Подобно многим нашим коллегам, я обожала Флоренс Найтингейл, можно сказать, боготворила ее. Ее несгибаемая воля, неизменная преданность выбранной ею гуманной профессии, спокойствие и вместе с тем неиссякаемая энергия производили впечатление даже на тех людей, которые поначалу были настроены весьма скептически относительно задуманного ею предприятия. Ради дела она отреклась от брака и материнства… Но ведь она ни разу не держала на руках рожденного ею ребенка! А я была матерью и твердо знала, что никакие другие радости жизни не заменят мне этого счастья, уже однажды мною испытанного.

И вот передо мной открывалась новая дорога. Я могу выйти замуж за Чарлза, стать женой и матерью. Могу, наконец, повернуться спиной к своему прошлому, оставить бесплодные мечты о мести. Теперь, когда у меня появилась возможность устроить свою жизнь по-новому, эти мечты предстали передо мной в своем истинном свете – детскими и наивными. Только дети, испытав боль, вымещают свою злость не на том, что эту боль причинило, а на том, что первым подвернется под руку. Обри действительно был слабым человеком и легко подпадал под чужое влияние. Никогда человек с большой силой воли не стал бы жертвой пагубного пристрастия к наркотикам, а он стал. Я винила в его падении доктора Адера – и он действительно был отчасти виноват, – но все же, по моему глубокому убеждению, судьба человека находится, прежде всего, в его собственных руках.

Но, рисуя в воображении картины будущей счастливой жизни в Англии – деревенская врачебная практика, муж, дети, – я одновременно не могла отделаться от мысли, что Дамиен Адер смеется надо мной.

Но я забуду его, повторяла я вновь и вновь.

И в то же время понимала, что не смогу. Что-то демоническое было в его характере. Я была уверена, что он околдовал Генриетту. А меня?..

Он путешествовал по Востоку, жил среди туземцев, познал их обычаи и нравы, более того – он им следовал. Возможно, ему стали доступны их древние тайные знания – загадочные, мистические, может быть, связанные с потусторонними силами. Он, безусловно, не похож ни на кого из знакомых мне мужчин, и его нельзя судить по обычным меркам. А что он делал в том доме без окон, в Константинополе, где мы встретили его, одетого по-турецки? Что все это значит?..

Я попыталась опять сосредоточиться на мыслях о Чарлзе и его предложении, но «дьявольский доктор» все не шел у меня из головы.

Неожиданно я столкнулась с ним лицом к лицу.

В своем белом халате он совершал утренний обход палат как ни в чем не бывало, как будто он никуда и не отлучался, коротко кивнул мне, давая понять, что в его внезапном появлении в госпитале нет ничего необычного.

Однако вскоре его присутствие дало себя знать. Он нашел непорядок в палатах, в котором обвинил сестер милосердия. По его словам, раненым не оказывают должного внимания. Как будто ему не было известно, что бедные девушки буквально валятся с ног от усталости после многочасовой работы без передышки! Странно было слышать подобный упрек от человека, который без зазрения совести позволил себе удалиться на отдых, как только почувствовал в нем нужду…

Во мне кипел гнев против доктора Адера. Сейчас я ненавидела его даже больше, чем когда видела в последний раз.

По его мнению, сестрам милосердия не следовало оставаться подолгу на одном месте, поэтому он распорядился, чтобы нескольких наших коллег отправили в гарнизонный госпиталь, а на их место прислали других.

Генриетте и Этель предстояло в числе прочих вернуться в гарнизонный госпиталь. Эта новость повергла нас в смятение – ведь если мы окажемся в разных местах, мы почти не сможем видеться друг с другом.

Впрочем, Генриетта довольно легко с этим примирилась, чего нельзя было сказать об Этель. Бедная девушка была просто убита.

– Вы понимаете, – жаловалась она Элизе и мне, – если меня ушлют, я не смогу видеть Тома. Мы расстанемся навсегда.

– Но вы сможете иногда навещать его, – попыталась я ее утешить.

– Все равно это уже не то. Ведь я так за ним ухаживала! И еще ничего ему не сказала. Мне кажется, эта новость его убьет.

– И кому пришла в голову эта сумасшедшая идея – тасовать людей, как колоду карт? – грозно спросила Элиза.

– Кому же еще, как не этому доктору Адеру, – в сердцах ответила Этель. – Он считает, что мы работаем недостаточно старательно. Он проходил по палате, когда я сидела рядом с Томом, и, должно быть, видел нас.

– Но это так глупо! – возмутилась я. – У сестер милосердия так много работы. Конечно, им нужно время от времени отвлечься на что-то другое. Он просто хочет доставить людям неприятности.

Словом, Этель была в отчаянии.

Через некоторое время после нашего разговора Элиза отозвала меня в сторону и сказала:

– Малышка Этель не просто огорчена – боюсь, что этот перевод в другой госпиталь задушит их любовь в самом зародыше. А не могли бы вы что-нибудь сделать?

– Но как?

– Поговорите с ним… с нашим всемогущим доктором.

– Вы думаете, он прислушается к моим словам?

Она внимательно посмотрела на меня и произнесла с расстановкой.

– Да, думаю, что к вашим прислушается.

– Да он презирает нас всех! И я не сделала ничего такого, что выделяло бы меня в его глазах среди прочих сестер.

– А я думаю, что он вас особенно отмечает. То есть я хотела сказать – все остальные для него просто мебель, причем не самая полезная и нужная.

– Мне кажется, что даже он прекрасно понимает, какую огромную работу выполняет здешний персонал.

– Может быть, и понимает, да только никогда не покажет этого. Он ведь – всемогущий доктор, а сестры милосердия – просто служанки, которые должны являться по первому его зову.

– И вы полагаете, что я смогу его изменить?

Элиза кивнула.

– Во всяком случае, попытаться стоит.

Этот фантастический проект вначале только насмешил меня, но все же я решила рискнуть.

Возможность представилась в тот же день. Я увидела, что доктор Адер направился в комнатку, где Чарлз сделал мне предложение. Я последовала за ним.

– Доктор Адер!

Он обернулся и посмотрел на меня. В ту же минуту я почувствовала, что гнев и отвращение охватывают меня с новой силой.

– Мисс… э…

– Я знаю, что вы сочтете непростительной дерзостью с моей стороны обратиться к вам…

Я сделала паузу. Он не сделал попытки отрицать мои слова.

– Но мне нужно сказать вам кое-что. Я уверена, что это ваша идея – перевести некоторых сестер милосердия из Главного госпиталя в гарнизонный и наоборот.

– И вы полагаете, что я буду обсуждать свои планы с вами? – любезно осведомился он.

– Я бы просила вас именно этот план обсудить со мной.

– Могу я узнать, почему?

– Да. Вы переводите сестер по своему произволу, не считаясь с тем, какую работу они выполняют.

– Я прекрасно знаю, что они делают.

– И презираете эту черную, грязную работу. Но, доктор Адер, уверяю вас – эта работа очень важна, и врачи должны быть благодарны мисс Найтингейл за то, что она нашла людей для ее выполнения.

– Спасибо вам, мисс… э…, за то, что напомнили мне о моем долге.

– С нами работает сиделка по имени Этель Картер. Ее переводят в другой госпиталь. Но этого делать нельзя!

Он удивленно поднял брови. Его черные глаза, казалось, изучают меня с хладнокровной, циничной усмешкой.

– Позвольте мне объяснить все, – продолжала я.

– Прошу вас.

– Она влюбилась в молодого солдата, одного из наших пациентов. Его состояние явно улучшилось, да и ей это пошло на пользу. Их нельзя разлучать.

– Но это все же госпиталь, а не свадебная контора, мисс… э…

– У вас, как я вижу, затруднения с моей фамилией. Позвольте напомнить, что меня зовут Анна Плейделл.

– Да, мисс Плейделл.

– Я согласна с вами – здесь не брачная контора. Более того – пробыв тут достаточно продолжительное время, я прекрасно знаю, что этот госпиталь – место величайших страданий.

Мой голос задрожал.

Я попыталась сдержать эмоции и, кое-как справившись с собой, сказала:

– Если солдат может стать хоть чуточку счастливее, разве это не будет способствовать его выздоровлению? Хотя, наверное, вы не верите в подобные вещи.

– Откуда вам знать, во что я верю и во что не верю? Вы слишком много на себя берете, мисс Плейделл.

– Разве попросить вас о том, чтобы именно эта сиделка осталась в нашем госпитале, означает много на себя брать?

– Если ее имя стоит в списке тех, кого переводят в гарнизонный госпиталь, значит, она туда и отправится.

– А что будет с солдатом, который рисковал своей жизнью за родину и, возможно, еще отдаст за нее жизнь?.. Как быть с ним? Или его не нужно принимать во внимание, раз некий полубог уже соизволил составить свой важный список?

Его губы слегка дрогнули – без сомнения, ему понравилось, что я назвала его полубогом. Сам он считал себя таковым.

– Выслушайте же меня! – взмолилась я.

Мой гнев против него нарастал с каждой минутой. Передо мной стоял мой враг, человек, которого хотелось уничтожить, и как еще хотелось! Как ненавидела я его снисходительную усмешку! А он явно дразнил меня, наслаждался моим волнением, и меня охватило желание бросить ему в лицо обвинения, о которых впоследствии я, возможно, и пожалела бы.

– У меня нет другого выбора, – напомнил он мне, – ведь если бы я сейчас ушел отсюда, это было бы невежливо.

– Этого солдата привезли из-под Севастополя, – продолжала я, – полузамерзшего, израненного. Никто не думал, что он проживет хотя бы несколько дней. Этель Картер самоотверженно ухаживала за ним. Между молодыми людьми возникла симпатия. С этих пор он стал быстро поправляться. Должна сказать, что у нее самой тоже была нелегкая жизнь. Она потеряла ребенка.

Мой голос при этих словах предательски дрогнул.

– Том и Этель начали строить планы на будущее, на совместную жизнь. Они помогли и продолжают помогать друг другу. Их нельзя разлучать! О, конечно, вам такие чувства недоступны. Вы слишком умны, чтобы задумываться о подобных житейских мелочах. Когда вы устаете от работы в госпитале, вы просто уходите, и другие трудятся за вас… а вы удаляетесь, чтобы как паша предаться наслаждениям в…

– Продолжайте, – сказал он, заметив мои колебания. – Итак, где же я предаюсь наслаждениям?

– Вы сами прекрасно знаете, где. Я же, к счастью, невежественна в подобных делах и хотела бы оставаться в неведении как можно дольше.

– Невежество – не самое похвальное качество.

– Вы, по обыкновению, шутите. Но есть другие способы лечения, кроме тех, что вы практикуете. Можно попытаться сделать человека счастливым, посочувствовать ему… пробудить у него веру в будущее. Эти простые способы так же эффективны, как и медикаменты. Я понимаю, что с моей стороны очень глупо взывать к вам, да еще и рассуждать о вещах, которые в ваших глазах ничего не стоят. Вы – жесткий, безжалостный человек. Людские страдания для вас – ничто.

– Не подозревал, что мы так хорошо знаем друг друга, – произнес он с улыбкой.

– Я не понимаю вас.

– И тем не менее вы дали очень точное и подробное описание моего характера.

От испуга я онемела. Что я наделала? Только выставила себя дурой в его глазах.

Ни слова не говоря, я повернулась и вышла из комнаты.

Меня ждали мои обязанности. Выполняя привычные действия как автомат, я все время чувствовала, что у меня горят щеки, а на глаза постоянно навертываются слезы.

Зачем я все это говорила? Я дала ему понять, что ненавижу его, а он стоял и потешался надо мной. Он злой, побочный, жестокий человек! Ему и дела нет до человеческих страданий. Люди для него – всего лишь объекты научных исследований. Великий исследователь ставит эксперименты на их телах, чтобы познать что-то новое, обогатить науку и прославиться еще больше. О, если бы мне удалось, наконец, сбросить его с пьедестала и показать всему миру, каков он на самом деле!..

На следующий день я увидела Элизу на кухне.

– Вот и обменялись, – сообщила она мне. – Наши отправились в гарнизонный, а оттуда к нам, в Главный, поступили новые сестры и сиделки.

Она ткнула меня локтем в бок.

– А Этель-то осталась здесь! Она до смерти рада. Они с Томом прямо не могут оторваться друг от дружки.

Она подмигнула.

– Небось, поговорили с ним, а? Я кивнула.

Элиза громко рассмеялась.

– Ну вот, я же говорила, что вы сумеете!

– Возможно, это просто совпадение. Он ясно дал мне понять, что ничего не будет менять в своем решении.

– Уж эти мне мужчины! – сказала Элиза с понимающей ухмылкой. – Все они таковы. Мнят себя ну просто богами, и не подступись. Да какая, в конце концов, разница? Вы добились, чего хотели.

Она вдруг умолкла и пристально посмотрела на меня.

– Благослови вас Бог, Анна! – произнесла она с чувством. – Пусть у вас в жизни все будет хорошо. Вам нужны дети, вот что я вам скажу… Вам и Этель. Оно ведь как в жизни – одним они нужны, другим нет, а вот вам обеим так очень даже нужны.