— Быстрее! — вывел меня из ступора низкий напряженный голос Марка.

Он схватил Ольгу за бедра так сильно, что наверняка от такого должны были остаться следы. И вид его побелевших от напряжения пальцев на ее теле вызвал у меня приступ тошноты. Прижав руку ко рту, я попятилась назад и, развернувшись, метнулась к выходу. Практически налетела на собственные пакеты, но вовремя их заметила. Тщательно подобрав все, выскользнула из квартиры и заперла дверь. В лифте я уставилась на загорающиеся убывающие цифры этажей и совершенно отчетливо понимала, что смотрю на них в последний раз. Больше никогда и ни ради чего на свете я не вернусь ни в этот дом, ни к этим людям. На улице я бросила ключи в один из пакетов и все вместе с силой зашвырнула в ближайший мусорный бак. Шла по улицам, глядя на дома так, словно вижу в первый раз, потому что на самом деле перед глазами так и стояли побелевшие пальцы моего бывшего будущего мужа, остервенело впивающиеся в женскую плоть. Чужую женскую плоть. И все ждала, когда же придут слезы. Они ведь должны быть? Почему же мои будто застряли на полпути, больно распирая грудную клетку и сдавливая горло, мешая дышать, но так и не желали проливаться. Волновало ли меня тогда, как давно Марк и Ольга обманывают меня? Нет. Хотела ли знать, есть между ними чувства, или это просто физиология? Нет. Думала ли о том, что лучше бы я не приходила, не видела, не знала… Нет, точно нет. Плевать было и на то, почему Марк выбрал именно Ольгу из всех женщин мира, и как же так получилось, что она его не отвергла. Какая мне уже разница! Два взрослых человека сделали свой выбор, совершили поступок, один раз или много — мне больше нет до этого дела! А то, что это были те, кому я верила, любила, мечтала видеть рядом всю жизнь… это лишняя информация. Не заметив, что дошла почти до центра, я остановилась у огромного окна одного из баров. На улице было уже темно, и я уставилась на собственное отражение в полный рост в идеально натертом стекле. Я смогу, переживу, это все не конец света… вот только почему, почему это должно было случиться со мной? Есть что-то такое во мне самой, что заставляет людей причинять мне боль тем или иным образом? Что-то неправильное или раздражающее? Я жестокая? Чрезмерно заносчивая или нелюдимая? Холодная, некрасивая, нежеланная? Какая?

Рядом остановился подвыпивший парень и нахально обхватил меня за талию.

— Красавица, ты чего тут одна скучаешь? — сказал он громко и обдал меня запахом алкоголя. — Пойдем со мной! Выпьем по пять капель, посидим, пообщаемся!

— Красавица, — пробормотала я, все еще глядя на наше общее отражение.

— Ага, — с готовностью кивнул парень. — Я в тебя с первого взгляда влюбился! Пойдем, пойдем, я тебе сейчас все расскажу!

Он еще крепче обхватил меня за талию и потянул за собой ко входу в бар. И мне неожиданно стало плевать, куда сейчас идти и с кем. И на то, что его слова — это просто пьяный бред. Идти домой, в пустую квартиру, и пребывать там погруженной в свои мысли было невмоготу. Почему мне тогда и в голову не пришло пойти к маме и выплакаться? Наверное, до сих пор срабатывало привитое с малых лет отцом — беречь маму от всего. Это с ним я делилась всем, ничего не утаивая, а когда его не стало — просто научилась всегда оставлять все в себе. Поэтому мне оказалось проще пойти с чужим человеком, которому можно рассказать все без утайки, как попутчику в поезде. Все потому, что ему все равно, потому что это никак его не ранит, и он, скорее всего, уже наутро забудет обо всем.

Не слишком хорошо помню, как передо мной появился коктейль. Просто в голове зашумело, и вдруг оказалось возможным говорить обо всем. И я говорила. Пила и рассказывала обо всем. О нашем переезде сюда, о гибели папы, о появлении Арсения и даже о том, как же он мне понравился вначале и как мучал потом. И о Марке с Ольгой. Хотя после того, что сделали они, все поступки Арсения уже не казались мне такими уж ужасными. Он даже если и делал гадости и всячески ущемлял меня, но делал это откровенно и не притворялся близким человеком, чтобы потом ранить больнее. Парень слушал меня, изредка вставляя едкие фразочки и матерные замечания, и раз за разом освежая мой коктейль, но мне было плевать. И на то, что он давно пересел ко мне и обнял за плечи, прижимая к себе. Я просто откинула тяжелую голову ему на плечо и продолжила свой рассказ. И в какой-то момент меня накрыло приступом злости. Она прорвалась сквозь страдания, обиду и стала вдруг основной эмоцией, которую я испытывала. Мне срочно захотелось сделать хоть что-то… что-то такое, что способно тоже причинить боль. Только я не знала что. Пойти и наброситься на Ольгу с кулаками? Кричать им, какие они твари подлые? Разбить Марку его машину и разгромить ту самую квартиру, которую он осквернил, трахая на НАШЕЙ постели Ольгу? Не знаю, чем бы все закончилось, если бы не появился Арсений, которому наверняка позвонили какие-нибудь знакомые, которых у него был если не весь город, то три четверти точно.

— А ну, сука, лапы от нее убрал! — прорычал он так, что заглушил музыку в баре. Мой собутыльник не только убрал руки, но и исчез, будто его и не было. А я сидела и пялилась затуманенным взглядом на своего сводного брата, которого я последний раз видела бьющим моего жениха месяц назад. Тогда мы случайно столкнулись в ресторане, и все закончилось безобразным скандалом, который устроил Арсений, и жестокой дракой между ним и Марком. Марк тогда проиграл ему, потому что Арсений был совершенно сумасшедшим и бил его так, словно, и вправду, хотел убить. Я испытала такой ужас, пока их не растянули, и кричала в лицо этому чокнутому демону, как же я его ненавижу и желаю ему просто сдохнуть и перестать, наконец, портить мне жизнь. А сейчас он стоял передо мной и смотрел встревоженно и напряженно, а все, чего я хотела, о чем мечтала, и во что он постоянно вторгался, разрушилось в единую секунду, причем совершенно без его участия.

— Васька, поднимайся! Что ты вообще тут делаешь? Где твой, мать его, женишок? — спросил он, нависая надо мной.

Что ему ответила — не особо тоже припоминаю. Но точно что-то нелицеприятное и не выбирая выражений, отчего брови Арсения поползли вверх, и он вдруг с облегчением расхохотался. Я поднялась, и меня тут же шатнуло, так что пришлось схватиться за стол.

— О-о-о, как у нас тут все запущено! — ухмыльнулся Арсений, впрочем, совершенно по-доброму. — Так, похоже, кто-то нуждается в душе и спальном месте. Пойдем, я тебя всем этим обеспечу!

И он протянул мне руку. Совсем как сейчас. И тогда я приняла ее. Понятия не имею, почему сделала это, как и все остальное той ночью. Сейчас же я стояла и смотрела, как будто протянуть свою в ответ означало бы пересечь некую черту, за которой все придется поменять. Нет, может, когда-то… но не сегодня. Поэтому только покачала головой.

— Нет, прости, но я сегодня недостаточно пьяна для этого, — саркастично усмехнулась я и, взмахнув на прощание почти полной бутылкой пива, пошла к костру.

ГЛАВА 12

Арсений

Мне приходилось слышать множество нелицеприятных фраз в свой адрес. Сказанные с бесконечным количеством всевозможных интонаций и наполненные всем спектром человеческих эмоций. С моим-то темпераментом и способностью провоцировать конфликтные ситуации раньше это было обычным делом. Бывало, меня откровенно материли, пытаясь унизить, уязвить, зацепить хоть как-то. И реакция моя на это была разной. От прямой агрессии, когда я без грамма жалости загонял грубые слова обратно в глотку говорившего, заставляя закусить своими зубами, до полного игнора, когда меня старались достать женщины или явно слабые, недостойные даже злости противники. Случалось мне слышать и завуалированные, весьма витиеватые оскорбления, призванные нагадить в душу, но крайне вежливо. Не помню, чтобы меня хоть раз, и правда, удалось кому-то задеть. Взбесить, вызвать раздражение да. Но ощутить себя так, как будто получил увесистую и при этом в высшей степени унизительную пощечину… такого не случалось ни разу. Да лучше бы она заорала мне в лицо, назвала мудаком и десятком прежних нелестных прозвищ! Пнула по яйцам, в конце концов. Но вот эта фраза, пренебрежительно брошенная через плечо… это было реально больно. Прям в смысле вообще… До того, что в первый момент даже не знаешь, как вдохнуть. То, что в драке называется четко — пропустить удар. Потому что я готов получать за свои косяки, и тут уж так мне и надо, согласен. Плюйте и камнями кидайте, если уж заслужил, и я подумаю — принять это или вернуть обратно. Но что касается этого момента в наших с Васькой непростых отношениях… Той вины, на которую она намекала, я за собой не признавал. Это несправедливо! И еще, наверное, впервые в жизни до глубины души обидно. Знаю, обида — недостойное и мелочное чувство для мужика, но, однако, именно ее я и ощущал. Не за себя и свое оскорбленное самолюбие. А за то, что Василиса одной фразой словно превратила события той ночи в банальную пошлость. Тупо случайный перепих по пьяни. А это было не так. Не так! И да, я знаю, что тогда сам повел себя, как скотина бесчувственная. Но я притворялся. И вообще! Это у нее ведь был первый раз, не у меня! И разве нормально к нему относиться как к ничего не значащему досадному происшествию?! А как же там — женщины помнят своих первых всегда и бла-бла? Галимый чес, выходит?

Ага, ты давай еще расплачься, придурок, рыкнула прежняя сторона моей натуры, нежданно пробудившаяся от появления Василисы, а сейчас прямо возжелавшая вылезти из тех углов, в которые ее запихнул, работая над собой! Ожидал-то чего? Что она прямо только ждет, что ты ей флажком махнешь — типа, давай, детка, время пошло — я готов, и она метнется, как в дешевом сопливом кино и, обвив в страстном объятье твою шею, аж ножки подожмет от счастья? Ну да, эта тема как раз про мою Снежную королеву! Но, с другой стороны… то, что между нами тогда случилось… давай, скажи это, не будь слюнтяем, Сеня, секс это был. Но не такой, о котором можно походя сказать вот так, как о выпитой кружке дерьмового кофе. Это было… другое. Выходит, только для меня? Хотя это ведь я столько лет был зациклен на Василисе. Я страдал фигней, отслеживая каждое ее движение, особенно когда не замечала. Каждый похотливый чужой взгляд, брошенный в ее сторону, за который тут же хотелось зрения лишить смотревшего. Уж кому как не мне было знать, что может твориться в мозгах у любого, имеющего член, от этих рассеянных взглядов из-под ресниц и чуть приоткрытых губ, когда она зависала, не понятно о чем думая. Как же я в то время одновременно и хотел и не хотел, чтобы эта недавняя нескладеха знала, что творит с тем, у кого в жилах кровь, а не водица, каждый поворот ее головы и рассредоточенная улыбка, адресованная пространству, а не кому-то конкретному.

Так! Стоп! Сто-о-оп! Я тряхнул головой, как мокрый пес, будто воспоминания можно отряхнуть и, открыв глаза, тут же наткнулся на пристальный взгляд Шона. Он, конечно, мог видеть лишь мой силуэт, так как был у костра, а я стоял в полутьме, но почему-то мне показалось, что видит он меня не только четко, но и насквозь. Неопределенно махнув головой, — не пойми, то ли здороваясь, то ли прощаясь, я забрался в машину. Хотел ли я свалить сразу, к тому же подняв кучу песка в воздух? Еще как. Кому, к черту, я тут нужен? Но что-то удерживало меня… кто-то. Сидеть и смотреть на нее одну, сложив руки на руле, не сводя глаз. Разве не должно это ощущаться жалко и противоестественно? Так вот не ощущалось. Не должен разве злиться на эти последние слова? Еще как! Но это был не гнев «пошло оно все на хер, и глотайте меня, какой есть!». Нет. Совсем по-другому. «Как, мать его, это все изменить?» — вот какой гнев. Да, она швырнула в меня словами, обесценивающими все, что между нами произошло, но мало ли я в своей жизни бросался ими, точно зная, что в сказанном не было и тени правды? Особенно когда это касалось Василисы. Да, гораздо чаще, чем мне сейчас хотелось бы помнить, чаще, чем сам себе мог бы простить. Поэтому и сидел в салоне и смотрел на нее до тех пор, пока не стали все грузиться по машинам и не отчалили на ночевку.

Что такое звезды не на твоей стороне? Это то, что мне досталось ночевать в одном двухместном домике с Гешей. Раньше мы с ним делили это крошечное уютное пространство много раз. И на самом деле он прекрасный парень — остроумный, не злой и даже не страдает излишним сарказмом. Не храпит, черт возьми, и не озадачивает необходимостью поболтать, как будто мы две подружки-не-разлей-вода. Обычно. Но сегодня, похоже, мое терпение решили испытать все и сразу. Геша возлежал на своей койке, возведя очи к потолку, и трандел, не затыкаясь, так как был слегка навеселе. И все бы фигня, но вот единственной темой разговора была не завтрашняя погода, не особенности того, как я катаю и почему так, и не снаряга. И даже не девушки. Нет, единственной звездой вечера была Василиса Прекрасная, она же в кругу моих друзей — Русалка Неотразимая. Вот клянусь, я сжимал не только кулаки и зубы, мозги свернул в бараний рог, чтобы не подорваться с постели и не настучать этому мечтателю хренову по черепу до состояния полного, млин, умолчания! Да сколько же нужно иметь терпения, чтобы слушать, какая она — читай Василиса — красавица-умница-скромница. И глаза у нее не оторваться-утонуть, и голос — всю жизнь бы слушал, и смех такой, что голова кругом, и фигура… а то я не знаю каждый ее изгиб, не помню до сих пор, как ощущалось это золотистое гибкое тело под жадными трясущимися пальцами. Обдрочился на него за столько лет! Я отвернулся к стене и делал вид, что уснул, но самого аж трясло от восторженных речей этого идиота о моей занозе. Моей! Личной! А этот придурок все не затыкался и уже чуть не нафантазировал им десять детей и серебряную свадьбу, куда всех нас позовет. Да обломайся, Ромео! Я за малым не взорвался от долбаных мечтаний этого подпившего идиота, как вдруг он затих, избавляя нас обоих от катастрофичных последствий. И это о Геше я думал, что он был бы неплохой партией для моей Васьки? Да ни за что! Как, собственно, кто бы то ни был. Сопение соседа стало равномерным, и я скатился с узкой койки, потому как спать что-то вообще расхотелось. Выйдя наружу, присел на ступеньках, пытаясь собрать эмоции и мысли хоть в некое подобие порядка. Но в это время до меня донесся тончайший оттенок знакомого аромата. Или это меня уже совсем глючит, что даже в ночном свежем воздухе чудится ее поразительный запах? Раздался тихий скрип, и я увидел силуэт сидящей на деревянных ступеньках женщины через пару домиков от нашего с Гешей места ночевки. На базе все вагончики стояли очень близко друг к другу, так что мне не составило труда узнать Василису, особенно когда ветер по бесцеремонному обыкновению принялся трепать ее волосы, и они сверкнули своим неповторимым оттенком в свете одинокого фонаря. Впрочем, и она меня легко узнала и сразу поднялась и ушла в дом, оставив меня гадать, почему ей не спится. Думает ли она о нашем неуклюжем вечернем разговоре? Скучает по своему столичному красавчику? Или вспоминает о прошлом? И если да, то перебирает все обиды, жалеет, что не срослось с Марком? При взгляде на меня ее хоть иногда накрывают хлесткие вспышки воспоминаний о той ночи, меня лишающие концентрации и заставляющие сожалеть? Нет, не о том, что это случилось, а что закончилось так неправильно и глупо.