— Как мне помочь тебе, если ты сам этого не хочешь. — прошептала она с горечью. В ее голове мелькнула шальная мысль, что, может быть, граф не просто так выдвинул такие условия…. Он хотел смерти, но сам не мог…. И выбрал ее для своего освобождения.

— Мари. — внезапно вырвалось из его пересохших губ имя жены, и сердце девушки болезненно сжалось. Опустив голову на подушку, она легла рядом с ним. Ее ладонь нашла под одеялом его руку и крепко сжала ее. Ей было больно и тягостно от осознания того, как сильно страдает ее жестокий мучитель, не в силах вырваться из кошмара, в который его погрузила гибель жены и сына. Но еще тяжелее было осознавать то, что Алекс никогда не любил ее так, не мстил за нее, не страдал. Никто не любил Элизабет Невилл, и не шептал в агонии ее имя.

— Мария. — снова повторил Мельбурн. Но теперь это был вопль отчаянья, безнадежной скорби. Его голова дернулась, лицо исказила гримаса муки. — Мария. Нет, не надо. Не уходи. — тело мужчины снова задрожало, но на этот раз от рыданий, с изумлением поняла Элизабет. Боже, как же тягостно было смотреть, как содрогаются плечи властного холодного тщательно владеющего собой мужчины от безудержных горестных рыданий. — Прости меня. — продолжал бормотать в бреду граф, и слезы текли из-под плотно сжатых черных ресниц по суровому, искаженному нечеловеческой мукой лицу. — Любовь моя. Любовь моя.

Элизабет продолжала крепко сжимать его руку, одновременно притягивая его, прижимая к своему плечу. Ее пальцы зарылись в его волосы и успокаивающе перебирали жесткие черные пряди. Может быть, было что-то безумное в ее порыве, но есть то, чего мы не пожелали бы и врагу. И теперь девушка знала — ее боль ничто, по сравнению с агонией в которой пребывал граф со дня нападения на его замок барона Ридсдейла, ее мужа. Мужа, предавшего ее, и ставшего причиной всех бед, что свалились на слабую девушку. Она не оправдывала Мельбурна, но сейчас ее душа плакала вместе с ним. В ее мягких теплых объятиях Ричард Мельбурн успокоился. Уткнувшись носом в изгиб ее шеи, он снова прошептал имя своей жены и затих. Не размыкая рук, обнимающих ее врага, Элизабет Невилл уснула, согревая его теплом своего тела. Именно так и застал их утром доктор Рипли, явившись проведать больного. Пожилой лекарь не сразу разглядел в постели графа его вынужденную сиделку. Издав изумленный возглас, мужчина подошел ближе и тронул девушку за плечо. От его взгляда не укрылась непристойная близость полуобнаженных тел, сплетенных в объятиях. Он мог ожидать чего угодно, но не этого. От его прикосновения Элизабет не проснулась. Ее лицо прижималось к черноволосой макушке графа, и равномерное тихое дыхание шевелило его спутавшиеся кудри. Приглядевшись, врач понял, что нет никакой интимности в объятиях спавших. Обоих сморила усталость. Тяжелая, видно, выдалась ночка.

— Миледи, — шепотом позвал Рипли. Ему было необходимо осмотреть пациента, а она мешала, закрывая собой доступ к телу больного.

— Сэр. — испуганно прошептала девушка, распахнув еще затуманенные сном глаза. Она вскочила с кровати, как молодая лань и метнулась в сторону остывшей ванны. Там на маленькой скамье лежал ее передник, который она не одела накануне и кружевной белоснежный чепец.

— Простите, доктор. Он бредил и метался, мне пришлось успокоить его. Я дала ему опиум, и ненадолго он утих, но потом снова начал кричать.

— Сейчас ему заметно лучше. — удовлетворенно сказал лекарь, разбинтовав рану. Он не смотрел в сторону девицы, тщетно пытающейся спрятать свои роскошные волосы под чепец. — Воспаление еще есть, но он поправиться.

— Слава Господи. — пробормотала Элизабет. — Я просила Мэри молиться за него.

— Мы все молимся за здравие его сиятельства. — сухо заметил доктор. Элизабет неслышно приблизилась к нему, встав за спиной, и глядя на рану графа, которая вовсе не выглядела лучше. Безобразный распухший бордовый шрам гноился и дурно пах.

— Граф все еще в горячке. Температура не спадает. — заметила Элизабет, подовая доктору тазик с теплой водой и чистые тряпки.

— Так и должно быть, моя дорогая. Его организм борется с инфекцией. Говорю вам, его шансы велики. — закончив с раной графа, Рипли посмотрел на Элизабет Невилл. Девушка стояла у распахнутого окна, и ему удалось лицезреть только ее напряженный профиль. Маленькая и бледная, с выбившимися из-под чепца непричесанными локонами, едва живая от утомления, она не переставала упрямо и гордо держать свою спину. Вся ее осанка, манеры, правильная речь, благородные черты, и уверенная посадка головы выдавало в девушке благородное происхождение. Доктор не знал предыстории. И увидел ее впервые здесь в замке, в весьма плачевном состоянии. Он тогда и пени бы не поставил на то, что она выживет. Но ей удалось. Она перенесла жесточайшую лихорадку, воспаление легких и глубокую моральную травму. И даже, когда ее дела пошли на поправку, доктор был уверен, что ей не удастся сохранить рассудок.

— Миледи, вам нужен отдых. — мягко и сочувственно произнес доктор, заметив темные круги под воспалившимися глазами девушки. — Поспите, а я позову слуг, они займутся его сиятельством. Вам нужно беречь силы, или вы тоже сляжете.

— Спасибо, доктор. — кивнула Элизабет. — Вы очень добры. Если жизнь графа Мельбурна вне опасности, я последую вашему совету.

Девушка проспала не меньше десяти часов. И даже жесткая скамья, служившая ей ложем, показалась ей мягкой периной, такой обессиленной она была. Открыв глаза, она поняла, что на замок опустилась глубокая ночь. Тишину нарушали лишь потрескивающие в камине поленья, и женский приглушенный шепот, доносившийся со стороны постели графа. Приподнявшись, Элизабет потянула затекшие мышцы, и спустила ноги на холодный пол, пытаясь нашарить свои башмаки.

— Мэри? — удивленно спросила девушка, узнав в склонившейся над Мельбурном фигуре свою подругу. Мэри Бренон встрепенулась, и повернулась к Элизабет.

— Лиз, ты проснулась. — с облегчением сказала Мэри. — Мистер Рипли попросил меня приглядеть за графом. Не тревожься я дала ему лекарства и напоила бульоном.

— Как он? — Элизабет сняла головной убор и вооружившись гребнем попыталась расчесать волосы.

— Пылает, и бредит, постоянно зовет свою жену.

— Я знаю. — печально кивнула Лиз.

— Элизабет, я так боюсь за него. — в голосе девушки прозвучало отчаянье. — Он не приходит в себя, и так слаб, что не может шевелиться.

— Значит, не сможет повредить себе. Вчера он так метался, что я боялась, как бы рана снова не открылась. Не волнуйся, доктор сказал, что ему лучше.

Элизабет заплела волосы в две толстые косы и соединив их на затылке, спрятала под чепец. Поправив смявшийся передник, она подошла к кровати графа и взглянула на него. Сердце ее сжалось, Мельбурн выглядел ужасно. Смочив тряпку в разведенном уксусе, девушка положила ее ему на лоб. Граф дернул головой и застонал.

— Тихо, Ричард. — прошептала Элизабет, присаживаясь на край кровати. Ее прохладная ладонь коснулась горячей, заросшей щетиной щеки. — Дай мне воды, Мэри. Его губы совсем пересохли. — попросила она, не заметив странного взгляда подруги, которым она наградила ее, передовая кувшин с водой. Очень осторожно, маленькими глоточками, Элизабет напоила графа, обтерла его лицо тканью, и накрыла одеялом до самого подбородка.

— Ты можешь идти, Мэри. Я присмотрю за ним. Я позову тебя, если понадобиться. — не отрывая встревоженных глаз от болезненно-бледного лица графа.

— Элизабет. — коснувшись ее плеча, прошептала Мэри. — Я рада, что ты справилась со своей ненавистью и позволила ему жить.

— Это было не легко. — призналась Элизабет Невилл. — Он сказал, что я пожалею о своей глупости. — горькая улыбка омрачила усталые черты девушки.

— Зато твоя совесть чиста. Ты поступила так, как учит нас Господь.

Элизабет иронично поджала губы, взгляд ее задумчиво прошелся по укутанным в полумрак покоям. На одной из стен красовался гобелен, который они вышивали вместе с Мэри, разбавляя мрачную и скудную обстановку спальни графа.

— Собери утром большой букет цветов и принеси сюда. — попросила Элизабет свою подругу. — Здесь совсем нет книг. Найди мне что-нибудь. Я хочу читать ему, пока он пребывает между мирами. Может быть, его подсознание еще способно воспринимать прекрасное, пока разум, отравленный яростью, спит.

— Это бесполезно, Лиз. Его душа давно украдена демонами. Стихи, поэмы и цветы не вернут ее из лап Сатаны. — категорично заявила Мэри. Элизабет с укором взглянула на подругу.

— Ты просишь Бога, чтобы он оставил ему жизнь. Но, если все так, как ты говоришь, то молиться следует не ему. Ты говоришь, что любишь его, так почему же не веришь в него?

— Что случилось с тобой, Элизабет Невилл? — удивленно проговорила Мэри Бренон. — Агнец пожалел льва, терзающего его?

— Я не агнец, Мэри. — горько сказала Элизабет, переводя взгляд на лицо графа. — И он не лев. Может быть, одержимый, но не демон. Война и смерть, Мэри, не щадят никого. Моя душа побывала так глубоко в пекле ада, и вернулась оттуда твердой и закаленной, но восприимчивой к страданиям других.

— Ты права, Элизабет. — тихо сказала Мэри, во все глаза глядя на подругу так, словно видела ее впервые. — Ты не агнец. Скорее, пантера, мягкая и красивая снаружи, но жесткая и сильная внутри. Я никогда не перестану восхищаться тобой.

— Иди, Мэри. И выполни то, о чем я просила.


Четыре дня спустя.


— "Зачем, зачем даешь себя увлечь

Тому, что миновалось безвозвратно,

Скорбящая душа? Ужель приятно

Себя огнем воспоминаний жечь?


Умильный взор и сладостная речь,

Воспетые тобой тысячекратно,

Теперь на небесах, и непонятно,

Как истиною можно пренебречь.


Не мучь себя, былое воскрешая,

Не грезой руководствуйся слепой,

Но думою, влекущей к свету рая,-


Ведь здесь ничто не в радость нам с тобой,

Плененным красотой, что, как живая,

По-прежнему смущает наш покой".

Элизабет с досадой захлопнула потрёпанный томик, лежащий на коленях, и взглянув на безмятежное лицо спящего графа Мельбурна, резко поднялась со стула, на котором проводила большую часть своего времени, читая не приходящему в сознание уже несколько дней графу. Его рана затягивалась, воспаление и жар спали, но он по-прежнему не возвращался в реальный мир, прибывая в другом измерении, во власти грез. Утром лекарь снял бинты, чтобы дать ране подсохнуть, и с тревогой заметил, что, если в ближайшее время Ричард не придет в себя, они могут потерять его. И это было так обидно после всех трудов и бессонных ночей, в течении которых она билась с его горячкой, забывая о себе, отдыхе и сне.

— Ты упрямец, граф Мельбурн. — глядя на исхудавшее лицо, проговорила Элизабет в гневе. Как так может быть? Его тело выздоравливало, болезнь отступила, но он все равно умирал. Это несправедливо и нечестно по отношению ко всем, кто молился за него эту долгую неделю, кто ухаживал за ним, мыл, согревал, обрабатывал раны и кормил с ложечки. Что держит его там? Элизабет знала ответ. Он повторял его постоянно. Имя своей жены. Иногда с отчаяньем, иногда с мольбой, рыдая, смеясь, проклиная. Не демоны, а эта женщина держала в плену его душу. Элизабет поняла бы, если проклиная в ярости, грозя смертью и возмездием, граф бы выкрикивал имя Алекса Флетчера, погубившего все, чем он дорожил, но это имя ни разу не было произнесено.

Положив томик с поэмами Франческо Петрарко на стул, девушка прошла к окну и распахнула узкие створки бойниц, впуская порыв влажного и холодного ветра. Холмы и долины, простирающиеся за пределами замка, были покрыты первым снегом. Элизабет полжизни отдала бы за одну конную прогулку. Снова почувствовать ветер в своих волосах и упоительное чувство свободы, сыграть в снежки со своими младшими братьями, обнять отца. Скорбят ли они по ней? Помнят ли?

Ветер шевелил распущенные по плечам волосы девушки, раздувая грубые кружева дешёвого свободного платья, нашитые на высокий воротник. Закрыв глаза, она окунулась в воспоминания, чудесные воспоминания о днях, когда была счастливая и свободна.

— " Высокая награда, древо чести,

Отличие поэтов и царей,

Как много горьких и счастливых дней

Ты для меня соединила вместе!


Ты госпожа — и честь на первом месте

Поставила, и что любовный клей

Тебе, когда защитою твоей

Пребудет разум, неподвластный лести?


Не в благородство крови веришь ты,

Ничтожна для тебя его цена,

Как золота, рубинов и жемчужин.