Мариус Габриэль - Седьмая луна

1970 год

Гонконг

Наступил пятнадцатый день седьмой луны. С берегов Китая надвигался сильный шторм. Она молча смотрела в окно лимузина и уже в который раз поражалась бесконечному людскому потоку, напоминающему безбрежную реку, мятущуюся в поисках пристанища и покоя. Каждая улица, каждая аллея и каждый дюйм свободного пространства были заполнены снующими взад и вперед и чем-то озабоченными людьми. Пятимиллионный город спешил на работу и торопливо вдыхал коричневый от выхлопных газов утренний воздух. Солнце уже поднялось над горизонтом, но все еще не освободилось от тягостных пут свинцово-серого тумана.

Фрэнсин удобно расположилась на заднем сиденье роскошного «роллс-ройса» кремового цвета и изредка поглядывала на своего водителя по имени Ка Тай, который то и дело недовольно ворчал, нервно ерзал и тихи проклинал бестолковых водителей, которых по его мнению, и близко нельзя подпускать к машине.

Вот и сейчас он вынужден был притормозить, так как какой-то идиот решил остановить машину, чтобы купить бумажную игрушку. На тротуаре сидел старик, разложивший перед собой целый набор традиционных бумажных изделий – домиков, лошадок, машин, мебели и всякой всячины.

Ка Тай отчаянно сигналил, требуя, чтобы ему освободили дорогу, и в очередной раз зло выругался.

– Прекрати, – недовольно поморщилась Фрэнсин. – К чему такая спешка? Пусть человек спокойно выберет и купит, что ему по душе.

– Простите, мэм, – тихо извинился Ка Тай и демонстративно отвернулся в другую сторону.

Фрэнсин в очередной раз удивилась тому, что подавляющее большинство ее наемных работников в этом регионе Юго-Восточной Азии до сих пор в разговоре с ней употребляют слово «мэм», не желая по какой-то причине называть ее настоящее имя. Правда, китайские газеты давно окрестили ее весьма лестным прозвищем «нухуанг», что значит «императрица», но все ее азиатские сотрудники по-прежнему называли ее «мэм», следуя, очевидно, давней колониальной традиции, когда Тихий океан был своеобразным озером, принадлежащим ведущим европейским державам, а не средоточием величайших богатств, как в наши дни.

Как-то она спросила одного из своих менеджеров, почему все они называют ее столь формально, а тот загадочно усмехнулся и ответил, что благодаря безупречному поведению она чем-то напоминает самую настоящую британскую леди.

Правда, она не могла не почувствовать в его словах легкую иронию, что, впрочем, наблюдалось практически всегда, когда азиаты начинали говорить о европейцах. В тот момент она поняла, что никогда и ни при каких обстоятельствах не станет для них своей и ей придется довольствоваться чужестранными прозвищами, которые вне зависимости от содержания – «гуэйло», «гаджиин» или «фаранг» – всегда будут означать одно и то же: «иностранный дьявол».

На самом же деле она была англичанкой лишь наполовину и благодаря этому могла носить весьма благозвучное имя Фрэнсин Лоуренс, а вторая ее половина была китайской, и это подтверждалось ее китайским именем Юфэй. Впрочем, оно было не более чем ненужным довеском к ее биографии, но в то же время не позволяло ей забыть о далеком и печальном прошлом, которое невозможно было ни отбросить, ни использовать в своих целях.

В свои почти пятьдесят лет Фрэнсин была стройной, подвижной и чрезвычайно энергичной. Ее темные волосы были настолько жесткими и непослушными, что из них невозможно было соорудить хоть какую-то прическу и они падали тяжелыми волнистыми прядями на лоб и уши, обрамляя точеное смуглое лицо овальной формы, истинным украшением которого были полные, чувственные губы и слегка затуманенные зеленые глаза. Когда-то мужчин привлекала ее красота, но в последние годы их стало притягивать ее богатство и влияние, хотя все они и теперь считали ее в высшей степени очаровательной женщиной.

Что же касается человеческих качеств, то в ее жизни был лишь один человек, любивший ее за доброту, отзывчивость и душевную щедрость, но все эти свойства, к сожалению, она давным-давно растеряла в суматохе беспокойной жизни и ожесточенной борьбы за выживание. Именно поэтому она теперь ничего не могла предложить этому человеку, кроме сочувствия и дружеского участия.

Детей у нее не было, так как все свободное время она потратила на возведение своей гигантской империи и намеревалась растянуть это увлекательное занятие еще лет на сорок, если не больше. Разумеется, иногда ее посещали грустные мысли о том, кому же в конце концов она оставит свои несметные богатства, состоящие из ценных бумаг, огромного количества денег, зданий, заводов, земельных участков, наемных работников и всего прочего, что в общей сложности тянуло на многие и многие миллионы долларов. Но она старалась не думать о печальном конце своей биографии, справедливо полагая, что свою империю она создает исключительно ради удовлетворения бездонного честолюбия и элементарного интереса к жизни. Она давно уже поняла, что совсем одинока в этом враждебном мире и может полагаться только на свои силы, свои способности и свою память, и все это в совокупности дает ей возможность заявить о собственной значимости и найти более или менее приемлемое убежище от жизненных невзгод. Иными словами, Фрэнсин кропотливым трудом сооружала себе прижизненный рукотворный памятник, а все остальное отбрасывала, как ничего не значащие мелочи жизни.

Остановившийся перед ними водитель все еще выбирал бумажные игрушки, разглядывая их со всех сторон, цокал языком и без конца торговался с продавцом из-за цены. Глупый человек, ведь все это он покупает, чтобы привезти домой и сжечь во время традиционного ритуала ублажения злых изголодавшихся духов. Согласно древним китайским верованиям, в месяц седьмой луны врата подземного царства отворяются настежь и выпускают наружу множество духов тех людей, тела которых в свое время не были погребены надлежащим образом. Они вторгаются в жизнь живых, и избавиться от них можно, лишь сжигая бумажные копии домашних вещей. Удовлетворенные этими незамысловатыми жертвоприношениями, духи оставляют живых в покое до следующего месяца седьмой луны.

Фрэнсин долго смотрела на этого человека, а потом прикоснулась к плечу шофера.

– Купи мне несколько бумажных вещиц, – попросила она, с удивлением подумав, что раньше почему-то никогда не интересовалась ни теряющимися во мраке веков китайскими традициями дао, ни более понятными ей положениями Библии.

Вероятно, годы берут свое и настало время вспомнить о старых обрядах.

– Да, мэм, – ответил тот без тени удивления. – Может быть, желаете что-нибудь конкретное?

– Да, самолет, лошадку, детские игрушки, еду и, пожалуй, какую-нибудь одежду.

– Да, мэм, – ровным голосом повторил шофер и, проворно выскользнув из машины, поспешил к уличному торговцу.

В этот момент в салоне мягко зазвонил встроенный в приборную панель телефон. Фрэнсин сняла трубку:

– Да?

– Доброе утро, мэм, – послышался вкрадчивый голос ее нью-йоркской секретарши.

Фрэнсин машинально посмотрела на часы. Рабочий день в Гонконге только начинался, а в Нью-Йорке он уже практически закончился.

– Добрый вечер, Сесилия. Почему ты еще в офисе? Что-нибудь случилось?

– Да, мэм, – слегка замялась та. – В самом конце рабочего дня к нам пришла одна очень странная женщина…

Секретарша тяжело вздохнула, собираясь с мыслями. Сесилия Тэн работала в офисе фирмы Фрэнсин уже более пятнадцати лет, и женщины давно научились понимать друг друга с полуслова. Более того, они доверяли друг другу так, как не доверяют даже самым близким друзьям, хотя и соблюдали при этом определенную дистанцию.

– Так что же случилось, Сесилия? – нетерпеливо спросила Фрэнсин, с трудом сдерживая волнение.

– Понимаете, – тихо заговорила секретарша, – пришла какая-то молодая женщина. С Борнео.

– Что ты сказала?

– Пришла молодая женщина и сказала, что хорошо знает вас. Сказала, что вы познакомились с ней на Борнео много лет назад. В Сараваке.

Фрэнсин вдруг стало так холодно, что ей даже показалось в тот момент, что кондиционер принялся нагнетать в салон горячий воздух.

– Она еще там?

– Нет, мэм, она ушла сразу после того, как я сообщила ей, что вы сейчас в отъезде.

– Но ты все-таки поговорила с ней?

– Да, но всего несколько минут.

– Как она выглядит? – допытывалась Фрэнсин.

– Красивая молодая леди азиатского типа, – объяснила Сесилия.

– Понятно. А ты не могла бы описать ее более подробно?

– Очень симпатичная, с довольно изящной фигурой, в мини-юбке и блузке. Одежда у нее не очень дорогая, правда, по весьма элегантная.

– А какие у нее глаза?

Сесилия на мгновение задумалась.

– Я не помню точно, извините. – В ее голосе послышалось некоторое напряжение. – Понимаете, мэм, она была у нас всего лишь несколько минут.

– А как она представилась? – не унималась Фрэнсин.

– Она сказала, что ее зовут Сакура Уэда.

– Это японское имя.

– Да, мэм, она сказала, что долгое время жила в Японии, по потом добавила, что до этого у нее было другое имя.

– Какое именно? – сдавленным голосом прошептала Фрэнсин.

– Она сказала, мэм, что назовет его вам при встрече.

– А она оставила визитную карточку или что-нибудь в этом роде? Адрес, к примеру?

– Нет, мэм, она сказала, что зайдет в офис, когда вы вернетесь в Нью-Йорк. Я сообщила ей, что вы вернетесь в следующий вторник.

У Фрэнсин перехватило дыхание, а в груди зародилась какая-то странная щемящая боль. Боковым зрением она следила за суетливым движением машин по оживленной магистрали города, а перед глазами неожиданно возникла совсем другая дорога и совсем другое время.

– Мэм? Вы меня слушаете? – вернул ее к действительности удивленный голос Сесилии.

– Да, слушаю, – неохотно откликнулась Фрэнсин и невольно бросила взгляд на часы. – Я позвоню тебе сегодня вечером, когда вернусь домой.

– Да, мэм, – услышала она в ответ, после чего зазвучал сигнал отбоя.

Фрэнсин положила трубку дрожащей от волнения рукой и застыла в недоумении. Неужели это возможно? Неужели такое еще случается в современной жизни? Последние надежды она оставила много лет назад и с тех пор старалась не думать о прошлом. Именно поэтому боль от неожиданно нахлынувших воспоминаний была сейчас такой нестерпимой. Нет, она не стремилась к этому ужасному пробуждению, но вместе с тем понимала, что от реальности не уйдешь и не скроешься. Она – так долго шла по тернистой дороге жизни и так много потеряла на ней, что новые потери ее теперь не могли выбить из колеи. Однако ей еще предстояло испытать самую страшную пытку – пытку надеждой – и пройти через нее, не дав себя сломать, что с каждым годом становилось все труднее.

– Мэм? – Она посмотрела на шофера потемневшими от неожиданно нахлынувших переживаний глазами.

Тот уселся на свое место и озабоченно поглядывал на нее.

– С вами все в порядке, мэм? – спросил он с тревогой.

Фрэнсин прижала ладони к щекам, затем потерла глаза.

– Все в порядке.

– Я купил то, что вы просили. – Ка Тай положил на заднее сиденье большой пакет с бумажными игрушками.

– Хорошо, – устало сказала она, посмотрев на пакет. – А сейчас, пожалуйста, поторопись. У меня мало времени.

В течение дня Фрэнсин столько раз прокручивала в памяти недавний разговор с Сесилией, что он постепенно начал терять смысл. Порой ей казалось, что она невольно исказила его в угоду собственным надеждам и выстраданным годами ожиданиям. То есть вложила в него тот смысл, который подсознательно вынашивала все последние годы. «Молодая женщина сказала, что вы познакомились с ней на Борнео много лет назад. В Сараваке».

За двадцать лет, в течение которых она с таким трудом создавала свой бизнес, многие люди пытались так или иначе обмануть ее, но такого еще не бывало. Тем более что сейчас почти не осталось людей, которые могли бы знать, где и как она провела военные годы. Она надежно похоронила эти воспоминания в своей памяти и никогда не делилась подобной информацией с кем бы то ни было.

«Очень симпатичная, с довольно изящной фигурой, в мини-юбке и блузке. Одежда у нее не очень дорогая, правда, но весьма элегантная… Она сказала, что долгое время жила в Японии».

Эти слова не выходили у нее из головы. Япония. Единственное место, которое она не исследовала и которое никогда не приходило ей в голову. Могло ли случиться так, что именно в этом кроется разгадка ее неудачи?

«Она сказала, что раньше у нее было другое имя, но она назовет его вам при встрече… Она сказала, что зайдет в офис, когда вы вернетесь в Нью-Йорк».

Когда-то ее завод находился в городе Тсимшатсуй, но безумный взлет цен на аренду земли вынудил ее в 1966 году перевести свое предприятие в городок Тайпо, а освободившееся место продать под отель за пять миллионов долларов, которые оказались весьма кстати для ее быстро расширяющегося бизнеса. Кроме того, она смогла купить вполне приличный дом в престижном районе на улице Виктория, где когда-то селились исключительно представители метрополии. Дом был действительно хорош, но больше всего ей нравился окружавший его природный ландшафт, где всегда можно было укрыться в бамбуковых зарослях, чтобы побыть наедине со своими не всегда веселыми мыслями.