— Ты не посмел бы! — Марк, похоже, был скорее шокирован, нежели зол.

— Марик, а ты не попутал? Забыл, с кем говоришь? Я не посмел бы? Я? — Арсений засмеялся грубо и цинично, и от этого у меня внутри все сжалось еще сильнее, что едва не вывернуло из-за мощного приступа дурноты. — Это как ты посмел думать, что вообще могло быть по-другому! Никаких, мля, на это шансов!

— Ты же не совсем дурак, чтобы так поступить! — я почти видела потрясенное лицо Марка. Больно ли ему сейчас так же, как мне? И если да, то почему мне почти плевать?

— Поступить как? Воткнуть гребаный собственный флаг, на котором написано: «Сеня был тут первым»? Я делал такое раньше, неоднократно, так что никаких проблем не возникло, дружище!

Дура, дура, какая же я дура. Сама все сделала, сама! Я прижала руки к животу от неожиданной противной тягучей боли, которая, родившись под диафрагмой, стекла туда свинцовой тяжестью и, казалось, обосновалась там навечно.

— Ты не поступишь с ней так! Ты же ничего ей не дашь! Будешь только брать и брать! — И снова не гнев, а скорее отчаянье.

— Поступил и поступлю снова еще не один раз! И все остальное — не твое собачье дело больше! Проваливай! — рявкнул Арсений, шире открывая дверь, и я шарахнулась в сторону комнаты.

— Сень, прошу, будь хоть раз не эгоистичной скотиной! Давай мы все сделаем вид, что этой ночью в твоей квартире ничего не было! Пусть все идет, как и должно было! — Зачем Марк это делает? Зачем просит после того, как поступил сам?

— Этой ночью в моей квартире было все! Все! — рыкнул Арсений. — И я не подумаю ничего скрывать! Так что ты давай, вали отсюда. Тебе после меня ничего не останется! Я все заберу, ясно? Моя долбаная чистая победа, Марик!

Победа, естественно, а я трофей, доставшийся без всяких усилий, вот кто я для него. Ну, а чего ждала? Это же Арсений, желавший сломить меня любым доступным способом столько лет. И вот я сама на блюдечке преподнесла ему его момент триумфа. Все, что ему остается, это наслаждаться и сделать так, чтобы всем стало об этом известно, а потом небрежно отряхнуться и пойти дальше, к новым завоеваниям.

— Не сможешь! Ты дурак, если думаешь, что тут победил. — Неожиданная горечь в голосе Марка, похоже, взбесила Арсения.

— Смогу, еще как смогу и сделаю! — Уже не презрение, а злость и откровенная угроза. — Пошел вон, неудачник! Давай, свободен!

Метнувшись обратно, я упала на постель, хранившую наши запахи, вниз лицом, позволив волосам закрыть меня от личного демона, что через несколько секунд проскользнул назад в комнату. Арсений стоял какое-то время и смотрел на меня, а я делала вид, что сплю, не желая сейчас увидеть в его глазах огонек мрачного торжества. О чем он думает сейчас? Перебирает в голове все способы, какими меня теперь сможет унизить? Смакует, насколько глубоко уязвит, как только я проснусь? Хочет с наслаждением понаблюдать за тем, как буду снова отчаянно пытаться выстроить новую оборону, а он будет с легкостью ее разносить в пыль, и теперь его союзниками станут все, до кого он собирается донести факт своей легкой победы? Каждый, в чьих глазах я буду видеть или подозревать тень посвященности, будет выступать на его стороне. Нет, я не хочу давать ему всего этого. Я не могу драться и победить, недостаточно у меня для этого характера, но я могу хотя бы не позволить ему подержать свой долгожданный трофей в руках и в полной мере покайфовать от него.

Арсений наклонился и взял прядь моих волос, потирая их между пальцами, понюхал и протяжно выдохнул. А я вся сжалась от того, как хотелось закричать и накинуться на него с кулаками. Но, собственно, за что? Он, как мужчина, просто взял добровольно предложенное, не соблазнял и не заставлял. А вот то, как он намерен поступить как человек… тут только моя вина и глупость, что выбрала его.

Еще раз прерывисто вздохнув, он что-то пробормотал неразборчиво и отстранился, осторожно отпуская волосы. Я не могла видеть, но слышала, как он быстро оделся, и потом негромко хлопнула входная дверь. Вскочив, я заметалась по его квартире, судорожно одеваясь. Я уеду, уеду и вернусь только тогда, когда во мне будет достаточно смелости и спокойствия, чтобы противостоять ему!

— Василиса! Ты готова? — это уже Кирилл.

— Да, — соврала я, и мотнула головой, стряхивая липкую паутину воспоминаний. — Почти!

Если решила начать выстраивать новые взаимоотношения с Арсением, мне нужно забыть все, что ранило и задевало в прошлом. Позволяя всем этим воспоминаниям быть настолько живыми, я сама ослабляю собственную волю. А она мне необходима в полной боеспособности, если хочу со всем справиться. И со старыми обидами, и этим иррациональным желанием, и с гневом, который рождается из взрывной смеси двух первых ингредиентов. Пожалуй, оставлю себе только память о том, как легко Арсений меня отпустил тем утром. Лишь слегка полоснув по гордости, хотя мог сразу пройтись по полной. Наверное, тогда он решил, что у него будет еще достаточно времени, ведь я четко видела белесые всполохи ярости в его серых глазах. Но он лишь спрятал ее за густой завесой своих невозможных ресниц, очевидно, размышляя, как позже ударить больнее. Но мой отъезд не оставил ему шанса. Что же, могу тогда позволить себе испытывать к нему нечто вроде благодарности. Ведь его желание оттянуть момент сыграло мне на руку. И «позже» превратилось в «никогда». Надеюсь. Если все то, что он говорит, все его извинения и попытки наладить новые отношения не очередная уловка. Господи, надо прекратить заморачиваться, а то вообще параноиком становлюсь, а должна думать не об этом.

— Ли-и-ис! Я войду? — крикнул из-за двери Кирилл.

— Ага! — отозвалась я, запихивая в сумку туалетные принадлежности.

Кирилл — как всегда свежий и превосходно выглядящий с утра. Причем общей картины нисколько не портили ни синяки, ни припухшая разбитая губа. Почему такая несправедливость, и мужчинам ничего не надо делать, чтобы быть привлекательными в любое время суток, а нам приходится вечно прилагать усилия? Считаю, у женщин должна быть какая-то огромная компенсация за это упущение природы или Создателя. Кирилл сунул нос в сумку и вздохнул.

— Горе ты мое! — пробормотал он и полез в шкаф что-то искать.

— Кирюш, да ну их на фиг, эти тряпки, — отмахнулась я. — Там же не тюрьма. На пару дней хватит. А потом выйду куплю что-то удобное.

— Лис, а если возможности не будет отлучиться? Будешь мучиться? — он достал мне две пары штанов для йоги и мои любимые свободные футболки, в которых я часто ходила дома в его квартире. — Ты же туда не на час и не на несколько. Скорее всего, и так будет не особо удобно и комфортно, это все же больница, а не санаторий, чтобы еще и одежда доставляла беспокойство и усиливала раздражение и усталость.

— Что в лесу сдохло, что ты, Кирюша, убеждаешь одеваться удобно, а не красиво, — подколола его я, застегивая сумку.

— Ну, во-первых, это не навсегда. А во-вторых, одно другого не исключает. Я сам стормозил и не подумал, что тебе будет там нужнее. А то подобрал бы компромиссные варианты, — подмигнул мне он, закидывая сумку на плечо.

— Вот тебе еще забот! — вздохнула я и привычно боднула его в широкую грудь.

— Лис… ну, а о ком мне еще заботиться? На кошек у меня аллергия, а собаку с такой работой не заведешь!

— Ну, спасибо! — фыркнула я, сто раз уже это слышала и готова услышать еще столько же.

— Давай приводи себя в порядок и спускайся, — Кирилл пошел к дверям, но потом резко развернулся. — Вот я склеротик! Я же тебе парфюм новый привез! Приглашали на презентацию одной компании. Там можно было в качестве развлекательной программы самому экспериментировать и создавать собственный аромат. Я для тебя сваял, мне кажется — самое то. Попробуешь?

Кирилл достал из кармана небольшую деревянную коробочку, инкрустированную серебром, и открыл. На темно-синей шелковой подкладке лежал изящный маленький флакон в старинном стиле. Боже, не знаю, как там аромат, но сама упаковка — уже истинное произведение искусства. У меня от удивления распахнулись глаза. Флакон был словно вырезан из цельного куска изумруда, настолько насыщенным был цвет толстого стекла, оплетенного серебряной вязью, и представлял собой подвеску на, казалось бы, массивной, но изумительно изящного плетения цепочке. Откупорив туго притертую крышку, Кирилл несколько раз провел перед моим лицом, предлагая принюхаться. Запах, и правда, был совершенно потрясающим, немного более сладким, чем выбрала бы я, но прекрасным и гармоничным.

— Замечательно! — пробормотала я, восхищаясь всем вкупе. И запахом, и упаковкой, и лицом Кирилла, который смотрел на меня, как нетерпеливый мальчишка в ожидании похвалы.

— Честно? Тебе правда нравится? — заглянул мужчина мне в глаза.

— Да, для первого опыта у тебя, оказывается, неслабые задатки парфюмера! — рассеялась я. — Спасибо огромное.

— Вот и я о том же. Брошу к черту съемки и пойду творить что-то по-настоящему прекрасное, а не его суррогат.

Кирилл, обмакнув стеклянную тонкую палочку в духи, отодвинул мои волосы и коснулся кожи за одним ухом, а потом за другим.

— Ну, все. Теперь ты неотразима! — усмехнулся он и на этот раз ушел, сунув коробочку с драгоценным флаконом в карман сумки.

Когда я бегом спустилась и выскочила за дверь, мужчины уже все были в машине и ждали только меня.

— Ты, естественно, не поела, — буркнул Арсений вместо приветствия, пристально разглядывая меня в зеркало заднего вида.

— Потом перехвачу чего-нибудь, — ответила я, и тут мне на колени плюхнулась пластиковая полупрозрачная коробка, в которой угадывались очертания бутербродов.

— Термос с кофе там, на сиденье посмотри. — Арсений завел двигатель, и мы тронулись.

Кирилл, подтверждая слова нашего водителя, продемонстрировал мне небольшой серебристый цилиндр. При этом смотрел он на меня, чуть усмехаясь, будто ему было страшно интересно происходящее.

— Спасибо, — пробормотала я и добавила чуть громче: — Большое.

Кирилл хмыкнул и водрузил на нос зеркальные очки, явно одолженные у моего братца, как и все остальное. Это не могло спрятать его разбитой губы и синяка на скуле, но хоть красочные фонари под глазами скрывало. От Арсения вообще никакой реакции не последовало. Он пристально смотрел только на дорогу. Дядя же Максим, похоже, уже вообще был мыслями в другом месте.

Закинув нас в больницу, Арсений увез Кирилла в гостиницу собираться. Я заходила в палату с замиранием сердца, боясь опять услышать вчерашние мамины извинения не понятно за что и не сдержать от этого эмоций. Но когда мы пришли, мама спала. Отчим стал над ее кроватью и какое-то время смотрел, как и я, на болезненно бледное осунувшееся лицо. Мои глаза защипало, и я их потерла, чтобы хоть пальцами остановить требующие выхода слезы. Дядя Максим тяжело вздохнул и, прошептав мне «нужно сделать несколько звонков», вышел из палаты.

Я же, тихонько переставив стул к самой кровати, уселась, положив руку рядом с маминой ладонью, но не прикасаясь, чтобы не разбудить. Глядя на маму — такую, как сейчас, я изо всех сил представляла ее полной жизни, привычно хрупко-красивой, сияющей радостной улыбкой в окружении ее любимых цветов или угощающей нас своим очередным кулинарным творением. Как она стоит, чуть склонив голову набок, и ожидает нашей реакции. Кстати, Сенька всегда выражал свои восторги ее стряпней особенно бурно, забавно мыча и закатывая глаза… и в эти моменты я даже готова была смеяться над его гримасами.

Момент, когда мама открыла глаза, я пропустила и спохватилась, только заметив, как катится слезинка по ее виску. Мама беззвучно произнесла мое имя, и я глупо закивала, будто это нуждалось в подтверждении.

— Мам, привет! — сглотнув, выдавила я. — Не плачь, пожалуйста. Все ведь уже хорошо. А будет еще лучше.

Я схватила ее руку и, наклонившись, прижала к лицу, тараторя без остановки и про центр, куда мы поедем, и про новое лечение, и про цветы ее, и еще Бог знает про что, лишь бы не раскиснуть самой. Но жжение в глазах становилось все ощутимее, в горле медленно, но неуклонно рос сухой ком, а нос предательски шмыгал. Мама в этот раз не пыталась говорить, а только слушала меня, глядя так, будто гладила глазами. И я была безумно рада, что она ведет себя именно так. Сейчас не время для чрезмерных эмоций или каких-то откровений. В чем бы я или она не считали себя повинными, мы можем выяснить это в более подходящее время.

Дверь тихо открылась, и вошел дядя Максим. Увидев нас с мамой, он взглянул на нее с нежностью, а на меня с легкой настороженностью, словно сторожевой пес, оценивающий степень проблем, которые могу доставить. Хоть меня и царапнуло, но я постаралась этого не показать.

— Машина будет через десять минут, девочки, — сказал он.

ГЛАВА 24