— Да, месье Дюваль. — глядя ему прямо в глаза, сказала Элизабет. Больше всего ей хотелось надеть ведро с помоями, предупредительно поставленной перед ней, прямо на огромную голову повара.

Не смотря на то, что ведро было очень тяжелым и воняло просто ужасно, Элизабет шла, не согнув спины, плечи ее были расправлены, голова поднята кверху…. И она почти справилась, но споткнувшись на лестнице, упала и разлила отвратительно месиво из ведра…

Какое-то время девушка почти с отчаяньем смотрела на растекающуюся по лестнице вонючую лужу. Она не станет убирать эту мерзость. Ни за что!

— К черту! Зачем я, вообще, пошла! — выругалась Элизабет. На самом деле она знала, зачем. Она боялась, что слова Луизы Чарлтон окажутся пророческими и ее отправят в зал, где трапезничает граф и его вассалы, а она этого совсем не хотела.

Резко развернувшись, Элизабет Невилл уверенным шагом отправился обратно, в свою коморку. Понимая бессмысленность своих действий, девушка подперла дверь массивным стулом, и села на кровать. В комнате не было окон, и царила полная темнота, но она не зажгла свечу.

Прошло совсем немного времени, как в комнату начали ломиться. Сначала просто стучали, а потом принялись пинать, выкрикивая ругательства и угрозы. Элизабет не реагировала. Закрыв уши руками и зажмурив глаза, она считала про себя до десяти. Остановилась на восьми, когда дверь выломали. В комнату вошел мужчина с подсвечником в руке, пытаясь найти в темноте маленькую фигурку Элизабет. Девушка встала, и вздернув подбородок, даже не вздрогнула, узнав сломавшего дверь человека. Он был первым. Мельбурн звал его Купером. Мужчина зловеще улыбнулся, показывая неровные гнилые зубы.

— Здравствуй, сладенькая. Снова буянишь? Мне стоит преподать тебе еще один урок, раз ты не усвоила предыдущий. — почти пропел он противным елейным голоском. Элизабет не отшатнулась и не отступила. Ее холодные спокойные глаза смотрели на нее с презрением.

— Только попробуй, и перегрызу тебе сонную артерию. — уверенно сказала она.

Где-то в районе двери раздались смешки. Купер пришел не один. А это уже хуже.

— Значит, мне придется надеть на тебя намордник, связать и хорошенько отстегать по белой тощей заднице. А она у тебя очень тощая.

— Не успела отрастить, извини. — покачала головой Элизабет.

— Твоему длинному языку следует найти достойное применение. — лицо Купера, совещенное пламенем свечей, приняло зловещее выражение.

— Я буду слизывать им твою кровь, когда перережу тебе глотку. — прошипела Элизабет.

Размахнувшись, Купер ударил ее по щеке. Пощечина была ощутимой, но не свалила девушку с ног. Только знакомый до боли металлический привкус появился во рту. Ублюдок разбил ей губы.

— Что здесь происходит? — раздался властный мужской голос. Элизабет автоматически взглянула в сторону, откуда он доносился. Могучая фигура графа Мельбурна заполонила весь проход. Прищурив глаза, он пытался рассмотреть участников разыгравшейся сцены. Купер немного остыл, а его приятели рассыпались по сторонам. За дверью. В комнате едва хватала места троим.

Синие глаза Мельбурна почернели, когда он узнал Элизабет. Но узнал он ее не сразу.

— Почему она здесь, а не на кухне? — грубо спросил он, обращаясь к Куперу. В голосе его звенел металл.

— Я пришел, чтобы задать нашей прекрасной гостье тот же вопрос. — усмехнулся Купер. — Но она не открывала дверь, и подперла ее стулом, пришлось сломать. Видите ли, милорд, Дюваль сообщил, что леди Элизабет не только сбежала от исполнения наложенных на нее обязанностей, но и умудрилась пролить помои на лестнице, и не убрала за собой.

— Это так? — тяжелый пронзительный взгляд остановился на ней. Элизабет затаила дыхание. Она не знала, как поведет себя этот человек, если его можно так назвать. Она не боялась его, но снова подвергаться насилию совсем не хотелось. Однако, шестое чувство подсказывало, что этот этап пройден, и дальше изобретательный порочный ум графа приберег для нее совсем другие испытания.

— Это так. — стараясь не выдать своего волнения кивнула Элизабет, быстрым движением стирая кровь с разбитой губы.

— ты отказываешь работать на кухне? — обескураживающе спокойным голосом, поинтересовался Мельбурн.

— Если я пленница, посадите меня в темницу. — храбро глядя в ненавистное лицо, заявила Лиз. — Я не стану выливать вашу грязь. Можете делать, что хотите. Я не подчинюсь. Ни одному приказу, милорд. Ни одному.

— Хорошо. — Мельбурн оскалил зубы в усмешке. И развернувшись, пошел к двери. Элизабет в недоумении смотрела на его спину.

— На площадь ее, привязать к столбу и дать десять плетей. Пусть повисит до завтрашнего утра без воды и еды, а потом приведете ко мне. — обратился он к темной фигуре, стоявшей слева от входа в каморку.

— Завтра ты передумаешь. — обернувшись, он бросил на нее уверенный взгляд.

— Черта с два. Хоть режьте.

— Нужно будет — порежем. — Мельбурн широко улыбнулся и исчез из поля зрения. — Купер, ты со мной. — донеслось до нее уже из коридора.

— Ну, вот. — с притворным сожалением вздохнул Купер. — Опять наше свидание откладывается.


Когда два лакея графа вытащили ее на улицу, девушка чуть не ослепла от солнечного света. Оказывается, лето давно закончилось, миновала осень, и наступила зима. Боже, как же долго она здесь? На дворе стоял полдень, так как солнце было в зените. Элизабет не чувствовала страха. Прищурив слезящиеся глаза, она увидела высыпавших на площадь зевок. Здесь были и солдаты, и крестьяне, и даже маленькие дети. Похоже сегодня их ждало особенное зрелище.

Столб находился в самом центре площади на небольшом выступе. Вскользь Лиз заметила маленькие деревянные дощечки, прибитые к широкому толстому стволу и засохшие цветы, оказавшиеся у нее под ногами, когда ее привязали к месту пытки. Руки и ноги девушки перетянули толстой веревкой, расположив ее лицом к столбу. Люди, пришедшие поглазеть, в предвкушении зашумели. Элизабет задержала дыхание, услышав свист хлыста, ударившегося о землю. Ее мучитель решил размять руку. Следующий удар, ослепил ее и лишил возможности дышать. Боль была обжигающей, проникающей в самые глубины тела, продирая до костей. После третьего удара она перестала чувствовать, а на шестом потеряла сознание, но ни разу не закричала, с прокушенных зубами губ, тонким ручейком стекала кровь. Разочарованная толпа разошлась, как только высокий мужчина с рыжими бакенбардами, бросил на землю хлыст.


Ричард сдвинув брови, отошел от окна. То, что он увидел, ему не понравилось, очень не понравилось. Даже мужчины кричат, при наказании хлыстом, а эта девка словно из камня. И что-то подсказывало ему, что, когда ее притащат к нему утром, еле живую от боли и жажды, она повторит все то, что сказала накануне.

— Вот сучка. — выругался Мельбурн. — Надо же быть такой упрямой. Флетчер выбрал невесту по себе.

Стоявший рядом с графом Девид Купер тоже не скрывал своего разочарования.

— Может, и правда, отправить ее в темницу? Посадим на цепь, не будем кормить. А там крысы, тараканы…. Долго она не протянет. — предложил Купер.

— Послушал бы нас Роберт. Он ее рьяный защитник. Я снова отправил его шпионить за Прадхо. Меня сводит с ума, что Беатрис Флетчер до сих пор не с нами. — криво улыбнулся Ричард. — Что-то мне подсказывает, что Ридсдейл сильно дорожит сестренкой, раз так хорошо спрятал от нас. О жене он так не пекся.

— Он не думал, что так быстро узнаем о его намерениях обременить себя узами брака. К тому же он оставил ее в родительском доме, под защитой барона и графа Нортумберлендских.

— Это так. Меня смущает еще кое-что. Элизабет племянница графа Уэстморленда. Конечно, она незаконнорождённая и все такое, а Уэстморленд и Нортумберленд поддерживают разные стороны баррикад. — Ричард задумчиво смотрел на обмякшую фигуру девушки, повисшей на столбе. Спина ее была окровавлена, хлыст разорвал одежду, и ветер раздувал красные лоскутки вокруг нее. Словно языки пламени… — подумалось Ричарду.

— Что ты имеешь в виду, говоря о баррикадах?

— Это политика, Девид. Не вникай. Уэстморленд поддерживает политику короля и его реформы, а отец Элизабет Невилл готовит восстание против оных.

— Но, подожди, разве Генри Перси, Граф Нортумберленд не друг королевы и Генриха?

— Королеву скоро казнят. А Генри очень болен. Им сейчас легко управлять. Однако, он, если тоже не хочет пойти на плаху за своей возлюбленной, должен будет поддержать короля.

— А она красивая? — спросил Купер. Мельбурн отвел взгляд от столба.

— Кто?

— Королева Анна.

— Да, сущая ведьма. Такая же сука, как эта. — Мельбурн кивнул в сторону окна. — Лицо ангела, а душа демоницы. Но я не о королеве говорю. Ее казнь дело времени. Я не хочу проблем с королем. Маловероятно, что Томас Перси обратиться к Уэстморленду, но чем черт не шутит.

— А граф Нортумберленд?

— Он сам висит на волоске. Я думаю, ему нет дела до пропавшей незаконнорождённой дочери брата.

— А, если все же всплывет, что она у нас?

— придется ее или спрятать или убить. — холодно ответил Мельбурн.


Сознание возвращалось очень медленно. Сначала глаза заволокла красная дымка, девушка чувствовала биение своего сердца, но совершенно не ощущала рук и ног, потом туман рассеялся, и она поняла, что на улице все еще день. С крупицами сознания возвращалась и боль. Рядом никого не было, и девушка позволила себе застонать. Кожа спины и мышцы под ней онемели, но пульсировали так, что боль отдавалась в другие части тела, сводя с ума. Палящее солнце обжигало плечи и руки, невыносимо хотелось пить. И впервые за время пребывания в аду, Элизабет задалась вопросом, что же такого ужасного сделал Алекс? Почему ее мучают с такой звериной жесткостью? И почему он не приходит за ней? Неужели не может найти, догадаться, где она? Элизабет знала, что у ее мужа много врагов, но разве месяца недостаточно, чтобы проверить всех? Почему он медлит? От горя, обиды и боли у нее сдавило грудь, опустив голову, Элизабет запретила себе плакать, хотя слезы уже были близко. "Помоги, мне. Спаси меня." — шептала она, отправляя свою мольбу тому, кто не мог ее услышать. — "Ты же обещал. Обещал, что вернешься за мной? Где же ты? Где? Я совсем одна. Я умираю". Ее глаза устало смотрели вниз, сфокусировавшись на одной из дощечек, оказавшейся прямо перед ее лицом. "Ванесса и Стефан Додд, Томи Додд, Кларисса и Касандра Робсон, Стефания Рид, Билли Батл, Катрин Купер.", — прочитала она. Что за имена? И тут до нее дошло. Дощечки с именами, сухие цветы, да это что-то вроде мемориального столба, памятника умершим. Боже, что же здесь произошло? Десятки дощечек, сотни имен. Она знала, что на пограничные замки часто нападают, как свои, так и шотландские разбойники, убивая всех без разбора. Теперь понятно, почему все люди в замке такие ожесточенные. У Мельбурна была огромная армия, но, видимо, даже она не смогла предупредить трагедии, разыгравшейся здесь. Привязанная к памятнику по погибшим, Элизабет вдруг поняла, что скорбит, что ей жаль тех, чьи имена аккуратно и старательно вырезаны на дощечках. Подняв голову, Элизабет посмотрела на окна смотровой башни. Она была уверена, что разглядела силуэт графа Мельбурна. Только чудовище способно сделать с женщиной то, что он сделал с ней. Он нисколько не лучше чем, те, кто убил людей, чьи имена на века запечатлены в дереве.


— Я придумал тебе новую работу. — заявил граф Мельбурн на следующий день, когда ее привели в его покои, которые почему-то находились в северной башне, а не в жилом крыле. Не смотря на адскую боль, которую она испытывала при каждом шаге, она успела заметить, что обстановка в покоях графа грубая и скудная, стены покрыты деревянными панелями неприятного серого цвета, камин без резьбы и обычных украшений, мебель массивная, тяжелая и некрасивая. Исключение не оставляла и кровать на резных столбах с лестницей и черным балдахином, застеленная кровавого цвета бельем. Настоящее обиталище злых духов. Мельбурн восседал на огромном стуле из красного дерева, больше похожем на трон, руки, унизанные перстнями, лежали на подлокотниках. Одет почти парадно. Черный, украшенный вышивкой и драгоценными камнями камзол, белоснежная рубашка, и черные узкие штаны, волосы цвета воронова крыла зачесаны назад и схвачены черной шелковой лентой.

Воины графа, державшие Элизабет под руки, внезапно отпустили ее, и девушка чуть не упала. После окончания пытки, ей позволили помыться, поесть, одна из служанок, самая сердобольная, смазала спину вонючей мазью, перебинтовала и принесла чистое платье и рубашку. Больше всего на свете, измученной еле живой от усталости и боли, Элизабет хотелось упасть на свою кровать и уснуть, но этого ей не позволили.