их, проезжая с тетушкой Софи в двухколесном экипаже Джо Джоббингса в Солсбери за покупками, недоступными в Харперз-Грине.

— Можно здесь остановиться, Джо? — попросила тетушка. Джо любезно остановился.

Мы с тетушкой подошли к груде валунов, и, стоя среди них, я чувствовала, как прошлое наступает на меня. Я была возбуждена и оживлена, но мне почему-то стало немного страшновато.

Тетушка Софи немного рассказала мне об этом месте.

— Никто до конца не уверен, но некоторые считают, что эти камни здесь положили друиды за семнадцать веков до Рождества Христова. Это что-то вроде храма, тогда ведь они поклонялись небесам. Говорят, что камни положили так, чтобы определять время по восходу и закату солнца.

Я крепко ухватилась за руку тетушки Софи и была счастлива, что стою здесь именно с ней. Когда мы вернулись в экипаж и Джо повез нас домой, я все еще пребывала в глубоком раздумье. И все-таки я была счастлива, побывав на этом месте.

Мы регулярно посещали маму. Ей, кажется, стало лучше, но она не понимала, что с ней произошло и где она находится. Я каждый раз покидала ее с чувством печали и, глядя на тетушку Софи, не могла не думать о том, насколько счастливее сложилась бы наша жизнь, будь моя мать похожа на нее. С каждым днем я все больше любила тетушку Софи.

Нужно было уладить множество практических дел — на первом месте среди них стояло мое образование.

Тетушка Софи играла выдающуюся роль во всех делах Харперз-Грина. Она обладала неуемной энергией и любила руководить делами: заправляла церковным хором, организовывала ежегодные религиозные праздники и благотворительные базары и, хотя они с мисс Хетерингтон не всегда приходили к согласию, обе были достаточно мудры, чтобы не признать таланты друг друга.

Тетушка Софи действительно жила в небольшом доме, который не шел ни в какое сравнение с Сент-Обином Парком или Бэлл-Хаузом, но она выросла в Сидер-Холле и знала, к чему это обязывает, а также была сведуща в том, как вести сельскую жизнь. Вскоре я поняла, что, будучи менее богатыми, мы обладали тем же влиянием, что и местная знать.

Прежде чем встретиться с людьми, которым суждено было сыграть важную роль в моей жизни, я кое-что узнала о них из рассказов тетушки Софи.

Я узнала, что старый Томас, проводящий свои дни в созерцании утинего пруда, работал садовником в Сент-Обине пока ревматизм не «подобрался к его ногам» и не положил конец его стараниям. У него был небольшой коттедж в усадьбе Сент-Обин, который он, как обычно сообщал каждому, кто имел неосторожность сесть рядом с ним, имеет «пожизненно». Это звучало скорее как приговор суда, а не упоминание о благодеянии его хозяев, чем он гордился. Меня предупредили, что я должна лишь быстро поздороваться с Томасом, проходя мимо него, если не хочу быть втянутой в воспоминания о былых днях.

Затем следует упомянуть о бедном старике Чарли, давно распрощавшимся с умом, если он у него когда-нибудь был, и Мейджере Каммингсе, служившем в Индии во времена восстания 1857 года и проводящем свои дни в воспоминаниях об этом знаменательном событии.

Тетушка Софи называла их «стариками из Грина». Они собирались каждый раз, когда позволяла погода и, как говорила тетушка, их разговор напоминал окрошку из коттеджа с ревматизмом Томаса и индийского восстания, тогда как бедный Чарли сидел тут же, слушая с сосредоточенным видом, будто все это было ему в новинку.

Некоторые фигуры оставались в тени, составляя церковный хор.

Меня больше всего интересовали мои ровесники, особенно две девочки из Сент-Обин Парка и Бэлл-Хауса.

Тетушка Софи объясняла:

— Эта Тамарикс Сент-Обин немного дикарка. И не удивительно. Ее отец и мать витали в облаках. Никогда не уделяли много времени детям. Конечно, о них пеклись няни… Но ребенок нуждается в особой заботе, а это могут дать только родители.

Она почти грустно посмотрела на меня. Ей-то было известно, что моя матушка была слишком поглощена утраченными «лучшими днями», чтобы попытаться дать мне немного тепла.

— Это была веселая парочка, — продолжала она. — Балы танцы… Переехали в Лондон, вели там бурную жизнь. Потом продолжили ее на континенте. Ну, что ты на это скажешь? Они всегда держали нянь и гувернанток… Лили говорит что это противоестественно.

— Расскажите мне о детях.

— Их зовут Криспин и Тамарикс. Тамарикс примерно твоя ровесница. Криспин постарше, думаю, лет на десять. Сын у них уже был, и, думаю, больше иметь детей им не хотелось, несмотря на то, что малышей, едва они появлялись на свет, можно было отдавать в чужие руки. Сюда они приехали, уже промотав значительную часть своего богатства, а это оказалось совершенно несовместимым с тем образом жизни, который любила миссис Сент-Обин. Все считали, что Криспин останется единственным ребенком. Он не мешал веселой жизни в Сент-Обине. Полагаю, они едва замечали его. Мальчик был предоставлен самому себе, и невнимание родителей унижало его. Конечно, у него была няня, которая прекрасно о нем заботилась. Он ее не забывает до сих пор. Это о нем можно сказать! У няни есть сестра — она странновата, бедная Флора. Они всегда жили вместе, и обе никогда не были замужем. Криспин предоставил им небольшой коттедж в усадьбе, заботится о них и следит, чтобы они не нуждались. Он любит свою няню. Но ты спрашивала о молодых. Итак, отец умер. Говорят, его доконала слишком бурная жизнь. Но так всегда говорят, правда? Поздние ночи, частые шатания в город и за город… злоупотребление алкоголем. Во всяком случае для Джонатана Сент-Обина это все оказалось слишком. Вдова с тех пор совершенно опустилась; злые языки утверждают, что миссис неравнодушна к бутылке… Но люди ведь скажут все, что угодно! Благо, Криспин был уже в сознательном возрасте, когда умер его отец. Он и взял хозяйство в свои руки.

— И он хорошо управляется в имении?

— Как настоящий помещик, так, чтобы ничего не упустить. Большинство признает, что это именно то, в чем нуждается старая усадьба, но есть и те, кто не скажут о нем доброго слова. Впрочем, он достаточно высокого мнения о себе, чтобы обращать внимание на пересуды. Он теперь хозяин усадьбы!

— А хозяйка усадьбы есть?

— Полагаю, можно сказать, это миссис Сент-Обин, его мать. Но она вряд ли когда-нибудь выходит из дома. После смерти мужа покинула свет и ведет жизнь затворницы. Они очень любили друг друга, и ей ни до чего не было дела, кроме сумасшедшей жизни с ним. Кстати, Криспин был женат…