— Тёть Свет, а у меня к тебе дело, — заявил Пётр, управившись с дюжиной печеньиц и подробно ответив на все тётушкины вопросы. — Если я не ошибаюсь, я как-то видел у тебя рисунок с изображением рыжеволосой девушки, у которой на шее была татуировка, или пятнышко похожее на птицу-крест. Кажется, ты рассказывала про неё какую-то историю. Ты её помнишь?

 Тётя Света задумчиво на него смотрела.

 — Да, где-то этот рисунок должен быть, — кивнула она.

 — Тёть Свет, пожалуйста, найди его, если тебе не трудно, — оживился Пётр.

 — А что случилось, Петенька? — она смотрела на него очень серьёзно.

 — Ничего не случилось. Я просто услышал от одной своей знакомой о таком знаке и вспомнил, что видел у тебя этот рисунок. Этой истории ведь нет в твоих книгах, — пояснил Пётр, стараясь не сболтнуть лишнего. Тёте Свете он доверял, но речь шла не о нём, а о Лин, и он решил, что лучше будет пока никому ничего не говорить.

 — Ну, хорошо, сейчас поищем. Подожди минутку, — кивнула ему тётушка и направилась в комнату.

 Через какое-то время она вернулась на кухню с толстой папкой, в которой хранила свои рисунки. Она стала перекладывать рисунки из папки на стол, отыскивая нужный. Пётр напряжённо следил за её действиями.

 — Ага, вот он.

 Тётушка положила рисунок перед Петей. Это был акварельный портрет вполоборота рыжеволосой девушки с зелёными глазами, на шее которой было небольшое схематическое изображение птицы, очень похожее по очертаниям на родимое пятнышко Лин.

 — Тёть Свет, а где ты видела эту девушку? — поинтересовался Пётр.

 — Нигде, — улыбнулась тётя Света. — Я никогда её не видела.

 — Ты хочешь сказать, что просто придумала её и нарисовала? — разочарованно спросил Пётр.

 — Нет, её не я придумала. О ней мне рассказывала моя бабушка. Эта девушка, якобы, оживила её брата. Так говорила бабушка.

 — Как это, оживила? Вспомни, пожалуйста, что именно она тебе рассказывала, — нетерпеливо потребовал Пётр, у которого от волнения перехватило дыхание.

 — Ну, хорошо, я постараюсь, — улыбнулась тётя Света. — Было это, как ты понимаешь, очень давно. Моя бабушка была тогда совсем девочкой. Она жила со своими родителями, моими прабабушкой и прадедушкой, в небольшом магическом поселении. В семье было трое детей, два брата и их сестра, моя бабушка. В посёлке обитало не так уж много семей, все, конечно, всё друг про друга знали. В одной семье была девочка, которая отличалась от остальных. У неё не было магических способностей, а в то время это был серьёзный повод для того, чтоб стать изгоем. Девчонку с детства шпыняли и сторонились её. Мать девочки защищала дочь, как могла. Она утверждала, что девочка отмечена знаком, и что её способности ещё проявятся. Она уверяла всех, что в их роду по женской линии раз в несколько столетий рождаются вирефии, земные ангелы, и её дочь по всем приметам одна из них. У девочки были длинные золотисто-рыжие волосы, ярко-зелёные глаза, белоснежная кожа и на шее у неё была отметина похожая не то на птицу, не то на крест. Её мать утверждала, что, когда девочка станет взрослой, она сможет такое, что ни одному магу и не снилось. Но никто не верил этим рассказам. Даже отец девочки не слишком жаловал дочь. Шло время, девочка стала взрослой, но ничего не менялось в её жизни, к ней по-прежнему относились пренебрежительно.

 Однажды бабушкин младший брат, которому тогда было около десяти лет, ушёл с мальчишками в лес. Что уж они там вытворяли, я не знаю, видно, с какими-то заклятиями баловались, только всё это плохо закончилось для бабушкиного брата. Ребята принесли его домой мёртвым. Каялись, плакали, конечно, но поправить-то всё равно ничего нельзя было. С магией шутки плохи. Весть об этой трагедии мигом разнеслась по всему посёлку. Неожиданно для всех в дом моих прародителей пришла мать той самой рыжеволосой девушки и привела с собой свою дочь. Бабушка рассказывала, что эта женщина попросила её родителей дать девушке возможность попытаться вернуть им сына. Многие из тех, кто был тогда в доме и слышал это, стали возмущаться, а некоторые даже чуть не с кулаками на неё набросились, только родительское горе было слишком велико, и они готовы были использовать любой шанс, поэтому девушку всё же пропустили в комнату, где лежал мёртвый мальчик. Моя бабушка видела, как всё происходило. Девушка положила ладонь мальчику на грудь, закрыла глаза, а потом от её руки будто потёк мягкий свет, который постепенно охватил всё его тело. Девушка прошептала что-то, через несколько секунд свет погас, и мальчик открыл глаза. Он пришёл в себя и выглядел абсолютно здоровым. Бабушка рассказывала, что те, кто это видел, были больше напуганы происходящим, чем восхищены. Виданное ли дело — оживить мертвеца. Родители, конечно, были счастливы, что им вернули их ребёнка, но по посёлку поползли всякие нехорошие разговоры. Поговаривали о том, что тут не обошлось без очень тёмной магии. Девушку стали подозревать в связи с тёмными силами, да и ожившего мальчика откровенно опасались, хотя он был абсолютно таким же, как и до происшествия. Вероятно, эта девушка поняла, что житья в посёлке ей не будет, и через какое-то время куда-то бесследно пропала. Бабушкины родители тоже предпочли переселиться со своими детьми в другое место, где никто ничего не знал об этой странной истории. Бабушкин брат вырос, завёл семью и прожил долгую жизнь. Ну, вот, собственно, и всё, что я слышала от бабушки, — улыбнулась тётушка. — Бабушка рассказывала мне много интересных историй, в основном придуманных, так что, я не слишком уверена, что и эта история не плод её воображения.

 — Да… это очень интересно, — протянул Пётр. — А этот рисунок?

 — Я просто нарисовала девушку такой, какой её себе представляла, но я точно помню, что бабушка именно так её и описывала — золотисто-рыжие волосы, зелёные глаза.

 Пётр совершенно отчётливо представил себе знакомые изумрудно-зелёные серьёзные глаза, которые словно в самую душу ему глядят. У него мурашки побежали по коже.

 — Петенька, а ты что чай-то не пьёшь? — благодушно поинтересовалась тётя Света, отрывая Петра от его мыслей.

 — Я пью, — улыбнулся он и покладисто отхлебнул из чашки. — А как ты сказала, твоя бабушка называла земного ангела?

 — Вирефия. Я хорошо это помню, потому что мне в детстве очень нравилась эта история, и я не раз просила бабушку пересказать мне её ещё разок. Почему-то мне приятно было верить в то, что на земле могут жить ангелы. 

***

 — Вирефия. Такое странное название, — пробормотала Лин. — Ты думаешь, эта история — правда?

 Они сидели с Петром вдвоём в холле друг напротив друга. Он во всех подробностях пересказал ей историю про земного ангела, здорово её озадачив.

 — Лин, посуди сама. Разве могут быть такие совпадения? Если верить этим сведениям, ты происходишь из рода, в котором раз в несколько столетий рождается девочка с определёнными признаками, которая способна оживлять мёртвых. Ты, ведь, оживила Каролину, и ты полностью подходишь под описание, — взволнованно говорил Пётр. — Ты — вирефия. А та девушка из истории, она, вероятно, была твоей предшественницей. Она как раз жила несколько столетий назад. Насколько я понял, этот дар передаётся через несколько поколений по женской линии. Я думаю, та девушка могла обосноваться среди обычных, у неё могла родиться дочь, затем внучка, правнучка. Я думаю, что твоя мама и есть её правнучка, хоть она и не подозревает о том, что происходит из магического рода. Эти способности могли только по материнской линии тебе передаться, насколько я понял.

 Лин напряжённо молчала какое-то время, потом отрицательно помотала головой.

 — Петь, это не может быть правдой. Ну, сам подумай. Какой же я ангел? Смешно даже! Я человек!

 — Ну… да, я тоже ангелов как-то по-другому всегда себе представлял. Конечно, ты не ангел, ты человек, — согласился Пётр, в душе радуясь этому факту. — Просто способности у тебя уж очень… необычные. Будем считать, что земной ангел — это просто красивая метафора. Но в остальном-то всё сходится. У тебя такие же способности, как у той девушки, и внешность, и отметина.

 — Ты считаешь, я и человека могу оживить? Как-то это слишком… невероятно, — пробормотала Лин.

 Пётр пожал плечами.

 — Похоже на то.

 Лин нервно поёжилась.

 — У меня нет никакого желания проверять это на практике… Я ничего не понимаю… Зачем это? Петь, ты думаешь, я должна исполнить какую-то миссию? — спросила она немного испугано. — Такие способности… Это слишком серьёзно. Для чего они мне даны? Это же не может быть просто так…

 Он какое-то время смотрел на неё, размышляя над её вопросом.

 — Ты знаешь, Лин, мне кажется, совсем не обязательно, что ты наделена ими, чтоб исполнить какую-то конкретную сложную миссию, — уверенно произнёс он, наконец. — Если уж на то пошло, то магам тоже даны довольно серьёзные способности, но вопрос о том, для чего именно они нам даны, сродни вопросу о смысле жизни, как мне кажется. Возможно, ты такая, какая есть, просто потому, что ты такая, и всё тут, — ободряюще улыбнулся он. — Ну, а если у тебя есть какое-то конкретное предназначение, значит, ты его исполнишь, потому что это в любом случае не тобой определено. Так стоит ли беспокоиться по этому поводу? Живи спокойно, познавай себя, разбирайся в своих возможностях и поступай так, как сердце тебе подсказывает. По-моему так, — пожал он плечами.

 — Мне нравится ход твоих мыслей, — улыбнулась она, испытывая значительное облегчение. — Так значит, я вирефия… Наверное, мне придётся к этому привыкнуть.

Глава 9. Работа для ангела. 

 Лин снова снился тёмный лес и яркий свет, проникающий сквозь густые ветви. Она ощутила лёгкость и желание слиться с этим светом. Лин устремилась к нему… и проснулась.

 В комнате было темно. Лин висела в ночной сорочке между кроватью и потолком. На этот раз она не испугалась. У неё было странное ощущение, что она что-то делает не так. Она понимала, что срочно должна куда-то лететь, но её тело было слишком тяжёлым для этого. Она закрыла глаза, припоминая свои ощущения из сна. Ярко-белый свет. Она должна слиться со светом. Сама должна стать этим светом. Она вдруг ощутила ту невероятную лёгкость и свободу, которую уже испытывала в своих снах. В одно мгновение её тело утратило свою материальность.

 Через секунду Лин оказалась в каком-то странном месте. Она находилась в центре очень просторной комнаты, в которой было несколько одинаковых кроватей и прикроватных тумбочек, выставленных в ряд. В одном из углов стояла белая раздвижная ширма. Тусклый лунный свет проникал в комнату через высокие окна, ложась на пол ровными квадратами. Пахло лекарствами и ещё чем-то не особо приятным. На одной из кроватей лежал на боку, поджав под себя ноги, ребёнок. Больше в комнате не было ни души. Лин вернула себе материальную форму, что, к некоторому её удивлению, оказалось совсем несложно, сделала несколько шагов, осторожно ступая по холодному полу босыми ногами, и склонилась над ребёнком, немного опасаясь того, что он мёртв. Но её опасения оказались напрасными, ребёнок просто спал. Это была девочка лет десяти-одинадцати. Вид её заострившегося личика со впалыми щеками и тощей ручонки, высунувшейся из-под одеяла, заставил сердце Лин сжаться от жалости. Девочка мерно посапывала во сне, но во всём её облике была какая-то ужасная болезненность.

 Лин осторожно взяла её за тоненькое запястье. На неё вдруг нахлынула целая буря эмоций. Совсем не детских, жутких, невыносимых, раздирающих душу. Лин в один миг всё поняла. Эта комната — лазарет в детском приюте. Родители девочки погибли в автокатастрофе. Ребёнку не под силу справиться с такой потерей. В этой девочке осталось только одно желание — умереть. Лин охватило такое отчаянье, словно это была её собственная боль, её собственное желание. На миг ей показалось, что справиться с этим невозможно. Жёсткий, удушающий комок подступал к горлу, и слёзы застилали глаза. Липкий холодный сумрак неумолимо вползал в сознание, пропитывая мысли и чувства страхом и безнадёжностью, словно смертельный яд. Всё вокруг казалось погружённым во тьму, и эта комната, и весь мир вокруг. Всё яркое, тёплое, живое онемело, застыло, словно покрылось непробиваемой ледяной коркой. На мгновение Лин показалось, что она обречена на гибель в этой вечной мерзлоте, которая поработила её тело, остудила сердце, отравила разум. Но в этот самый миг в её душе внезапно обнаружилось что-то удивительное. В самой её глубине таилась крохотная горячая искра, которая вдруг вспыхнула, разгорелась в ней, словно факел. Изо всех сил сопротивляясь мраку и холоду, Лин вспомнила о свете. О ярко-белом свете, пробивающемся через тёмную непролазную чащу. Она — часть этого света. Лин почувствовала как из девочки и из неё самой капля за каплей уходят боль и отчаянье, и возвращается желание жить.

 Она осторожно отпустила детскую ручку. Ещё раз взглянула на просветлевшее личико и перенеслась к себе в комнату.