***

Сквозь хохот и визг Настены я услышала шорох открывающейся входной двери Федоровых. Леся тут же подскочила с насиженного местечка на подоконнике и с радостной улыбкой покатилась встречать мужа. Поддерживая сидящую на закорках бандитку, я выдвинулась следом за хозяйкой, успев увидеть, как Рыж, потянувшись на цыпочках, целует Митю, без перехода и перерыва тут же ставя его в известность о наших грандиозных планах на нынешний день:

— Лю-у-уля-а-а, машину я сегодня забираю! И всех детей тоже!

— Ну, понятно, что того, кто в твоей пузене, ты забираешь, с этим даже я поспорить не могу. Пока. — Шон снимал с себя рюкзаки с кайтами и досками, за несколько секунд завалив немаленькую прихожую горами матчасти. — А полицейского забираешь тоже? Она же, вроде как, у бабушки сегодня должна быть. О, Русалочка, привет. Рад тебя видеть.

— Привет, Шон, — я еле удерживала гарцующую на мне Настену.

— Я не полице-е-ейский! Я принце-е-есса! Йии-х-х-ха-а-а-а! А бабушку мы тоже берем с собо-о-ой!

— А мне вообще-то на работу. Как бэ…

— На работу свою дуй на лонгборде! В костюме и на лонге — смотреться будешь отпадно! Девицы твои из канцелярии осыпят в очередной раз комплиманами. А мы едем на Утриш, и нас много — четыре прекрасные девушки плюс один прекрасный юноша-невидимка, — Леся привычным жестом погладила круглый животик, задрапированный складками яркого воздушного шифона.

Дмитрий пристально посмотрел на улыбающуюся жену и задрал левую бровь в ожидании продолжения тирады, которая не замедлила последовать:

— Че ты так бровями своими танцуешь выразительно? Мы нашу Русалку хотим выгулять, она там, оказывается, и не была ни разу. На дельфинчиков посмотрим, себя, красивых таких, покажем. А на выходные там жесть, что творится. Не хочу я по той давке. Лучше сейчас: и сезон толком не начался, и водичка чистая, и дельфины от толп не устали. Ой, там, кстати, в тумбочке деньги закончились. Положи туда еще, а?

Шон поперхнулся и в возмущении уставился в спину смешно покосолапившей в сторону кухни супруги.

— Рыжая, ты не обнаглела? Две недели назад я принес тебе зарплату. Ты ее уже всю спустила?

Моментально развернувшаяся на босых пятках, Рыж грозно уперла руки в бока и, выставив вперед пузико, стала теснить сердито сверкающего глазами мужа к входной двери:

— Так вот именно! Все по трудовому кодексу — две недели назад была зарплата, а сегодня должен быть аванс. Я же не на финтифлюшки какие ее спустила, а на важные и нужные в доме вещи. Вот сам скажи — тебе что, не понравился тот шкафчик в туалете, который так изумительно поместился в нишу над стиралкой?

— Понра…

— А полочки рядом с твоим любимым креслом что, не понравились? Как раз ты туда свои книжки, которые я вечно из-под кровати с твоей стороны выгребаю, и положишь.

— Лю…

— Нет-нет, ты скажи, но только честно, может, тебя не устраивает новая сушилка на балконе, вмонтированная в потолок и экономящая кучу места?

— Так. Стоп, — Шон поднял руки вверх в извечном жесте сдавшегося в споре с беременным ураганом мужчины. — Я все понял и осознал. Без тебя и твоих усилий я бы до сих пор жил в необорудованной пещере.

— И та была бы не твоей, а временно арендованной! — Леся победно фыркнула, тряхнула тяжелой гривой рыжих кудряшек и вернулась на кухню.

А подождавший, пока жена скроется с его глаз, Шон тихо пробухтел:

— А с подпитываемым гормонами инстинктом гнездования бессилен справиться даже Господь Бог.

— Что-что ты там ворчишь?

— Спрашиваю, тебе прям сейчас деньги нужны? — повысил голос Митя, заговорщицки подмигивая мне.

— Ну, если машина заправлена, то не особо — только на билеты всем, «мороженое дитЯм и цветы бабам», — умело скопировав акцент незабвенного Папанова, ответила Рыж, складывающая мытые фрукты и питьевую воду в огромную пляжную сумку.

Через двадцать минут мы гомонящей толпой вывалились из подъезда высотки на парковку. Женская часть семейки Федоровых выглядела как экзотические тропические птички — такие же яркие, громко галдящие, такие же искренние в своей радости, что даже их двоих было достаточно, чтобы мы воспринимались именно как праздничная толпа, в которой выделялся лишь один оплот невозмутимости и спокойствия, облаченный в строгий приталенный офисный костюм, кипельно-белую рубашку, дорогие туфли и… с длинной доской на колесах в руках.

На идущей параллельно городской набережной улице руливший от самого дома Шон припарковался и уступил место жене. Усадив ее на водительское сидение, мужчина лично проверил, на каком расстоянии находится кресло, отрегулировал зеркало заднего вида, заглянул в бардачок с аптечкой и вручил ей портмоне с документами.

— Лесь, пожалуйста, аккуратно. И не вздумай ехать через Дюрсо, растрясёт. Лучше через Анапу — дольше, но по нормальной дороге.

— А я хотела Русалке показать…

— Лесь, пожалуйста.

— Ну ладно, ладно, контроллер ты наш. Нос дай, — она протянула маленький кулачок к лицу мужа, и тот уткнулся в него носом, а потом, мимолетно коснувшись губами мелких трогательных костяшек, выпрямился, одел очки, державшиеся на голове с помощью резинок, легко вспрыгнул на длинную доску, терпеливо дожидавшуюся его внимания, и плавно покатил по вымощенному плиткой тротуару.

— Офигенски! — не сдержалась я, провожая Шона выпученными от удивления глазами. — Где моя Лейка? Это же… Это же надо фоткать! Это же сюр какой-то!

— Да ла-а-адно, сюр. Я вот тебе Гешину фотку покажу, где он на кайте бахает в офисном костюме. Вот там — сюр. А еще Митя с кумом как-то килты надели. Тоже смешно получилось. Особенно во время труков. Зачем под колеса кидаться, бабушка? Да еще и в неположенном месте. Иди, иди, моя хорошая, пропускаю же. А представь, здорово было бы, если бы они при этом без гидрачей прыгали, — Рыж ехидно захихикала, подмигивая мне в зеркало заднего вида. — Сейчас мы еще нашу бабулю заберем и поедем с морскими людьми обниматься.

Практически на выезде из города мы притормозили на остановке, и я стала озираться в поисках бабули, но никого, кроме эффектной брюнетки, походкой балерины спешащей нам навстречу, не видела.

— Бабуля идет! — радостно завопила Настена и, самостоятельно отстегнувшись от детского кресла, выскочила из машины.

Пританцовывая на высоченных шпильках, изящная, элегантно одетая дама, чем-то похожая на Лайзу Минелли и Мирей Матье одновременно, со звонким хохотом закружила девочку.

— Это наша «бабка в стрингах», — с понимающей усмешкой сказала Рыж, наблюдая за тем, как вытягивается мое лицо, и отвечая на невысказанный вопрос. — Моя свекровушка. Прошу любить и жаловать. Не, ну а что? Вот скажи, разве твоя мама через семь-восемь лет перестанет быть красивой женщиной? А ведь как раз примерно так оно и будет, если родишь в следующем году. — Она убрала с переднего пассажирского сидения свою сумку, освобождая место для веселящейся на остановке вместе с внучкой дамы.

— Хм, ну, для этого как бы надо еще успеть забеременеть в этом, а до того «как», сама понимаешь, еще помири… — я оборвала себя на полуслове, вспыхивая от смущения и осознавая, что практически проговорилась, и резко отвернулась в сторону, чтобы не встретиться в зеркале с понимающим взглядом старшей подруги.

Столь неловкий для меня разговор был прерван звуками открывающихся дверей и звонким:

— Ласточки мои, я что, опять опоздала?

В салон сперва торпедой внеслась растрепавшаяся Настена, которая с важным видом сама пристегнула себя ремнем, даже не разрешив мне помочь, а потом на переднее сидение элегантно, как на картинках в модных журналах, приземлилась поразившая мое воображение женщина: высоченные шпильки, которые сама я ненавидела всей душой, одевая такие исключительно после длительных уговоров Кирилла, прекрасно сидящий льняной костюмчик, подчеркивающий шикарную фигуру, и настоящий запах настоящих «Клима» — аромат, который я отчетливо помнила с детства — бабушка обожала эти духи, а дедушка всегда дарил их ей на Восьмое Марта. Но больше всего я восхитилась тем, как потрясающе выглядит эта, явно в возрасте, женщина: мой наметанный глаз сразу определил, что это лицо не знало ни единой подтяжки или инъекции ботокса, превращающих физиономии своих поклонниц в застывшие резиновые маски, молодым его делали живые, искрящие радостью глаза и искренняя, открытая улыбка.

— Привет, Надюшка, — сказала Леся, потянувшись к новой пассажирке за поцелуем. Та облобызала невестку, а потом, нацеловав собственные пальцы, нежно огладила ими кругленький Лесин животик, неразборчиво приговаривая что-то ласково-нежно-сентиментальное. Потом развернулась ко мне и представилась:

— Я Надюшка. Ихняя, так сказать, бабуля. А ты, должно быть, та самая Русалка? Очаровавшая всех оболтусов мужеского полу из тусовки местных фриков?

Я не нашлась, что на это ответить, и только ошалело кивнула головой, краем глаза следя, как машина аккуратно встраивается в поток автомобилей, направляющихся на выезд из города.

— Лесь, а твой муж, который мой сын, что, еще позволяет тебе садиться за руль?

— Ну, я же под твоим присмотром. Разрешил, куда ему деваться.

— Ха, под моим присмотром он даже кактус не оставит!

— Да ладно тебе, прибедняешься. Вон, двоих внуков уже вырастила, и ничего себе кактусята вымахали. Коляня уже ростом с меня, и Настена, видела? На «боблуках» позирует.

— Мама! Не боблуки, а кал-бу-ки!

— Миша говорит, наша Настенка получила первую зарплату?

— Ага, блин, надо было записать эту фразу, что-то типа: «За участие в детском дефиле на показе коллекции «Каникулы! Каникулы!». Аж пятьдесят рублей! — Леся ухмыльнулась, продолжив: — В шесть с половиной лет первая зарплата. В нашей семье всех опередила.

— Да! Бабуль, а ты где дом хочешь? Мама сказала, что она хочет жить там же, где бабушка и дедушка, но только ей лошадки не хватает, а папа попросил у меня дом на колесах, сказал, чтобы от мамы с ее лошадкой было где спрятаться, а зачем прятаться — не сказал. А тебе где дом купить? В Париже?

На что мама с бабушкой расхохотались, а я не смогла сдержать улыбку, слушая этот разговор, и решила встрять со взрослым вопросом:

— Настюш, ты извини, что я перебиваю, я спросить хочу, можно?

Дождавшись согласного кивка, продолжила:

— Настюш, а ты кем собираешься стать?

— Ну, пока я думаю, что стану супермоделью. Буду много зарабатывать и стану баловать родителей — они ведь меня балуют, пока я маленькая.

— А ты уверена, что сможешь стать именно супермоделью?

Девочка развернулась ко мне всем корпусом и с совершенно серьезным лицом ответила:

— Разумеется. Я же не просто красивая. Я еще и умная. А это намного важнее в любой работе. Не веришь?

— Во что? В то, что ты умная? Верю, конечно.

— Не-а. Вижу, что не веришь. Никто не верит. Все думают, что дети глупые и только и знают, что играть, и мешают взрослым, а это не так. Вот дай мне свой айфон, — и загорелая ладошка требовательно потянулась к моей сумочке.

Неопределенно пожав плечом, я достала новенький аппарат и протянула девочке, ожидая следующий вопрос. Но так и не дождавшись его, просто наблюдала за тем, как мелкая, на мгновение задумавшись, быстро ткнула в экран и молниеносно набрала… черт, непростой рисуночный код, включавший мой телефон!

— Откуда…

— Вот, вот. Об этом я и говорю. Вы думаете, что мы не видим или не понимаем, а мы умные. И на экране твоего телефона не твой парень, с которым тебя в журналах фотографируют, а тот, кто тебе на самом деле нравится. И я его тоже знаю. Это дядя…

Я невежливо прикрыла маленький рот ладонью, с опаской посматривая на болтающих впереди женщин, затем взглянула на девочку и покачала головой, губами показывая: «Не надо».

— Теперь веришь, что я смогу купить бабуле дом в Париже?

— Теперь — верю.

К одиннадцати часам мы уже были возле дельфинария на Большом Утрише. Народу, как и ожидала Леся, набралось не очень много. Скажу честно, я не была особо любительницей ни цирков, ни зоопарков, и всю жизнь искренне считала, что ни один человек, сидящий в клетке с прозрачными стенами не смог бы выдержать больше месяца и не сойти при этом с ума, но Кирилл надо мной посмеивался и говорил, что на самом деле такой максималистский антропоморфизм присущ только детям: лишь они видят в животных мыслящих и думающих существ, а это в корне противоречит нормальной человеческой логике. Но я так и не смогла согласиться с его доводами о преимуществах сытой и безопасной жизни безмозглых животных. И потому царапающее ощущение некоторой неправильности и несправедливости мешало мне наслаждаться происходящим действом. Но зато, наблюдая за реакцией зрителей, подставляя лицо легкому летнему ветерку и с прежней жадностью вдыхая морской терпкий запах, я отрешилась от непроходящей последние дни безысходности и тоски. «Бабуля» снимала выступление на планшет, Настена подпрыгивала и широко распахивала глазенки, когда брызги, поднятые прыжками афалин, долетали до нашего ряда, а Рыж сидела, привычно обнимая и автоматически поглаживая живот, и смотрела на водную «сцену» с непонятной мне грустной улыбкой. В какой-то момент я решилась и, наклонившись к ее плечу, спросила: